Герт Нюгордсхауг - Кодекс смерти
Так, Симмий утверждал, что наше тело, физическое тело есть совмещение горячего и холодного, влажного и сухого и многих иных элементов. В таком контексте душа являла собой смесь (красис) и созвучие (гармониа) всего названного им. Из чего следовало, что душа непременно гибнет вместе с телом. Другими словами, перед нами учение о душе как о гармоничном сочетании физических факторов, то есть физиологическая психология в тесной связи с медицинскими наблюдениями. Патологические нарушения организма вредно отражались на психическом состоянии.
Из чего следовало, заключил Фредрик, что взгляды Симмия решительно пртиворечили главной догме первоначального пифагорического учения, настаивавшего на бессмертии человеческой души.
Он спрашивал себя: противоположности, из которых состоит душа, адекватны тому, что говорил Пифагор, рассуждая о совместимости и несовместимости противоположностей, о перас и апейрон, о силовом поле, способном отворить ворота познания? Еще его занимало слово гармониа.
Гармониа — Гармониум.
Разве не побывал он только что в помещении, которое, возможно, именовалось «Гармониум»?
Кротон был учеником Симмия. Кротоне — город недалеко от Офанеса. В этом городе обосновался Пифагор. Постепенно образовались школы, основанные на метафизических сторонах философии Пифагора. После смерти Учителя среди пифагорейцев начались раздоры. Некоторые из них погибали, точно сраженные невидимой молнией…
Тетраграмматон. Магия чисел. Каббализм. Учение герметизма. Тайная мудрость. Антиномизм. Инквизиция. Вендетта. Ключевые слова, определяющие культурную специфику этой области от древности до наших дней. Человек, который станет копать достаточно глубоко, рискует натолкнуться на своеобразные, но не совсем приятные вещи.
Фредрик устал. От вина его клонило в сон, и мысли начали мешаться. Угли под кроватью тлели, в комнате царило приятное тепло. Он забрался под одеяло.
Тихо. В гостинице было совсем тихо. Ни тебе шума и крика из бара, ни звуков музыки из ночного клуба. И всего лишь один постоялец — Фредрик Дрюм из Норвегии.
Он проснулся отдохнувший, в хорошем настроении. Где-то по соседству фальшиво кукарекал хриплый петух, кукарекал с большим опозданием — шел уже десятый час, солнце взошло давно.
Он полежал в постели, наслаждаясь оптимистическим током летучих утренних мыслей, порхающих над зелеными кронами олив, над журчащими ручьями и зелеными лугами, вдоль белой стены и у открытого окна старинной усадьбы.
Вот Женевьева протирает сонные глаза. Вот встает, потягивается, подходит к окну, любуется зеленой гладью моря.
Звук шагов в коридоре нарушил течение мыслей. Шаги остановились у двери его номера. Кто-то осторожно постучался.
Фредрик вскочил на ноги, живо оделся и открыл дверь.
Андреа… Сейчас, при дневном свете, лицо ее вовсе не казалось таким угрюмым и испуганным. Ей было что-то около сорока; худая и костлявая, но далеко не безобразная. Вот только глаза какие-то мутные, нездоровые.
— В чем дело? — спросил Фредрик.
— Синьор Дрюм, вас ждут в вестибюле, — молвила она еле слышно, повернулась и исчезла.
Ждут? Фредрик быстро умылся и сунул в рот оставшуюся от ужина сухую горбушку. Кто бы мог явиться по его душу так рано?
Ему не пришлось долго ждать ответа. В вестибюле стоял, сплетя пальцы на животе, пожилой мужчина в широкополой черной шляпе и сутане. Патер. Священник из автобуса. Фредрик сразу узнал его. И с великим облегчением подумал, что вот теперь — теперь все разъяснится! Его вчерашний телефонный звонок привел надлежащего человека в надлежащее место.
Патер размеренно поклонился, они обменялись рукопожатием, Фредрик представился. Проводил патера в помещение, играющее роль гостиной. Андреа больше не показывалась, синьора Гаррофоли тоже не было видно.
— Вы помните меня? — взволнованно спросил Фредрик.
— Si, синьор, помню хорошо. Это вас несколько дней назад арестовали в автобусе и увели три полицейских. Против кого вы согрешили и зачем вызвали меня? Мой primas[13] сказал, что дело важное, поэтому я сел на свой мотороллер с утра пораньше.
— Дело вот в чем, — Фредрик наклонился к патеру. — Итак, вы помните, что меня вывели из автобуса. Вывели полицейские, все произошло очень быстро. Вы видели, что было дальше?
Патер отрицательно покачал головой.
