Шарль Эксбрайа - Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»).
— Я приехал сюда для того, чтобы арестовать убийцу Эузебио Таламани. Вы должны мне помочь. Это ваш долг!
Мужчина лет пятидесяти, с насмешливыми глазами, спросил:
— А вы, услуга за услугу, не поможете ли мне вскопать мой сад?
— Ваш сад? Вот еще!
— Видите? Выходит, у каждого своя работа…
— Но почему, в конце концов, вы не хотите, чтобы убийца был обнаружен?
И снова Онезимо попытался внести спокойствие:
— Вот что я вам скажу, синьор… Дело не в том, что мы против полиции, но мы терпеть не могли Таламани… Этот тип смотрел на нас свысока… Он считал себя лучше всех. Так вот, тот, кто это сделал, избавил нас от него, понимаете? В общем, оказал нам своего рода услугу… Если бы мы даже знали, кто это, нам не хотелось бы его выдавать… И потом, этот Таламани был миланцем, а у нас их недолюбливают.
— Я тоже миланец!
— Это ничего не меняет.
Раздосадованный, Маттео вернулся в свою комнату, больше чем когда-либо полный решимости арестовать убийцу. Для него это уже становилось делом чести. Он должен был показать этим мужланам!
* * *На следующее утро инспектор холодно поздоровался с Онезимо и попросил, если не трудно, сказать ему, как пройти к жилищу мэра. Хозяин кафе посмотрел на него, округлив глаза.
— Вы в самом деле хотите встретиться с доном Чезаре?
— Ведь мэра Фолиньяцаро зовут Чезаре Ламполи?
— Да.
— В таком случае, это именно с ним я собираюсь побеседовать, как только вы будете настолько любезны, что решитесь доверить мне его адрес, если, конечно, это не один из тех секретов, о которых не следует рассказывать.
Онезимо добродушно засмеялся.
— О нет. В каком-то смысле ваш визит к дону Чезаре даже придется по вкусу всем нашим.
— Придется это им по вкусу или нет, меня нисколько Не беспокоит!
— Прекрасно… Так вот, подниметесь в гору, и первый дом направо, у которого вы увидите множество разноцветных, покрытых глазурью, цветочных горшков, как раз и будет жилищем дона Чезаре. Но, право, синьор, я совсем не уверен, что он будет рад видеть вас.
— Это как ему угодно, но он меня примет!
— Может быть, он вас и примет, но будет ли он с вами разговаривать, вот в чем вопрос?
* * *Дверь жилища дона Чезаре была из цельного дуба и вся утыкана большими железными гвоздями. Маттео Чекотти подумал, что мэр, вероятно, испытывает ностальгию по домам-крепостям старых времен. Он долго стучал, но никто не вышел, чтобы ему открыть; внутри не было слышно ни малейшего движения, которое свидетельствовало бы о том, что кого-то беспокоит поднятый им шум. Обернувшись, полицейский увидел полную женщину, которая, сложив руки на груди, следила за его действиями. Он окликнул ее:
— А что, там никого нет?
— Дон Чезаре никогда не уходит из дома.
— В таком случае почему он мне не отвечает?
— Ну и вопрос… Потому что ему не хочется!
Она явно считала инспектора умственно отсталым.
— Значит, мэра никогда нельзя видеть?
— С чего вы взяли?
— Ведь дверь заперта!
— Но не на ключ же!
И кумушка вернулась к себе, всем своим видом давая понять, что ей редко приходилось встречать более бестолкового типа, чем этот горожанин.
Раздосадованный, Маттео повернул защелку, и дверь отворилась без всяких помех. Он аккуратно закрыл ее за собой и направился в сторону большой светлой комнаты. Сидевший там в кресле с подлокотниками очень старый человек смотрел, как он приближается, и заговорил первым:
— Это вы подняли такой шум у моей двери?
— Да. Я…
— А если я вас отправлю в тюрьму?
— Меня? За что?
— За то, что вы входите к людям без их разрешения. Вы разбудили меня, молодой человек! А я этого не выношу, ясно?
— Прошу меня извинить!
— Извинения ничего не стоят!
— А вы чего хотели бы? Чтобы я вас убаюкал, что ли?
— О том, чего я хочу, я вам расскажу, после того как вы соизволите мне поведать о цели вашего прихода.
— Вы мэр Фолиньяцаро?
— Вы думаете, что без вас мне это было неизвестно? Я прекрасно знаю, что я мэр! Я был им, когда вас еще на свете не было! Но вы-то кто?
— Маттео Чекотти из уголовной полиции Милана.
— Терпеть не могу миланцев!
— А я не испытываю ни малейшей симпатии к жителям Фолиньяцаро!
— В таком случае поскорее возвращайтесь в Милан!
— Я туда с удовольствием вернусь, но только с убийцей Эузебио Таламани!
— Как вам угодно!
— Мне угодно, синьор, чтобы вы облегчили мою задачу.
— Кому из нас платят, вам или мне, за исполнение ваших обязанностей?
