Гелий Рябов - Конь бледный еврея Бейлиса
- Сон... - кивнул грустно. - Медведя в цирке видел. Упал медведь, его и пристрелили...
- Ништяк1, как выражаются мои подопечные. Мы еще обмоем успех Сыскной полиции. Я ведь знаю: господин Кулябка2 вам как бы родственнее, - и удалился, твердо ставя ногу.
Ждать возвращения Мищука не стал - ясно, что он, бедный, там найдет. И во что выльется находка. Хороший человек. Но и хорошим людям изменяет чутье - в самый неподходящий момент.
Но спасти хотел искренне. И, может быть, в первый раз за годы службы ощутил где-то внутри теплое чувство: осталось кое-что в душе и в сердце. И это хорошо. Обнадеживает это.
Мищук не сразу бросился по следу, на Юрковицу. Видимо, ощущал неудобство неясное или предчувствие дурное одолело - решил перестраховаться и показать Луку Приходько свидетелю. Эта категория лиц, проходящих по любому уголовному делу, как правило, пуста, суетна и бессмысленно отнимает время у розыскных органов. Но Мищук надеялся на удачу...
О печнике Ященко на Лукьяновке стало известно сразу же, как только поползли слухи об исчезновении Ющинского. В пивных и на улице, на трамвайных остановках и в лавочках говорили примерно одно и то же: есть человек, который видел убийцу. Осведомители немедленно сообщили в полицию, Ященко был установлен. Приехав на Лукьяновку, Мищук приказал доставить в комнату городовых на Богоутовской незадачливого печника и держать наготове в тюремной карете подозреваемого Луку Приходько.
Когда в дверях появился перепуганный насмерть человечек с желтым нездоровым лицом записного алкоголика, Мищуку стало неуютно. Ниточка, судя по всему, рвалась, не начавшись, и, хотя к такому повороту событий долгая служба в Сыскной давно уже приучила, - искренне огорчился. Слишком уж неоднозначным, туманным и страшным обозначилось вроде бы совсем попервости обыкновенное дело...
- Ты Василий Ященко? - спросил строго (должен понимать - не пиво пить пригласили).
- Так точно, - кивнул. - Печники мы. Значит.
- Что знаешь по данному делу?
- Как есть... На духу, значит... На исповеди...
- Не мельтеши. Коротко.
- Ничего.
- Шутки шутишь? - обиделся Мищук. - Ты человека видел? Если да какого, где, когда?
- Людей мы, вашскобродь, кажный день имеем в достатке, все печи кладут... - усмешливо хмыкнул. - Вы вопросы задаете исподволь, перехитрить желаете... А вы- прямо. Я, значит, прямо и отвечу: видел. Эслив мальчишку нашли двадцатого, то, стал быть, дней за шесть, может, туда-сюда прикиньте день-другой, шел я из пивной, но вполне в себе, по Нагорной. Прошел Марра, Лубенского и Соколова - усадьбы, значит, и иду себе как бы по усадьбе Бернера...
- Что значит "как бы"? - перебил Мищук. - Излагай точно.
- Как бы - это оттого, вашскобродь, что забора на ей нету. Я вам и обозначил: как бы. Вот. А впереди, шагов пятьдесят - человек. Пальто черное, брюки тоже, белый канше...
- Кашне?
- Оно. Волосы черные, усы черные, затылок выдающийся. Это даже из-под черной его шляпы наблюдалось хорошо. Потом он ушел направо, в лес, как бы в сторону пещер. Когда мальчик сник - я и связал одно с другим.
- Наблюдательный... - хмыкнул Мищук. Василий ему не нравился.
- А как же... - обрадованно распялил Ященко рот.- Мы, ста, де, значит...
- Сейчас выйдем на место. Там, где ты видел затылок этот, - пойдет человек. Вглядись. О впечатлениях расскажешь.
Двинулись пешком - благо совсем рядом. Ященко кутался в свое худое пальтецо, ежился и покашливал, преданно заглядывая в глаза Мищуку. Городовые курили на ходу, негромко о чем-то переговариваясь. "Дохлое это дело..." - уловил Мищук. Остановился.
- Почему, вахмистр?
- Что ж, господин начальник, не понимаете? - с обидой посмотрел городовой. - Евреи это и сделали, а вы нашего, православного человека ведете яко татя... Нехорошо.
- Да ты откуда знаешь, что евреи?
- Говорят. А зазря, считайте, не скажут. Народ - он завсегда знает правду...
- Здесь я увидал... - объявил Ященко, останавливаясь у забора, разделяющего две усадьбы. - А тот - он по тропинке этой среди кустов шел, тамо еще яма впереди...
Накрыв Луку Приходько мешком, городовые провели его на указанное печником место.
- Ты отвернись, - распорядился Мищук и крикнул:- Открывайте его, и пусть идет!
Ященко всмотрелся:
- Так... По обличью... По фигуре... По росту... Он. Как бы ус торчит, как и тогда торчал... - Посмотрел на Мищука. - Господин начальник, я - за справедливость! Мне без надобности - жид, русской, татарин али немец какой... Он это. Пишите в протокол, я подписываюсь!
Выслушав красочный рассказ Евгения Францевича, Евдокимов совсем помрачнел.
- Как знаете... А я вас - предупредил.
Театральная это все постановка, обман... А Мищуку очень хочется повернуть дело в благую сторону, чтобы невиновные люди не пострадали, пусть и евреи... Слепой ведет слепого, и оба упадут в яму... Сказать ему, что Ященко этот наверняка подставлен? Ведь кому-то очень нужно свалить единственного честного человека. Кому-то... Нетрудно догадаться... От кого исходит весь этот идиотский театр... Но ведь догадка - не доказательство, догадкой не убедить никого. "А я хочу кого-то убедить? - спросил себя с некоторым недоумением и испугом. - Мне что же, больше всех надобно? Не хватает только, чтобы руки никто не подал. Чтобы в спину шипели: прихвостень жидовский. Нет уж, благодарю покорно, гран мерси, месьез э медам. Мищук желает сдохнуть? Да мне-то что?"
- Ладно, - Мищук заметил угнетенное состояние собеседника. - Не желаете - не надо. Вы только одно поймите: чему должны верить люди нашей профессии? Словам? От них всегда можно отказаться - даже если они перекрыты десять раз другими словами... Что остается? Предметный мир преступления. Вещи, которые и сами по себе вопиют, а также и отпечатки пальцев. А вдруг там глянцевитая обложка, а на ней - отпечатки сохранились? Да, чудом, но эти отпечатки приведут нас к открытию убийц! Да и вещи - тоже. Ну? Пойдете?
- Черт с вами, - вздохнул Евдокимов. - Отказывать я не мастер, к тому же и интересно, не скрою... Но вы лезете в пасть ко льву. Или к гадюке, что гораздо хуже.
- Да откуда такая уверенность? - всплеснул руками.- Что вы пророчествуете, в самом деле? Так... Либо говорите, в чем дело, начистоту, как офицер офицеру, либо... Проваливайте!
"Нельзя говорить... - летело в мозгу, - нельзя... Сказав, я предам интересы службы. Когда-то Зубатов1 произнес примечательную фразу: "Охранник не тот, кто мертво вцепился в горло революционеру, а тот, кто умеет промолчать, несмотря ни на что!"
- Хорошо... - проговорил с трудом. - Ладно... Я скажу... (Уж так был симпатичен этот волевой бесстрашный человек... Видимо, оттого, что сам такими качествами не обладал...) Меня просили подтвердить вам, что на горе этой зарыто нечто решающее...
- Кто? - взвился Мищук. - Кто попросил? Назовите: имя, должность, и мы спросим... Мы спросим! - Он явно терял самообладание.
- Не убеждайте меня в том, - холодно начал Евдокимов, - что я ошибся, начав этот разговор. Я никого не назову. Во-первых, я и сам не знаю. Во-вторых - вы не поверите. Это все. Да, вот еще что: я даю честное слово дворянина и порядочного человека, что меня попросили. Из просьбы я вывел, что делать этого вам не следует.
- Я вам верю, - кивнул Мищук. - Идемте...
"Смелый, бескомпромиссный, оттого и погибнет... - уже безразлично, как о чужом гробе, скрывшемся под грудой земли, думал Евгений Анатольевич. Теперь я могу пойти с ним. А что мне мешает?"
...Приехали на Лукьяновку, поднялись к Кирилловской, здесь начинался склон горы и топтались городовые с лопатами и стальными прутьями.
- Пройти по склону, непременно обнаружить свежее место, раскоп засыпанный, если понятно - вперед! - приказал Мищук.
Городовые рассыпались. Начинало смеркаться, не лучшее время для поисков, но Евдокимов понял, что Евгений Францевич своей идеей одержим и не отступится. Через несколько минут городовой замахал лопатой:
- Нашел, господин начальник! Земля мягкая, видно, что свеженабросанная, здесь, должно быть.
Подбежали, Мищук ткнул щупом:
- Что-то мягкое... Одежда, я думаю...
- А я кострище нашел! - закричал второй городовой. - И кусочки обгоревшие!
Бросились туда - и вправду остатки кожаной, судя по всему, обуви. Тем временем вскрыли первую яму.
- Одежда! - радостно закричал городовой, размахивая находкой. Мальчуковые вещи, форма!
- Ну, - победно взглянул Мищук, - рассеялись ночные кошмары! То-то же... Я не злопамятный. Сейчас мы заарестуем оставшихся родственников и круто поговорим...
Когда вернулись в Сыскное, Мищук разложил найденные вещи на столе: брюки, рубашку и обгоревший кожаный ремень с бляхой. На внутренней стороне темнели тщательно выведенные чернилами печатные буквы "А.Ю.".
- Ну, вот и все! - радостно провозгласил. - Тот, кто верит в свою звезду, - тот и побеждает! Прочь сомнения, господа!
- Странно... Ремень Ющинского в пещере найден. Вещь не дешевая. Зачем Ющинскому два ремня? - заметил офицер. - Может, не станем торопиться?
