Камилла Лэкберг - Укрощение
— Половина поселка помогала нам сегодня обыскивать лес, но мы так ничего и не нашли. А во второй половине дня у нас была пресс-конференция, — рассказал он. — Ты наверняка уже читала статьи в Интернете?
Фальк кивнула. Поколебавшись, она поднялась и достала из морозилки последние булочки, испеченные ее свекровью Кристиной, положила их на блюдо и поставила в микроволновку. Буквально пару минут спустя по кухне разнесся восхитительный запах масла и корицы.
— Разве не рискованно пускать половину Фьельбаки топтаться по лесу? — удивилась писательница. — Они же затопчут все следы!
— Само собой, но мы ведь понятия не имеем, долго ли Виктория ходила по лесу и откуда она пришла, а все следы сегодня утром все равно замело снегом. Так что мне подумалось, что стоит рискнуть.
— А как прошла пресс-конференция? — спросила Эрика, вынимая блюдо из микроволновки и ставя его на стол.
— Нам пока нечего было сказать, так что она в основном проходила так: журналисты задавали вопросы, а мы не могли на них ответить.
Патрик потянулся за булочкой, но тут же ругнулся и выпустил ее.
— Дай им сначала остыть, — улыбнулась его жена.
— Спасибо за совет. — Хедстрём подул себе на пальцы.
— Вы не могли ответить из соображений следствия?
— Эх, мне бы хотелось, чтобы это было так, но на самом деле главной причиной было то, что нам самим ничегошеньки не известно. Когда она пропала, казалось, что она просто растворилась в воздухе. Никаких следов, никто ничего не видел, никто ничего не слышал, никакой связи с другими пропавшими девочками. И вдруг она взяла и появилась.
Некоторое время супруги сидели молча. Патрик снова потрогал булочку и констатировал, что она достаточно остыла.
— Я кое-что слышала о ее повреждениях, — осторожно проговорила писательница.
Глава семьи заколебался. Строго говоря, он не должен обсуждать это ни с кем за пределами следственной группы, но слухи, судя по всему, уже распространились, а ему так важно было выговориться. Эрика — не только его жена, но и лучший друг. Кроме того, ум у нее был куда острее, чем у него.
— Так и есть, — не стал отрицать полицейский. — Правда, я не знаю, что именно ты слышала.
Он выиграл немного времени, откусив от булочки, однако ему стало не по себе, и творение его матери показалось ему совсем не таким вкусным, как обычно.
— Что у нее не было глаз, — тихо сказала Фальк.
— Да, глаза… отсутствовали. Мы пока не знаем, как это было сделано. Педерсен будет проводить вскрытие завтра утром.
Поколебавшись еще минуту, мужчина добавил:
— Язык тоже был отрезан.
— О боже! — воскликнула Эрика. У нее тоже пропал аппетит, и она положила половинку своей булочки на тарелку. — Это произошло давно?
— В каком смысле?
— Повреждения были свежие или успели зажить?
— Хороший вопрос. Но я сам не знаю. Надеюсь узнать подробности завтра от Педерсена.
— Может быть, тут что-то религиозное? Око за око, зуб за зуб… Или какое-то дикое проявление женоненавистничества? Ну, маньяк мог решить, что она не должна смотреть на него — и должна молчать.
Эрика говорила, эмоционально жестикулируя, и Патрик, как всегда, восхищался ее интеллектом. Сам он не додумался до этого, обдумывая возможные мотивы.
— А уши? — задала она вдруг еще один вопрос.
— Что — уши? — переспросил ее муж, положив ладони на стол и весь обсыпавшись крошками.
— Да я просто подумала… А что, если тот, кто это сделал, кто отнял у нее зрение и речь, лишил ее еще и слуха? Тогда она была бы как в вакууме, лишена возможности взаимодействовать с другими. Какую власть это давало бы преступнику!
Хедстрём уставился на женщину во все глаза. Он попытался представить себе то, что она описывала, и уже от одной мысли об этом у него по коже побежали мурашки. Какая ужасная судьба! В таком случае оставалось только радоваться, что Виктория не выжила — какими бы циничными ни казались подобные рассуждения.
— Мама, они опять дерутся! — Расстроенная Майя стояла в дверях кухни. Патрик посмотрел на кухонные часы, висевшие на стене:
— Ай-ай, но ведь уже все равно пора спать!
Он поднялся и повернулся к супруге:
— Ну что, сыграем в «Камень-ножницы-бумага»?
Эрика покачала головой, подошла к нему и поцеловала в щеку:
— Уложи Майю, а я сегодня возьму на себя близнецов.
— Спасибо, — проговорил Хедстрём и взял дочь за руку. Пока они поднялись по лестнице на второй этаж, она взахлеб рассказывала ему о событиях дня. Однако отец не слушал ее. Его мысли были далеко. Он думал о девочке в вакууме.