— Автобус сразу поехал дальше.
— Совершенно верно, — подтвердил Фредрик. — А знаете, что потом сделали эти полицейские? Они грубо столкнули меня с откоса, и я мог упасть в море с высоты двухсот метров, если бы не приземлился на скальной полке. Я просидел там почти двое суток, пока меня не снял оттуда вертолет. А местный начальник полиции твердит, что я лгу, что я собирался красть яйца сокола, что я яйцекрад!
Пожилой патер кротко воззрился на Фредрика.
— Я понял, синьор, полицейские думали, что поймали яйцекрада. Но для чего вы собираете яйца?
Фредрик опешил.
— Вы заблуждаетесь. Послушайте, я буду говорить медленно и внятно, я не слишком хорошо владею итальянским языком.
Он сделал глубокий вдох и спокойно повторил свой рассказ, не сводя глаз с патера.
После долгой паузы тот наконец заговорил:
— Это божьи твари. Птицы тоже божьи твари. Вам не следовало говорить полицейским о калабрийском соколе. Они сбросили вас. Бог спас все.
Фредрик не верил своим ушам. Этот священник что — маразматик?
— Послушайте, — произнес он с отчаянием, — вы видели, как три полицейских вытащили меня из автобуса?
— Si, синьор, я видел, как вы наклонили голову, раскаиваясь в своем прегрешении. Вы обращались к своему исповеднику? — Патер говорил мягко, доверительно.
Фредрик готов был взорваться.
— Пошли, — сказал он, резко вставая со стула, — пойдемте вместе со мной к начальнику полиции, синьору Нурагусу. Вы не знакомы с синьором Нурагусом?
Патер перекрестился в дверях.
— Его бабушка, синьора Нурагус, каждый год даровала трех кур и одного поросенка «Школе Слепых Пресвятой Богородицы» при монастыре Риззуто. Она прожила сто три года.
Фредрик больше не сказал ни слова, пока они спускались к площади. Священник покорно следовал за ним.
Фредрик постучался в дверь полицейского участка, услышал какое-то ворчание и вошел. Синьор Нурагус сидел, как обычно, за пустым письменным столом, держа в руке хлопушку.
— А, синьор Дрюм. Пришли уплатить штраф? — Начальник полиции явно был настроен иронически, однако, заметно вздрогнул при виде патера и насупился.
Привстав со стула, Нурагус поклонился.
— Перо и бумагу! — скомандовал Фредрик; тупость этого деятеля отнюдь не располагала к вежливости. — Я привел свидетеля. Патера, который ехал в том же автобусе. Он видел, как меня увели три полицейских. Может быть, теперь покончим с этой чушью насчет кражи яиц?
Лоб начальника полиции покрылся испариной. Глаза забегали, наконец, взгляд остановился на священнике.
— Автобус? — Он сощурился. — Ваше святейшество были в том же автобусе, что и синьор Дрюм из Норвегии?
— Si, синьор poliziotto Нурагус. Но он сожалеет о своих прегрешениях и вознесся Вверх после Падения.
— Как-как? — Капля пота скатилась на кончик носа Нурагуса.
— Минутку! — Фредрик поднял руку. — Давайте не усложнять, ладно? Перо и бумага, вы записываете, а патер своей подписью подтверждает, что тридцать первого июля, накануне камольи меня на пути из Катандзаро в Офанес силой вывели из автобуса в нескольких километрах от Офанеса три неизвестных полицейских. И все. Понятно?
Последние слова он произнес угрожающим тоном.
Нурагус вытер лоб. Зрачки его величиной и цветом сравнялись с ягодами черной смородины.
— Все так и было, патер? — спросил он срывающимся голосом.
Взгляд патера был направлен куда-то в пустоту. Его глаза помутнели, точно льдинки, подернутые инеем, и искали нечто явно бестелесное. Наконец он заговорил:
— Пророк Иеремия сказал: безумствует всякий человек в своем знании, срамит себя всякий плавильщик истуканом своим, ибо выплавленное им есть ложь, и нет в нем духа. Я посетил этого молодого человека в блудном доме. Я видел Богородицу с кровью Иисуса. Этому молодому человеку не дано вознести свои крылья так высоко, как калабрийскому соколу. Я не вижу, чтобы этот молодой чужестранец раскаивался в своем прегрешении, а потому не могу даровать ему прощение во имя моего Святого Отца. Не могу подтвердить чернилами то, к чему понуждает меня чья-то строптивость.
Слушая эту белиберду, Фредрик понял, что ничего не добьется. Это сражение проиграно. Безумию нет предела. Покачав головой, он показал пальцем на начальника полиции и сказал:
