Мэри Кларк - Розы для возлюбленной
«Все меняется», — подумала Керри. Я ведь никогда и думать не думала, что увижу свою дочь служащей у алтаря или что, например, возьму да разведусь. Не помышляла я и о том, что однажды стану судьей. «Может быть, стану», — поправила себя Керри. Она знала, что Джонатан прав. Доставлять неприятности Френку Грину тождественно в нынешних условиях доставлению неприятностей самому губернатору. А это, в свою очередь, может означать крах всяких надежд на назначение судьей. С этой точки зрения, вчерашнее свидание со Скипом Реардоном может оказаться серьезной ошибкой. И зачем ей надо опять осложнять себе жизнь? Однажды ведь она уже устраивала себе подобное испытание.
Керри полагала, что в своих отношениях с Бобом Кинелленом она пережила, так сказать, всю гамму чувств. Сначала она любила его, потом страшно страдала, когда он оставил ее, затем злилась на него, а также и на себя за то, что сразу не распознала весь его эгоизм и приспособленчество. Теперь же Боб не вызывал в ней почти никаких чувств, она стала к нему совершенно равнодушной, за исключением, конечно, тех случаев, когда дело касалось Робин. И все же вид восседавших в церкви супружеских пар — неважно, были ли они ее возраста, старше или моложе — неизменно вызывал у Керри чувство сожаления, жалости к себе и к Робин. Ах, если бы Боб оказался тем человеком, каким она его видела, думала Керри. Или хотя бы тем человеком, каким он сам себя считает. Тогда бы к сегодняшнему дню они были вместе уже целых одиннадцать лет и имели бы, естественно, не одного, а нескольких детей. Сама Керри всегда хотела иметь троих детишек.
Керри продолжала внимательно следить за каждым движением Робин, которая как раз подносила кувшин с водой и чашу для омовения к алтарю, готовя его к торжественной процедуре посвящения. Дочь подняла глаза и встретила взгляд матери. Улыбка, вспыхнувшая на лице девочки, заставила сжаться сердце Керри. «На что я собственно жалуюсь? — про себя воскликнула Керри. — Что бы со мной ни случилось, у меня ведь есть она — моя дочь». Браки распадаются, они могут быть и весьма далекими от совершенства, но, по меньшей мере, они все же кое-что дают. Такая девочка, как Робин, размышляла Керри, не могла получиться ни у кого иного, кроме как у них с Бобом Кинелленом.
Керри по-прежнему наблюдала за проходящей перед ее глазами церемонией, но мысли ее вдруг перенеслись на другую семью, других родителя и дочь — на доктора Смита и Сьюзен. Сьюзен ведь тоже была уникальным результатом слияния ген отца и его тогдашней жены. В своих показаниях на суде доктор Смит сообщил, что после развода с ним его жена уехала в Калифорнию и там вновь вышла замуж. Доктор Смит даже дал согласие на удочерение Сьюзен вторым мужем бывшей жены, ибо счел, что это будет наилучшим образом отвечать интересам самой Сьюзен.
— Но потом мать Сьюзен умерла, и она приехала жить ко мне, — рассказывал суду Смит. — Я ей был нужен.
Скип Реардон отметил, что отношения доктора Смита к дочери граничило с благоговением. Когда Керри услышала эти слова, у нее перехватило дыхание. Она вдруг подумала вот о чем: ей теперь было известно, что доктор Смит делал некоторых своих пациенток похожими на дочь. Но никто понятия не имел о том, не проводил ли он операций на собственной дочери.
Керри и Робин только пообедали, когда позвонил Боб, предложив вечером взять Робин и поужинать с ней в каком-нибудь ресторане. Он сказал, что Элис уехала на неделю во Флориду и взяла с собой детей. Самому же Бобу предстояло съездить в Кетскилз посмотреть лыжный домик, который они с Элис, вероятно, купят. Так вот, не захотела бы Робин поехать вместе с ним? — спросил Боб.
— Я ведь тогда так и не смог угостить дочку ужином, — убеждал Боб. — Обещаю, что привезу ее домой к девяти.
Робин с энтузиазмом согласилась, и через час Боб заехал за ней на своем автомобиле.
Неожиданно освободившаяся вторая половина дня позволила Керри повнимательнее пройтись по протоколам суда над Реардоном. Это навело на некоторые весьма интересные мысли. И все же Керри прекрасно понимала, что даже самое тщательное изучение бумаг не может идти ни в какое сравнение с возможностью видеть и слышать показания вживую. В документах ведь не было выражений лиц свидетелей, не были слышны их голоса, не видна была вообще их реакция, физическая реакция на вопросы судьи, обвинителя и адвокатов. Керри же по собственному опыту знала, что именно личное впечатление присяжных о том, насколько правдиво говорит тот или иной свидетель, играет первостепенную роль в определении направленности и содержания приговора. Так вот, присяжные на том суде видели перед собой доктора Смита, слышали его показания, составили о нем свое собственное мнение. И, как следует из результатов судебного разбирательства, они ему поверили, поверили доктору Смиту.
