Фридрих Незнанский - Рекламная любовь
— Увы, нет. С тех пор, как Трахтенберг перешел в рекламный бизнес, я им больше не занимался. Так что ничем более помочь не могу, уж не обессудьте.
Самойлович поднялся, чопорно простился и удалился.
— Фу, черт, я окно открою — дышать нечем! — взревел Грязнов.
— Да, проветрить не мешает, — согласился Александр.
— Да я от него, от Самойловича, проветрить хочу! Ну не люблю я его! Всю эту их контору…
— Ты вот, Слава, кипятишься, а они небось тебя слушают. Здесь, поди, жучков-то понаставлено… — рассмеялся Турецкий.
— Да и плевать! Пусть слушают! Я их за это и не люблю! Ты помнишь, как он сказал: самые приватные разговоры? С женой! Это, значит, мужик обласкал свою бабу, слов ей хороших наговорил… Или еще чего… Может, вскрики какие… Мало ли у Кого как это происходит… А они все это дело слушают… Кончают или нет?
— Ладно, Славка, не кипятись! Мы и сами прослушкой занимаемся, когда это для дела нужно. Ты-то что? Святее Папы Римского?
— Нет, конечно, — буркнул Грязнов.
— А чего злишься?
— Времени жалко! Он у нас все утро отнял! А толку? Сам и сказал в конце разговора: не тратьте время на разработку ложных версий! Сказал «не тратьте», а сам полтора часа «ла-ла-ла»…
— Ну, полтора часа — это не полторы недели. Так что расслабься. Кроме того, это ведь ты настаивал на выяснении, почему зэка Сидихин находился в машине магната Трахтенберга, так? И собрался заняться этим вопросом. И, конечно, уперся бы рогом в «золотой бизнес» и начал бы копать со свойственной тебе неукротимой энергией… А теперь мы знаем, почему полковник приперся к Арнольду. Прижали их там, в колонии поселка…
— Демино.
— Вот-вот. Прижали его, благодаря твоему доблестному Колобову, вот и ринулся Сидихин за помощью к давнему другану Арнольду. Которого когда-то спас от крутых ребят из ОРБ. Только просчитался мужик. Попал как кур в ощип. Так что спасибо Самойловичу! Он твое время сэкономил.
Грязнов лишь возмущенно фыркнул.
— Сейчас коньячку выпьем… Кофейку…
— Вот это другой разговор, — спустил на тормозах Грязнов. — Это слова не мальчика, но мужа! Наливай!
Глава 14
ШУМНЫЙ ПРАЗДНИК
Сергей шел к Машиному дому, отчаянно волнуясь. Он всегда волновался, каждый раз. Но нынче — особенно. Сегодня был день рождения Маши. Сергей бережно нес в руке лилию. Она была абсолютно неправдоподобна: с плотным мощным стеблем, усыпанная раскрывшимися цветками и нераскрытыми бутонами, и сами эти цветки были какого-то нереального цвета — густого кирпично-красного с почти черными переливами. Он не знал, отчего выбрал именно этот цветок, несколько даже зловещий в своей диковинной красоте… Может быть, этот цветок чем-то напоминал ему Машу? Но Маша хрупкая, легкая. И говорит быстро и легко, и лукаво бросает на него быстрые взгляды, и легко хохочет, и легко переходит на слезы… Но тем не менее что-то роковое, чем была насыщена лилия, проступало и в Маше. Не в том смысле роковое, что навлекающее беды и напасти, а в том, что ее невозможно забыть! Да, Машу невозможно забыть, выкинуть из головы, перешагнуть этот этап жизни, перелистнуть страницу… какие еще расхожие сравнения используются по этому поводу? Сережа очень хорошо понимал, что Маша — это навсегда. Как бы ни сложились их отношения дальше, Маша — это навсегда!
И он очень волновался, понравится ли ей странный цветок. И вообще… то, как он сегодня выглядит. Он очень долго собирался, прихорашивался, менял перед зеркалом галстуки. Их было всего два, поэтому выбрать подходящий было очень сложно. Сережа выбрал наконец темно-серый. И пришлось идти к маме, чтобы она помогла. И стараться не встречаться с ней глазами, когда мама, поднявшись на цыпочки, старательно завязывала узел. И встретившись, выдержать мамин взгляд, печальный и потаенно-ласковый. Стоило Сергею протянуть руку и погладить маму по плечу или просто улыбнуться ей широкой мальчишеской улыбкой, мама тотчас растаяла бы как мороженое в теплой руке. И потрепала бы его волосы, и пошутила бы как-нибудь по-дурацки, неуклюже, но очень трогательно. И он, Сережа, прижал бы маму к себе и закружил бы ее по комнате… Потому что на самом деле он был счастлив, просто нужно было все время напоминать себе, что он счастлив! И не помнить про деньги, вытащенные из комода…
Нет, об этом думать нельзя! Лучше о чем-нибудь хорошем. Вот как они вчера ходили за покупками! Сережа вспомнил и рассмеялся. Маша была такая деловитая, торговалась на рынке! Это было так смешно… Сережа смеялся, а она ворчала, что он мешает ей сбивать цену.
— Ты лучше постой вон там, у входа. А то с тобой невозможно. Ты готов втридорога покупать, а у нас карман не резиновый.
И от этого «у нас» Сережино сердце сладко ныло. Они накупили всякой всячины выше головы.
— Куда столько? Ты же говорила, что мы будем вдвоем? — удивлялся Сережа.
— Ну мало ли… Вдруг кто-нибудь вспомнит и нагрянет неожиданно. Хозяйка должна быть готова ко всему.
И это «хозяйка» тоже согревало его сердце. Потому что создавало иллюзию общей жизни, общей судьбы. Потом они долго выбирали торт. И купили очень красивый — йогуртовый, украшенный натуральными фруктами. Ломтики персиков и киви сейчас, в самом начале весны, казались приветом из знойного лета, которое обязательно наступит! И они с Машей поедут на юг. Они уже решили…
Еще он волновался оттого, что Маша поручила ему купить спиртное. И он мысленно сравнивал список, который она ему вручила, с количеством и качеством бутылок, позвякивающих в пакете. Кажется, все правильно! Коньяк, шампанское, бутылка французского вина и два пакета сока. И минералка. Да, минералку он тоже не забыл. Пакет был тяжелым, но своя ноша не тянет.
Он поднялся на четвертый этаж, позвонил. Маша открыла, и Сережа внутренне охнул. Она была такая… Такая, что невозможно представить! Он вначале даже не заметил, что она в домашнем халате.
— Осторожно, прическу не помни, я только что из парикмахерской, — улыбнулась Маша, подставляя для поцелуя щеку.
Он и не мыслил, что можно дотронуться до забранных вверх в какую-то замысловатую прическу волнистых волос. И только приложился к горячей, бархатной щеке. Как к иконе.
— Это тебе, — Сережа протянул лилию.
— Боже, какая красота! — искренне восхитилась Маша.
У Сережи отлегло от сердца. Радость и гордость заполнили его: вот эту, самую прекрасную на свете, женщину он может назвать своей! Она радуется и ему самому, и его подарку. Он ей угодил!
— Проходи! Я еще салат делаю. Скоро закончу. Ну давай цветок и проходи! Что ты стоишь как столб? — смеялась она.
Сережа прошел в комнату. Стол был покрыт белой скатертью, но еще пуст. Из магнитолы лилась танцевальная музыка, Маша, подпевая, устроила лилию в высокую вазу, водрузила на середину стола.
— Ну вот и праздник пришел в дом! — опять рассмеялась она и закружила Сергея по комнате.
И он, преисполненный щенячьего восторга, подхватил ее на руки и крепко прижал к себе.
— Ну хватит! Хватит! Прическа! — прикрикнула Маша.
Сережа тут же осторожно, словно хрустальную вазу, поставил ее на пол.
— А куда ты подевала Александру и ее папашу?
— Папаша уехал в командировку, представляешь? Вот удача! А Алька сегодня в вечер работает. Она поздно придет. Ну мы ей оставим, конечно… Еды много.
Маша указала на подоконник, где, тесно прижавшись друг к другу, стояли накрытые пленкой мисочки и тарелки.
— Ты расставляй тарелки, бери из серванта. Ставь бутылки, закуски, а я на кухне салат доделаю, переоденусь и вернусь.
Она чмокнула его и исчезла. Сергей принялся за дело. В прихожей зазвонил телефон. Маша подошла, произнесла какое-то приветствие особенным, волнующим таким голосом… Сережа пытался прислушаться, но она заговорила тише. Чтобы расслышать ее слова, нужно было бы убавить звук магнитолы, а сделать это Сергей не мог — получилось бы, что он подслушивает… Он машинально расставлял на столе тарелки, миски и мисочки, мясные и рыбные деликатесы. «Кто бы это мог звонить? С кем это она так…» Как — так? Он и сам не мог бы ответить. Но тревога охватила его.
Дверь отворилась, Маша вошла в новом платье. И Сережа снова онемел. И забыл про все свои тревоги. И опять стоял молча, сраженный наповал.
— Нравится? — смеялась Маша. — Ну что ты вытаращился? Ты же его видел, мы же вместе покупали: Эй, очнись!
Она щелкнула перед его лицом пальцами и вдруг, подцепив подол, прошлась по комнате в некоем подобии фламенко, щелкая пальцами взамен кастаньет.
— Открывай шампанское!
Пробка вылетела из бутылки прямо в потолок, они хохотали, Сережа наполнил высокие бокалы искрящимся напитком.
— За тебя, Маша! Ты самая прекрасная женщина на свете! И я тебя очень люблю!
— Спасибо, миленький! Ты у меня тоже самый хороший!
Холодное шампанское обжигало горло, пузырьки били в нос. Маша морщила его и становилась похожа на маленькую девочку. Он любовался ею и не мог налюбоваться…
