Владимир Кашин - Тайна забытого дела
Слушая юрисконсульта, Коваль рассматривал его кабинет. Все здесь было для него интересным и важным. Ведь обстановка, любимые вещи выражают вкусы, увлечения и характер хозяина.
Каким же щеголеватым, вальяжным, даже пижонистым стал ты, судя по твоим вещам, инспектор рабоче-крестьянской милиции тех далеких лет, железный следователь, а ныне — защитник интересов одного из предприятий! Вот что волнует тебя на склоне лет, в поздний час твоей большой, беспокойной жизни!
Кабинет Козуба представлял собою домашнюю галерею коллекционера, влюбленного в искусство. На двух стенах, освещенных высокими окнами, висели этюды и малоизвестные картины Шишкина, Айвазовского, Рериха, и Коваль, не будучи специалистом, конечно, не мог определить, оригиналы это или великолепные копии. Но, увидев в специальных, с двух сторон застекленных шкафах скульптуры и старинный фарфор, подумал, что картины эти, пожалуй, тоже редкие и что приобретены они, скорее всего, по дешевке в те тяжелые времена, когда хлеб дорожал, а произведения искусства обесценивались.
— А за что Решетняка вычистили из милиции? — спросил Коваль, решив при случае поближе познакомиться с коллекцией Козуба.
— Кажется, за связь с классовым врагом, — ответил юрисконсульт. — Точно не помню. Хотя, подождите, подождите!.. — Он потер лоб ладонью. — Да-да, даже смешно… за моральное разложение вроде бы. Что-то там с проституткой у него было. Влюбился. Или просто интрижка. Только начался нэп, все словно обезумели, деньги снова обрели большую силу. Возродился культ сытости, протекционизма, выгоды, даже роскоши. Это было реакцией обывателя на затянувшуюся гражданскую войну, когда деньги обесценились и ничего не стоили. Многих хороших людей совратил тогда нэпманский змей-искуситель. Кто знает, может быть, и оговорили Решетняка, — задумчиво добавил Козуб. — И такое на нашу долю выпадало.
— Кажется, вы у Решетняка незаконченные дела приняли?
— Да, да. Тот, кто оставался после чисток, должен был завершить розыск и следствие. Не рукавица — с руки не сбросишь. Кому-то надо было доводить до конца.
— А помните ограбление Резервного внешторговского банка бывшего Кредитного общества… банка Апостолова? Дело, которым тогда занимались вы и инспектор Решетняк.
— Апостолова… Апостолова… Было что-то такое, было… Но сколько лет! Подробности, пожалуй, не вспомню… — Козуб задумался и вдруг прищурился и спросил, саркастически взглянув на подполковника: — А почему это вас волнует, земляк?
Вместо ответа Коваль задал новый вопрос:
— В ваших протоколах допросов упоминаются Ванда Гороховская, матрос-черноморец Арсений Лаврик, атаман банды под названием «Комитет «Не горюй!» Гущак.
— Матросика я, Дмитрий Иванович, припоминаю. Жаль его было. Жертва времени. Парень молодой, глупенький. Влюбился, оставил пост ночью и проворонил грабителей. Его трибунал расстрелял за измену революции. А девушку эту… не помню фамилии…
— Гороховская, — повторил Коваль.
— Да, может быть. Ее мы в конце концов выпустили. Она ничего не знала, не видела и никакого отношения к этой истории не имела. Да какого, извините, лешего ворошить вам все это? — засмеялся Козуб. — На пенсию собираетесь, что ли? Историю милиции хотите написать?
— Нет, Иван Платонович, на пенсию не уйду, пока меня «не уйдут». — Проницательный человек мог бы услышать в голосе Коваля оттенок грусти. — Дело в том, Иван Платонович, — медленно, словно раздумывая, говорить или нет, — добавил он, — в том, что вышеупомянутый Гущак снова появился на горизонте. Он не погиб, а сбежал за границу. Жил в Канаде. А сейчас вернулся на родину.
— Гущак — говорите? — Глаза юрисконсульта загорелись, шея вытянулась. — Жив? Инте-ре-сно! Значит, живой… Вон как!.. Сколько же ему сейчас лет? За семьдесят, пожалуй? Ну и ну! Никогда бы не подумал. Теперь понятно, зачем вы старое дело подняли… А с Гущаком и я хотел бы познакомиться. Хоть одним глазком взглянуть. Тогда не удалось, так теперь бы посмотреть на этого неуловимого. Познакомите?
— Не смогу, — Коваль пристально следил за выражением лица юрисконсульта. — К сожалению, не смогу, — повторил он. — Гущака уже нет в живых.
— То есть как?! Вы же сказали — вернулся.
— Вот так и получилось, Иван Платонович. Словно бы вернулся человек, чтобы здесь, на родине, погибнуть. Несколько дней назад под электричку попал.
