Александр Скрягин - Главный пульт управления
Однако, судя по данным, полученным в результате исследований, проведенных спецслужбами различных стран, общины суфиев существуют и сегодня. Но они закрыты для окружающего мира. Обычным людям о них ничего не известно.
Эти общины не связаны с какой-то конкретной религией. Они имеются среди последователей самых различных вероисповеданий и даже среди тех, кто официально не придерживается никакой веры.
Суфием, например, был мусульманин Омар Хайам, философ и математик, известный в Европе, как автор стихов, воспевающих вино и женщин. Однако так думают только непосвященные. На самом деле, под женщиной Омар подразумевал Природу, а под сладким вином – Знания.
В одно из суфийских братств входил и английский протестант, настоятель собора Джон Свифт, написавший книгу о путешествии Гулливера в страну лилипутов. Немногие понимают, о чем, в действительности, повествует эта книга. Под именем Гулливера Свифт изобразил суфия, а лилипутами назвал обычных людей. «Путешествие Гулливера в страну лилипутов» – история о том, какой видится жизнь человечества с высоты суфийского знания.
Являлся суфием и православный Михаил Лермонтов, офицер русской императорской армии, написавший поэму о печальном демоне, который отверг службу Великой цели ради собственной свободы. И сделав это, вдруг с ужасом обнаружил, что большей ошибки он не мог совершить. Потому, что второе имя абсолютной свободы – абсолютная Тоска.
Конечно, несмотря на огромную работу, проведенную учеными, оперативниками и аналитиками спецслужб, утверждать со стопроцентной гарантией о принадлежности этих исторических личностей к суфиям все-таки нельзя. Как с полной уверенностью вообще нельзя утверждать ничего, касающееся суфиев и их жизни.
Причина этого в том, что суфийские общины всегда носили и носят сегодня исключительно закрытый характер. Способ их формирования и путь попадания в них, не ясен. Ни одна спецслужба мира не может похвастаться тем, что ей удалось проникнуть внутрь суфийского братства. Точнее, случаи внедрения специально подготовленной агентуры имели место, но при этом сами суфии прекрасно понимали, с кем имеют дело, и позволяли информатору видеть только то, что сами считали нужным.
Философское учение суфиев также, несмотря на посвященное ему огромное количество книг, остается загадочным.
У них какое-то свое представление о том, как устроен наш мир. Оно не имеет ничего общего с тем, что говорит по поводу устройства Вселенной официальная наука. По некоторым сведениям, используя свои знания, суфии могут делать прямо-таки фантастические вещи. Например, свободно перемещаться в пространстве или получать энергию из пустоты. Правда, большинство экспертов данные достижения суфиев считают выдумкой.
Возможно, возникновению подобных фантастических легенд, способствует то, что суфии никогда ничего не рассказывали и не рассказывают о своих знаниях. И не только из желания скрыть свои достижения от остальных людей. Они считают, что это просто не возможно.
Суфии полагают, что человеку можно передать только те знания, которые он способен принять. В противном случае, это будет равносильно попытке объяснить человеку только что научившемуся считать на пальцах, в чем суть математического анализа.
Цель занятий в суфийской общине состоит вовсе не в том, чтобы открыть человеку какие-то неизвестные остальным людям законы мироздания, а в том, чтобы сформировать у человека сознание, способное понять суфийскую картину мира. После возникновения такого сознания, усвоение человеком известных суфиям законов строения Вселенной, происходит само собой.
«Неужели цыгане-футуралы, это, как считал профессор Московского университета Роговцев-Ниженко, – исчезнувшие со страниц истории суфии? – спросил себя Ефим. – Варга – суфий? Смешно! Какой он философ? Он – обычный контрабандист… Хотя… Кто сказал, что эти вещи не совмещаются?»
«Мастерица» находилось недалеко.
Но на этот раз Ефим вошел в него не с парадного, а со служебного входа.
Майор толкнул старую деревянную дверь и вошел в производственный цех ателье.
Он оказался в большой комнате, со всех сторон заставленной металлическими стеллажами. На них были разложены детали видеомагнитофонов, пылесосов, компьютеров и еще каких-то неизвестных машин.
Часть одной из стен была свободна одна стеллажей. На ней висели часы. Самые разные – от антикварных ходиков с бегающими котиными глазами до маленьких круглых танковых часов и больших – вокзальных. Часовая стена жила – тихо-тихо тикала, поскрипывала стальными осями и почти по-человечески негромко вздыхала.
В комнате стоял крепкий запах канифоли.
Между стеллажами за металлическим столом сидел широкоплечий человек. На его голове не было ни то, что волос, ни одной пушинки. А по форме она напоминала купол обсерватории. Его гладкая поверхность блестела так, что казалось, его только что протерли мягкой тряпочкой с лосьоном после бритья.
Это был начальник производственного цеха ателье «Мастерица». В прошлом – ведущий инженер танкового производства завода имени Бачурина. Еще раньше – главный специалист закрытого СКБ «Экран». Звали этого человека Александр Михайлович Мамчин. Впрочем, для Ефима, он уже давно был просто Шурой.
Инженер внимательно рассматривал зажатый в руке ком из торчащих во все стороны радиодеталей.
– Можно? – стукнул майор кулаком по дверному косяку.
Александр Михайлович задумчиво повертел неизвестный узел. В сторону двери не посмотрел.
Ефиму показалось, неизвестный агрегат сейчас хрупнет в его могучей руке и посыплется на стол разноцветной металлической крошкой.
Инженер Мамчин всю жизнь поднимал гири. Когда-то он занимал призовые места на заводских и даже общегородских соревнованиях гиревиков. Десятилетия общения с железом не прошли даром, его мышцы отвердели настолько, что, даже случайно столкнувшись с ним в дверях, можно было получить перелом одной из конечностей.
– Хозяин! – повысил майор голос.
Инженер потер ладонью блестящий купол своей головы, отложил загадочный агрегат и взглянул в сторону входа. У Шуры были блестящие серо-голубые глаза. Вокруг них – густые щеточки ресниц непроглядного угольного цвета. Можно было предположить, что мастер по изготовлению людей отслоил их острым резцом от куска антрацита с угольного склада заводской электростанции.
– Ефим Алексеевич, – весело крикнул Мамчин, – рад тебя видеть! Заходи! У меня, как раз, чай кипит!
На краю металлического стола, высился большой стеклянный цилиндр на толстой металлической подставке. В нем лопалась жемчужными пузырями бурлящая вода. В верхней части цилиндра помещался еще один – маленький. На его дне горкой лежали чайные листья. Вода в этом цилиндрике на глазах окрашивалась во все более густой темно-янтарный цвет. Это был «чаегрей» – специальный прибор для приготовления чая, придуманный самим инженером Мамчиным.
Как утверждал Александр Михайлович, «чаегрей» не только кипятил воду, но и очищал от вредных примесей, обогащал кислородом и намагничивал. А во время заварки извлекал из чайных листочков максимальное количество полезных дубильных и стимулирующих организм веществ. Тима Топталов считал, что «чаегрей» можно использовать и для приготовления лагерного чифира. По мнению Тимофея Павловича, этот чифир мог дать сто очков вперед любому другому, даже созданному по знаменитому магаданскому рецепту с двойным медленным кипячением.
В отношении этого утверждения ни создатель прибора, ни Ефим ничего сказать не могли, по причине отсутствия личного опыта, но то, что приготовленный в «чаегрее» коричневый напиток всегда оказывался удивительно мягким и бодрящим, за это они готовы были ручаться.
Шура порезал на тонкие кружочки домашнюю жареную колбасу, и к запаху канифоли примешался густой домашний кухонный аромат.
– Угощайтесь, Ефим Алексеевич! – сказал он. – Соседка Глафира, да ты ее знаешь, приемщицей на танковой сборке работала, сегодня большую сковородку нажарила. А колбасу сама делала! Фарш, как положено, с язычком! Немного чесночка и молотого перчика! Вещь!
Ефим взял рукой кружок колбасы, попробовал.
«Действительно, – вкусная штука, – отметил он. – В поселке еще денек побудешь, в брюки потом утром не влезешь! И ведь не сказать, что здесь живут какие-то особо зажиточные люди… Скорее, наоборот. А вот, поди ж ты, нигде так не кормят! Ни на авиазаводе, ни на агрегатном… Просто, любят в поселке жизнь, что ли?»
Александр Михайлович между тем разлил чай в колбочки из термостойкого стекла. Они были веселого оранжевого цвета. Чай в них казался особенно красивым – солнечным.
Майор поднес колбочку к губам.
Он давненько не пробовал напиток из «чаегрея» и, с непривычки поразился приятному вкусу: «Вот уж чай, так чай! Прямо – коньяк!»
– Над чем, Александр Михайлович, раздумываешь – голову ломаешь? – спросил Ефим. – Как стиральную машину в вертолет переделать?