— Мне, конечно, но…
— Так исполняйте их и оставьте меня в покое!
За все время своей работы в полиции добросовестному Чекотти в первый раз довелось встретиться с подобным отношением.
— Позвольте вам заметить, синьор, что убитый был одним из жителей деревни, находящейся в вашем ведении!
— Я хотел бы, чтобы их уничтожили всех до единого! Все они мне досаждают, как и вы в настоящий момент!
— Если это так, то мне ничего не остается, как удалиться.
— Вот, наконец, здравая мысль!
— Но честно вас предупреждаю, что я буду вынужден сообщить моему начальству о вашем отказе сотрудничать с полицией.
— Если это вас позабавит… Я полагаю, что архивы переполнены донесениями на мой счет. Одним больше, одним меньше, не все ли равно? До свидания!
И, закрыв глаза, дон Чезаре заснул.
На улице та же женщина наблюдала за уходом Чекотти. Он поклонился ей и сказал:
— Представляю себе, как идут дела в Фолиньяцаро с таким мэром!
— Да бедняга ничем не занимается, всю работу делает его первый заместитель мэтр Агостини.
— А где живет мэтр Агостини?
— В последнем доме по направлению к Домодоссоле… Самый красивый дом в наших краях… Ведь дон Изидоро Агостини — нотариус!
Маттео рассердился на себя за то, что сразу не отправился к первому заместителю, который был сверх того непосредственно замешан в происшедшей драме как несостоявшийся тесть покойного. Но он счел более политичным поступить, как принято, навестив сначала мэра.
Нетрудно было догадаться, что хорошенькая девушка, которая ему открыла, и есть Аньезе, невеста убитого. Опустив глаза, она ответила на его приветствие, потом предложила ему следовать за ней и привела в кабинет отца, где и оставила. Как только мэтр Агостини узнал, кто его посетитель, он расстался со своей обычной чопорностью:
— Я слышал о вашем приезде и ждал вашего прихода. Полицейский рассказал о своем неудачном посещении дона Чезаре. Нотариус пожал плечами.
— Мы сохраняем его, как древнюю эмблему… как своего рода тотем… Но он ни во что не вмешивается. Впрочем, мы бы этого и не допустили! Вы сегодня же вечером увезете убийцу?
— Сегодня вечером? Нужно сначала его найти!
— Найти? Простите меня, синьор… я не понимаю.
— Позвольте вам сказать, что и я не понимаю. Вы знаете, может быть, кто виновник преступления?
— Еще бы! Конечно, знаю, как и все здесь.
— Вы сказали: все?
— Естественно. Слушайте…
И дон Изидоро рассказал обо всем: о тайной любви между Амедео и Аньезе, о своем решении выдать дочь за Таламани, которому он намеревался впоследствии оставить контору, о сопротивлении Аньезе, о криках и угрозах Амедео. Он добавил, что в день помолвки Амедео подрался в его присутствии с Эузебио и страшно его избил. Чтобы помешать ему прикончить клерка, нотариус побежал домой за оружием, но, вернувшись, нашел труп.
Маттео не мог опомниться от изумления. Следовательно, вся деревня насмешливо следила за его попытками обнаружить то, что все уже знали?
— Должен признаться, мэтр, что ваш рассказ привел меня в замешательство… Вы поставили в известность обо всем этом начальника карабинеров?
— Тимолеоне? Еще бы!
— В таком случае почему он мне об этом не сказал?
— Потому что Амедео Россатти, капрал карабинеров, его подчиненный.
Глава четвертая
Возмущенный испытанным унижением, инспектор Чекотти пересек Фолиньяцаро с быстротой космической ракеты. Он мчался вперед, сопровождаемый удивленными взглядами редких прохожих, никак не ожидавших от миланца подобной прыти. Маттео упивался планами страшной мести, направленной против коварного начальника карабинеров и всех сообщников убийцы. Только одно его беспокоило: почему преступный капрал спокойно остается на месте, вместо того чтобы бежать или прийти с повинной? Неужели он так убежден в своей безнаказанности, что воображает, будто может не опасаться уголовной полиции Милана, представляемой Чекотти? В таком случае, ему придется разочароваться!
Полицейский не вошел, а ворвался в участок. Иларио Бузанела, который спокойно стоял на часах у входа, едва не упал. Он был так поражен, что лишился всякой способности реагировать, и когда, наконец, опомнился, Маттео был уже в кабинете Тимолеоне, погруженного в милые его сердцу размышления о том, как приготовить сегодня поленту. По-тирольски, то есть с белым вином и анчоусами? Или же с ветчиной и швейцарским сыром? Он никак не мог решить. Шумное появление инспектора оторвало его от этих приятных забот, и он не скрыл, что шокирован невежливостью миланца, ведущего себя как завоеватель. Пока Чекотти старался отдышаться, перед тем как начать свою обвинительную речь против Рицотто, последний воспользовался его молчанием и начисто испортил ему весь эффект, спокойно спросив:
