Джон Гарднер - Возвращение Мориарти
— Возможно, вы подскажете, о чем именно идет речь. — Дворецкий даже улыбнулся. — Достаточно легкого намека, — добавил он с ударением на последнем слове.
— Конечно. — Спир пригубил бренди. — Речь идет о девушке, работавшей одно время в доме Брэев. Некая Джонс. Горничная или что-то в этом роде. Приехала из деревни, по-моему, из Уорвикшира. Служила у леди Брэй, уволена примерно год назад. Да, Фанни Джонс.
Хейлинг, напустив на себя важный вид, с достоинством кивнул. В этот момент он напомнил Спиру выскочку, выбившегося в секретари церковного прихода.
— Я помню эту девицу. — Голос дворецкого сочился высокомерием, а слово «девица» он произнес так, словно речь шла о кучке хлама.
Спир сдержался. Фанни Джонс ему нравилась и была к тому же девушкой старого приятеля, Пейджета. Живая, веселая да и красотка — ножки на загляденье. (Он знал это потому, что, заглянув однажды к Пейджету, застал ее неодетой, и те самые ножки запали ему в память на несколько недель.) Но Спир служил Мориарти, и коль уж Профессору захотелось разузнать о Фанни побольше, ему надлежало забыть о симпатиях и добросовестно исполнять поручение.
— Не расскажете мне о ней?
— Снова неприятности?
Снова? Спир был удивлен.
— Боюсь, не могу с вами поделиться. Полиция ведет расследование, и я не вправе обсуждать его с кем-либо. — Спир наморщил лоб, потом, словно приняв какое-то решение, взглянул на дворецкого. — Могу лишь сообщить — разумеется, по секрету, — что девушка связалась с нехорошей компанией.
— Шлюхи?
Хейлинг подался вперед. В глазах блеснул интерес, хотя голос выдал презрение.
«Друг мой, — подумал Спир, — если за Фанни ничего дурного нет, а на улице она оказалась не без твоего участия, то я сам позабочусь, чтобы ты получил по заслугам». В одну секунду взгляд дворецкого сказал ему больше, чем он узнал бы за десять лет разговоров. Спир мог узнать шлюху, едва посмотрев на женщину, и сейчас мог бы поклясться, что угрюмый мистер Хейлинг регулярно навещает либо Хеймаркет, либо Лейстер-сквер — в Сохо дворецкий вряд ли рискнул бы сунуться, — и наверняка ищет особых удовольствий.
— Что-то в этом роде, — уклончиво кивнул Спир.
— Вам известно, где?
Прямой вопрос. Возможно, особым пристрастием мистера Хейлинга была сама Фанни Джонс.
— Больше сказать не могу, но нам нужно знать, что она собой представляет и сколько времени находилась в услужении у сэра Ричарда и леди Брэй. Если вы пожелаете принять участие в спасении заблудшей, я, возможно, смогу дать вам дополнительные сведения, испросив разрешения у начальства.
Хейлинг понимающе кивнул. Его прямо-таки распирало от осознания собственной значимости; напыщенность — естественная черта, обретенная за поколения прислужничества.
— Взбалмошная, капризная девчонка. Других слов, сэр, я для нее и не нахожу. Взбалмошная и капризная.
— Продолжайте.
— К леди Брэй поступила с наилучшими рекомендациями. Приехала из какого-то местечка вблизи Уорвика, кажется, из Кенильворта. Нам прислуга не требовалась, но леди Брэй ее приняла — по доброте душевной. По-моему, за нее ходатайствовал кто-то из приятелей сэра Ричарда. Старая история, сэр: сделай человеку добро, и он отплатит тебе злом.
— Верно, верно, — кивнул Спир.
— Связалась с одним молодым лакеем. Я довел это до сведения сэра Ричарда, и, что характерно, он отнесся к этому в высшей степени снисходительно. Поговорил с парнем, и, как я думал, на этом все кончится. Молодым горничным непозволительно заигрывать с лакеями. В таком доме это недопустимо.
— Разумеется, — вставил Спир.
— К сожалению, дело на том не кончилось.
— Неужели?
— Вскоре я узнал — по чистой, заметьте, случайности, — что Джонс взяла за правило отлучаться на час-другой по вечерам для того лишь, чтобы встречаться с другим молодым человеком.
— Не из прислуги?
— Нет, сэр, с каким-то бездельником. Насколько я понимаю, отставным военным. Да это и неважно. Девчонка совсем потеряла стыд. Однажды ночью я застал ее, когда она прокрадывалась в дом после двухчасового отсутствия. Я сразу же пошел к леди Брэй, и она поручила мне разобраться самому и уволить ее. Через час в доме и духу ее не было.
— Так вы выставили ее на улицу?
— А что еще делать? Она бы оказывала дурное влияние на других девушек.
С каким удовольствием Спир врезал бы этому напыщенному, самодовольному негодяю! Врезал бы так, чтобы зубы посыпались и глаз заплыл. В том, что на самом деле случилось в благородном доме на Парк-лейн, у него не было ни малейших сомнений. Но Спир был человеком дисциплинированным.
— Что ж, думаю, больше мы вас не побеспокоим. По крайней мере, не в ближайшее время, мистер Хейлинг. Благодарю за помощь, приятно было побеседовать. Всего вам хорошего, сэр.
Возвратившись на склад, Спир обнаружил, что Эмбер уже вернулся, а Ли Чоу вызван наверх, к Мориарти.
Эмбер сидел в уголке, подальше от девяти здоровяков, которых Спир знал только наглядно. Они же, по-видимому, знали его лучше, потому что приветствовали с положенным его статусу уважением.
— Наши ребята? — спросил Спир, тяжело опускаясь на деревянную скамью рядом с Эмбер.
— Пустим в дело вечером. — Эмбер оторвался от кружки с элем. — Этот мерзавец Культяшка собрал вокруг себя приличную свору. Все крепкие парни, некоторых ты и сам знаешь.
— Кто? — бесстрастно спросил Спир.
— Джонас Фрей, Уолтер Роуч…
— Сволочи. Они же всегда работали на Профессора. — Шрам задергался, и лицо снова превратилось в маску злодея.
— Теперь вот в банде Культяшки. Вот тебе и полковник, дьявол его дери. Не удержал.
В не столь уж давние времена и Джонас Фрей, и Уолтер Роуч числились в приближенных «преторианцев»: сильные, ловкие, умные ребята. Профессор, конечно, нашел бы для них достойное место, продвинул наверх. Когда-то их использовали для выполнения заданий, требующих определенной ответственности. Их переход от Мориарти к Культяшке не мог расцениваться иначе, как откровенное предательство.
Спир сплюнул на пол — равного эффекта он достиг бы, швырнув в окно кирпич.
— Есть и другие. — Глазки Эмбера блеснули ненавистью. — Профессор сам тебе всех назовет. И что мы с ними сделаем, тоже скажет.
— Для таких никакое наказание суровым не будет. И чем раньше мы с ними разделаемся, тем лучше.
Тем временем Ли Чоу отчитывался наверху перед Профессором, который сидел за столом, как обычно, сложив ладони домиком.
Сомнений не оставалось: человеком, плеснувшим кислоту в лицо юной Энн Доуби, был Таппит. Дело ясное, свидетельств хватает. Если бы пострадавшая обратилась в полицию, Таппит уже сидел бы за решеткой, но у тех, кто считал себя частью семьи профессора Мориарти, действовали другие порядки. Полиция лишь играла роль служителей закона, и хотя закон был суров и немилосерден, во многих случаях, по причинам, известным лишь отправителям правосудия, виновному удавалось избежать всей тяжести наказания. С другой стороны, немало было и людей относительно невинных — мужчин, женщин и детей, — жестоко пострадавших за мелкие прегрешения. Вот почему те, кому выпало жить в ужасной тени того времени, со здоровым и небезосновательным недоверием относились как к полиции, так и к закону. Они предпочитали восстанавливать справедливость по собственным понятиям.
Энн-Мэри Доуби была приятной, симпатичной девушкой и могла бы, как признал и сам Мориарти, неплохо зарабатывать, перейдя под опеку женщины вроде Сэл Ходжес. Но она предпочла другой путь и решила упорным трудом сама устроить свою личную жизнь. Возможной такая ситуация стала только лишь потому, что ее отец работал исключительно на Профессора.
В «Звезде и Подвязке», куда Энн-Мэри устроилась барменшей, ей пришлось общаться с той разношерстной частью человечества, что покровительствовала заведению. Платили мало, но зато она могла сама выбирать мужчин, что и делала весьма умело, избегая клейма шлюхи. Удостоенные ее милостей клиенты считали себя в некотором смысле победителями, покорителями женского сердца, хотя и платили за победу наличными. Энн-Мэри знала, как сделать так, чтобы мужчина воспринимал ее тело в качестве награды, естественного результата своего обаяния, чтобы ее дар — никаким даром вовсе и не бывший — представлялся ему следствием взаимного желания, не имеющим ничего общего с тем грязным бизнесом, которым занимались уличные женщины или обитательницы ночлежек и борделей.
Джон Таппит был, очевидно, давним воздыхателем Энн Доуби, почитателем, старания которого ею не поощрялись. Ли Чоу провел настоящее расследование, скрупулезное, но скорое. Множество свидетелей, как мужчин, так и женщин, говорили о том, что Таппит постоянно преследовал девушку, которая, не принимая знаков внимания, относилась к нему с добродушным юмором. Ли Чоу выслушал описания по меньшей мере трех безобразных сцен, имевших место в «Звезде и Подвязке», в результате последней из которых хозяин бара запретил Таппиту появляться в его заведении.
