Екатерина Островская - Не расстанусь с Ван Гогом
Затем его куда-то везли. Рядом сидели веселые незнакомые парни со страшными рожами, которые хохотали и называли его киллером. Затащили в какую-то баню и опять заставили пить. В бане было жарко, но Сашу продолжало колотить. Голые парни хлестали его вениками. Потом появились проститутки, вероятно, их привезли с трассы. Девицы ничего не боялись, пили водку и визжали, когда их щипали за грудь. Холмогоров смотрел на всю окружающую мерзость и захлебывался отвращением к себе и жалостью к той жизни, которая ушла навсегда. Отныне он такой же, как эти подонки. Да, такой же, если не хуже. Потому что ему было обещано судьбой больше того, с чем придется оставаться теперь до конца своих дней. Он не должен был быть таким, как ничтожные, злобные, подлые и тупые мерзавцы рядом, потому что он талантлив и мог стать великим. Но все провалилось и исчезло в грязном стоке вместе с мечтами о том, что ожидало его прежде.
– Ну че, киллер, заказы принимаешь? – произнес один из парней.
Девчонки хихикнули, и Александру захотелось ударить кого-то, ударить сильно. Но вместо этого он засмеялся. Засмеялся и не мог остановиться. Хохотал до слез, задыхаясь, до боли и колик в животе. Понимал, что у него истерика, но не мог успокоиться. Все остальные тоже понимали. Ему в рот насильно влили еще стакан водки, после чего мир вокруг стал кружиться и переворачиваться. Холмогоров почувствовал, что его подхватили под руки, потащили куда-то.
«Сейчас убьют», – подумал он с полным равнодушием.
Его бросили на постель, холодную и пахнущую стиральным порошком. Накрыли чем-то и оставили в тишине.
Саша открыл глаза, увидел сумрачный вечерний потолок, повернул голову и понял, что он дома. Сразу вспомнился страшный сон, и по телу прошла дрожь. Ему не верилось, что все так просто объясняется. Потом до слуха донеслись шаги и какой-то шорох. Незнакомая девушка поднимала с пола свою одежду и медленно одевалась.
– Далеко собралась? – спросил Александр, не понимая, кто она такая, как оказалась в его квартире.
Но он не мог понять и как сам очутился здесь. Хотя… Наверное, пришел сюда, ведь квартира-то его, и за нее, кстати, нужно выплачивать кредит.
– Мне домой надо, – шепнула девушка, – очень устала. С тебя, между прочим, еще пара сотен.
– Хорошо, – не стал спорить Холмогоров. – А то, может, останешься до вечера? Отдохнешь здесь заодно.
Незнакомка кивнула и начала снимать с себя только что натянутую одежду.
Около полуночи он вышел ее провожать лишь потому, что не хотелось оставаться одному. У подъезда стоял его «Ренджровер». Саша сунул руку в карман дубленки и обнаружил в нем автомобильные ключи.
– Может, поедем поужинаем где-нибудь? – предложил он спутнице.
И тут же сообразил, что ехать с ней нельзя никуда – кто он, а кто она? Его узнают и потом будут рассказывать направо-налево, что популярный актер якшается с проститутками. Уж очень характерно девушка выглядела – коротенькая юбка и чулочки в сеточку.
Холмогоров достал из внутреннего кармана бумажник, заглянул в него: пусто. А ведь когда рассчитывался с ней, что-то еще оставалось. Значит, она же и вытащила. Девица смотрела в сторону и даже отступила, не сомневаясь, что ее сейчас ударят.
– Значит, не судьба, – вздохнул Саша. – Ну, пока, стало быть.
Девушка побежала через двор, он глянул ей вслед, а потом направился к своей машине. Кто-то перегородил дорогу. Холмогоров поднял глаза, увидел мужчину лет сорока и услышал:
– Багров приказал тебе ехать в Питер к жене и сделать то, что ты обещал сделать.
– Хорошо, – согласился Саша, – сделаю. Закончу кое-какие дела и на следующей неделе отправлюсь.
– Завтра поедешь, – скривился посланец банкира. – Там с тобой свяжутся и скажут, что и как. Телефон не отключай: все равно ведь найдут.
В квартире было накурено и пахло какой-то кислятиной. Холмогоров прошел на кухню и открыл окно. Не снимая полушубка, стал собирать со стола посуду и ставить в мойку. Потом вспомнил, что вряд ли в ближайшее время ему придется пользоваться всем этим. Достал ведро для мусора и, держа его на весу, рукавом дубленки смел туда все, что оставалось на столе: стаканы, тарелки с нарезанной колбасой, сыром, кружками лимона, банку маринованных оливок, вилки и переполненную окурками пепельницу.
До отправления оставалось несколько минут, но Саша не торопил поезд – уезжать не хотелось. Холмогорова не оставляло ощущение, что он покидает Москву навсегда: теперь уже никогда не будет просторной и уютной квартиры, интересных ролей и приглашений поучаствовать в каком-нибудь ток-шоу. Папарацци не будут отлавливать его в клубах и у подъезда, чтобы запечатлеть для журналов, как артист проводит вечера и с кем возвращается домой. Этого, правда, пока не было, но в том, что могло бы быть очень скоро, Александр не сомневался. А теперь не будет вовсе, как и многого другого. Словно он возвращался в прежнюю жизнь, где, может быть, и не было особой нищеты, но все равно приходилось рассчитывать каждый рубль.
Мир оказался узким, сжатым до одной маленькой точки бытия, в которой было все, что его радовало и наполняло непонятным спокойным счастьем. И эта горошина закатилась куда-то – так далеко, что не найти. Да и отыскивать особой нужды уже нет. Откинувшись в кресле «Невского экспресса», Холмогоров не хотел вспоминать о том времени, поскольку понимал: все, бывшее тогда центром мира, что он ценил более всего и любил, звалось простым именем – Надя. Только возвращаться в тот мир желания не имелось. Однако приходится мчаться туда. Против воли, оставив все – беззаботную жизнь, надежды, планы, ипотечный кредит и не убранную после беспросветной пьянки квартиру.
В вагон заходили люди, Холмогоров старался не замечать их. Надвинул на глаза широкий козырек замшевого кепи, чтобы не разглядывали и его. Какой-то пассажир подошел и опустился рядом. От мужчины разило кремом после бритья. Саша отодвинулся к окну и выглянул на перрон. Совсем рядом, отделенная от него тонким стеклом, стояла немолодая пара. Вероятно, женщина провожала мужа. Она молчала, слушала, что говорит супруг, и осторожно гладила его по щеке, причем делала это со щемящей душу нежностью, словно провожает любимого навсегда. Потом муж поцеловал ее, хотел отойти, шагнул уже в сторону двери вагона, но вернулся и поцеловал еще раз.
Поезд тронулся. Мужчина подхватил за ремень небольшую дорожную сумку, побежал, обернулся.
– За неделю управлюсь, – приглушенно долетели до Саши его слова.
«Человек уезжает всего на неделю, – удивился Холмогоров, – а прощаются так, будто на всю жизнь расстаются. А ведь обоим под пятьдесят, не меньше».
Александр закрыл глаза и коснулся виском стекла. Вагон тихо дрожал, словно ждал, когда поезд разгонится. Откуда-то донесся женский смех, потом мелодия звонка мобильного телефона – писклявая и противная. Попутчик шуршал бумагами, что тоже раздражало. Скорее бы заснуть! Хотя и это ничего не даст. Неожиданно перед глазами встал зимний лес. И Разоренов, распростертый на снегу, дергающий ногой.
– Гады… – прошептал Саша.
Открыл глаза и покосился на соседа. Тот читал компьютерную распечатку. Холмогоров взглянул на текст и понял, что это текст сценария.
«Лестничная площадка. К квартире Веры подходит Славский. Оглядывается, поднимает руку, чтобы нажать на кнопку звонка, задумывается. Дверь квартиры открывается, и выходит улыбающаяся Вера, за ней следует Пепеляев. Увидев Славского, Вера хочет проскочить мимо, словно ей тот незнаком.
Славский. Я вернулся.
Вера (Пепеляеву). Любимый, ты сигнализацию не забыл включить?
Пепеляев смотрит на Славского.
Пепеляев (Славскому). Ты чего приперся?
Славский (Вере). Нам надо погово…»
Александр поднял глаза и взглянул на попутчика. Потом снова повернул голову к окну, подумал: «Знакомое лицо, где-то я с ним встречался. Продюсер, режиссер?» Но вспомнить так и не смог, хотя показалось, что видел этого человека не один раз, разговаривал с ним.
– Холмогоров! – тихо окликнул его сосед.
Саша обернулся и теперь сообразил: когда-то вместе учились в институте, только на разных факультетах. Особо не общались, просто иногда разговаривали в курилке. Имя у парня было какое-то очень простое. Иван, Федор? Нет, другое…
– Привет, – отозвался он.
– Что со скулой?
– На съемках повредил, – объяснил Холмогоров. – Я же без дублеров работаю, все сам стараюсь делать.
– Хорошо приложился, – радостно констатировал бывший однокашник. – Или тебя хорошо приложили. А мы все больше мелодрамами занимаемся. Мыло, конечно, но заказчику того и надо. Никаких натурных съемок, павильоны тоже не арендуем, все эпизоды в квартирах снимаем.
– Или на лестничных площадках, – кивнул Холмогоров, показывая на листы, лежащие на коленях попутчика.
– Ну да, – согласился тот. – Строгаем, как можем, еле успеваю сценарии читать. Даже в поездах приходится.