27
Джоф Дорсо обожал американский футбол и был страстным болельщиком команды «Джаентс». Он вовсе не поэтому купил себе квартиру именно в районе Мидоулендс, но считал близость своего местожительства к стадиону, где играла любимая команда, весьма удобным для себя обстоятельством. Как бы то ни было, сидя в это воскресенье на трибуне «Джаентс стедиум», Дорсо куда меньше думал о разворачивающемся перед глазами зрелище матча хозяев поля с командой «Далас ковбойз» и куда более — о вчерашнем свидании со Скипом Реардоном и о той реакции, которую могли вызывать у Керри Макграт Скип содержание протоколов суда по его делу.
Он передал Керри протоколы в четверг. «Успела ли она их прочитать?» — размышлял Джоф. Он надеялся, что она сама заговорит о прочитанном, когда они ждали свидания с заключенными. Она этого, однако, не сделала. Джоф пытался убедить себя в том, что скептицизм, недоверчивость Керри проистекают от ее профессионализма, что ее внешне негативная реакция на беседу со Скипом необязательно означает то, что она бросает это дело и, так сказать, «умывает руки».
Когда «Джаентс» все-таки умудрились победить, забив гол на последних секундах последней четверти, Джоф вместе со всеми выразил по этому поводу шумный восторг, но пойти отметить кружкой пива это событие где-нибудь с друзьями отказался. Вместо этого он вернулся домой и позвонил Керри.
Джоф страшно обрадовался, когда узнал, что Керри прочитала все протоколы и имеет целый ряд вопросов по их существу.
— Я готов встретиться с тобой и попытаться на них ответить, — предложил Джоф.
И тут его посетила прекрасная идея. Правда, он считал, что она откажется, когда спросил: «А не согласилась бы ты со мной поужинать?»
28
Долли Боулз было шестьдесят, когда она приехала жить к своей дочери в Элпин. Случилось это двенадцать лет назад, после того, как умер ее первый муж. Навязываться дочери, стеснять ее Долли не хотела, но, по правде говоря, она всегда страшно боялась оставаться дома одна и просто не представляла, как сможет находиться в одиночестве в большом доме, где они жили вдвоем с ныне покойным мужем.
Боязни Долли было свое объяснение, и носило оно чисто психологический характер. Много лет назад, когда Долли была еще маленькой, она открыла дверь разносчику, который на самом деле оказался грабителем. Долли до сих пор снились кошмары о том, как тот грабитель связывает ее, ее мать и обворовывает весь дом. Именно поэтому Долли теперь всегда с огромным подозрением относилась поголовно ко всем незнакомцам. Несколько раз она приводила в ярость своего зятя тем, что, оставаясь одна дома, вдруг принималась жать на кнопку сигнализации, если слышала поблизости «странные звуки» или видела на улице какую-нибудь незнакомую «подозрительную личность».
Дочь Долли — Дороти — и ее зять Лу много путешествовали. Поначалу, когда их дети, внуки Долли, жили вместе с ними в общем доме, Долли здорово всех выручала, так как всегда могла за детьми присмотреть. Однако прошли годы, внуки разъехались, кто куда, обзавелись собственными семьями, и Долли делать стало совершенно нечего. Она пыталась было заниматься хозяйством, но жившая здесь же, в доме, экономка совершенно не нуждалась в чьей-либо помощи и, главное, такой помощи не хотела.
Практически ничем не ограниченное свободное время свое Долли все же нашла как использовать. Она стала подрабатывать сиделкой, присматривать за детьми, что периодически требовалось то в одной, то в другой семье по соседству. Долли действительно очень любила детей, с радостью часами читала им книжки, играла с ними. Всех это устраивало, и все очень любили Долли. Не совсем по душе людям приходилось разве те редкие случаи, когда Долли в очередной раз звонила в полицию, чтобы сообщить о следующем подозрительном типе. Последние десять лет, правда, она этого уже не делала. С тех самых пор, как выступила свидетельницей на суде по делу Реардона. Долли каждый раз вздрагивала, когда вспоминала о том суде. Обвинитель выставил ее перед всеми такой дурой! Дороти и Лу с самого начала советовали ей не влезать во все это дело. «Мама, умоляю тебя, ничего не говори полиции», — твердила тогда Дороти.