И Коваль принялся рассматривать стоявшую на столе серебряную статуэтку дискобола, как бы между прочим бросая взгляды на Козуба.
Юрисконсульт сказал после небольшой паузы:
— Да-а… Не повезло старику… Но мне его не жаль… Кто знает, сколько жизней на его совести. А ограбление банка? Нет, значит, родная земля не простила… Зачем он вам? Собственно говоря, даже не он, а его останки? Кому нужен этот обломок старого мира? Да и срок давности, уважаемый Дмитрий Иванович…
Ковалю вспомнились рассуждения Субботы, и он подумал, что, на первый взгляд, и следователь, и Козуб правы.
— Нас не сам Гущак интересует, а то, что было связано с ним. Ценности-то и до сих пор не найдены. А что касается срока давности, то ни одно уголовное дело не считается законченным, пока преступление не раскрыто. И время от времени к нему возвращаются. Это вы должны знать.
— А украденные ценности давным-давно прахом пошли во всяких Канадах.
— Трудно сказать… — задумчиво произнес Коваль. — Это еще требуется доказать.
— Если так, то вам не с архивов следует начинать, а искать знакомых Гущака. К кому он приехал, с кем здесь имел дело? Архивы мало помогут. Даже биографию атамана по старым протоколам не установите. По ним на кого выйдете? — неожиданно засмеялся юрисконсульт. — На меня да на Решетняка, то есть только на работников карательных органов, которые вели дело об ограблении. Командир резервного батальона Воронов, который уничтожил банду Гущака, давно умер. Ну, еще бывшая девица, а ныне старуха Гороховская, если она жива, которая и тогда-то ничего не знала, а сейчас и это позабыла. Об Апостолове еще прочтете, а его тоже давно нет на свете.
— Есть данные, что в решении Гущака вернуться на родину значительную роль сыграла не одна только ностальгия.
— Вам, конечно, виднее. Возможно, он и действительно здесь что-то оставил и теперь вернулся, чтобы забрать, — не мог не согласиться Козуб. — А есть у него здесь какие-нибудь родственники, друзья? Или, может быть, у Апостолова наследники есть, дети, например, и Гущак пожаловал к ним?
— После того, как ограбил их отца?
— Вспоминаю, у меня складывалось впечатление, что это была одна компания, одна банда. Очень, очень возможно, что в этой истории замешаны и наследники Апостолова. Да, да… Но, ей-богу, архивы не помогут, только время потратите. Об окружении атамана «Комитета «Не горюй!» в них тоже ничего не найдете. Банда Гущака была под корень уничтожена на хуторе неподалеку от Полтавы. Кто-то сообщил в милицию, что Гущак находится там, и наши ночью атаковали бандитов. И только потом мы узнали, что именно эта банда ограбила банк и вывезла из него ценности. Но было поздно — все, кто знали, где тайник, погибли. Кстати, вспоминаю, в том бою был ранен и Решетняк.
— А теперь и с Гущаком не сможем поговорить, — вздохнул Коваль. — Вот и приходится, Иван Платонович, обращаться к архивам. Единственный источник, если не считать воспоминаний. Без архивов на нынешних знакомых Гущака не выйти. Я надеюсь с помощью старых документов выяснить, почему человек, который наконец-то вернулся на родину, вдруг, ни с того ни с сего бросается под поезд. И — не остались ли все-таки на нашей земле награбленные ценности? Вряд ли Гущаку удалось их вывезти за границу, — судя по всему, обстановка для этого была совсем не благоприятной.
— Вы полагаете, это самоубийство? Или просто несчастный случай?
— Экспертиза не дала еще окончательного заключения.
— Трудно вам помочь, Дмитрий Иванович. И я бы лично — с дорогой душой, но… — Козуб пожал плечами. — Обратитесь-ка еще к профессору. Я ведь этим делом недолго занимался. Единственный человек, который мог бы что-то рассказать, — Андрей Гущак, а мы уже считали его погибшим, потому-то я розыск и следствие и приостановил. Все ведь думали, что атаман вместе со своими головорезами сгорел в сарае, который они сами подожгли, чтобы не сдаваться в плен. И концы, как говорится, в воду. А Решетняк дольше занимался этим делом, с самого начала. Досконально изучил жизнь Апостолова и его семьи, и, надо думать, так же и Гущака, и его окружения… Постойте, постойте! — неожиданно вскричал Козуб и встал. — Как же я забыл! Вы правы, земляк. Семья Апостолова! Конечно же Решетняк должен кое-что о ней знать: ведь его жена — дочь Апостолова… Не делайте, Дмитрий Иванович, большие глаза. Вспомнил: как раз за это и вычистили его из милиции!
Коваль тоже встал, прошелся по кабинету, с интересом глядя на юрисконсульта, лицо которого даже разрумянилось.