* * *Юнас с грохотом захлопнул входную дверь, и через несколько секунд из кухни появилась Марта. Скрестив руки на груди, она прислонилась к дверному косяку. Ветеринар понял, что она ждала этого разговора, и ее спокойствие еще больше взбесило его.
— Я разговаривал с Молли, — сообщил ей муж. — Какого дьявола?! Такие решения мы вроде бы должны принимать вместе?
— Да, я тоже так думала. Но иногда у меня складывается впечатление, что ты не до конца понимаешь, что надлежит делать, — ответила фру Перссон.
Усилием воли Юнас заставил себя сделать глубокий вдох. Его супруга знала: Молли — единственное, что способно вывести этого человека из равновесия.
Ветеринар заговорил тише:
— Она так ждала этого дня. Ведь это первое соревнование сезона!
Марта повернулась к нему спиной и ушла обратно в кухню:
— Я готовлю ужин. Приходи, если хочешь поругаться.
Перссон повесил куртку, снял ботинки — и ругнулся, когда наступил на пол, потому что носки мгновенно промокли от снега, им же и принесенного в дом. Когда жена вставала к плите, ничего хорошего ожидать не приходилось — о чем и свидетельствовал запах, доносившийся из кухни.
— Извини, что накричал на тебя, — проговорил Юнас, становясь у нее за спиной и кладя руки ей на плечи. Она что-то помешивала в лотке, и он заглянул туда. Трудно было понять, что именно там готовится, но что бы это ни было, выглядело оно неаппетитно.
— Бефстроганов из колбасы, — ответила женщина на незаданный вопрос.
— Ты можешь объяснить мне, почему? — спросил Перссон мягко, массируя ее плечи. Он слишком хорошо знал супругу, чтобы понимать — кричать и ругаться бессмысленно. Так что мужчина решил применить другую тактику. Он пообещал дочери, что, по крайней мере, попробует уговорить маму. Во время их разговора девочка была безутешна — грудь его рубашки промокла от слез.
— Выглядело бы неприлично, если бы мы сейчас поехали на соревнования. Молли должна понять, что не все вертится вокруг нее, — заявила фру Перссон.
— Я не думаю, что кто-то стал бы что-нибудь возражать… — начал было ее муж.
Марта обернулась и посмотрела на него снизу вверх. Его всегда так привлекало, что она казалась такой маленькой рядом с ним. От этого Юнас чувствовал себя сильным, ему казалось, что он — защитник. Однако в глубине души он понимал, что это не так. Любимая сильнее его — и так было всегда.
— Но ты ведь все понимаешь сам! — резко ответила она. — Ты знаешь, как люди любят болтать. Само собой, мы не можем отправить Молли на соревнования после того, что случилось вчера. Наша школа верховой езды с трудом сводит концы с концами, а наша репутация — наш главный козырь. Рисковать ею мы не можем. А Молли может устраивать подростковые истерики, сколько ей вздумается. Ты бы слышал, в каком тоне она со мной сегодня разговаривала! Это недопустимо. Ты ей слишком многое прощаешь.
Это была правда, которую ветеринар нехотя вынужден был признать. Но это была не вся правда, и Марта знала об этом. Юнас привлек ее к себе, ощутил прикосновение ее тела и почувствовал притяжение, которое всегда существовало между ними — и всегда будет существовать. Нет ничего сильнее этого. Даже любовь к Молли не пересиливает их страсть друг к другу.
— Я поговорю с ней, — прошептал мужчина, касаясь губами волос супруги. Он вдохнул ее запах — такой знакомый, но по-прежнему экзотический, и почувствовал, как в нем растет желание — и Марта тоже ощутила это. Она протянула руку к его ширинке и стала ласкать его через брюки. Юнас застонал от наслаждения, наклонился и поцеловал жену.
На плите осталась подгорать колбаса по-строгановски. Ее судьба уже никого не волновала.
* * *Уддевалла, 1967 год
Все устроилось так замечательно, что Лайле просто не верилось. Владек оказался не только великолепным укротителем львов — у него обнаружились таланты, куда более применимые в повседневной жизни. Он умел починить все что угодно. Очень скоро слава о нем распространилась по Фьельбаке, и народ стал обращаться к Ковальскому за помощью во всем — от неисправной посудомойки до сломанного автомобиля.
Если быть до конца честным, то часть заказов он получал благодаря любопытству, которое вызывал у народа. Многие пользовались случаем вблизи посмотреть на такое необычное явление, как настоящий артист цирка. Но затем любопытство улеглось, а уважение к его мастерству осталось, и когда люди привыкли к этому человеку, стало казаться, что он всегда жил здесь.
