Марина Серова - От греха подальше
При желании Шурик в любой момент мог покидать заповедник, но делал это крайне редко, несмотря на то что в его распоряжении была машина. К девочкам он относился с трогательной любовью, и большую часть импровизированных представлений устраивал, чтобы разнообразить их жизнь. От него я узнала, что в заповеднике официально разрешено принимать наркотики. Шурику это не нравилось, и он, как мог, этому препятствовал. А так как наркотики поступали к девушкам через него, то, кроме Эли (оказалось, так зовут пианистку), которая давно и всерьез сидела на кокаине, никто из девушек серьезных наркотиков от него не получал. Еще он намекнул, что хозяин возлагает на меня большие надежды. И что в самом ближайшем будущем мне предстоит ответственная работа.
В этот момент к нам подсели несколько девиц, которые непременно хотели рассказать Шурику какую-то забавную историю, но никак не могли добраться до ее сути, так как собственный смех лишал их способности выражаться членораздельно.
Я не могла даже представить себе, что это за работа, но ничего хорошего от нее не ждала. В лучшем случае, это мог быть особенно важный для хозяина гость, и мне предстояло его качественно обслужить.
«Задание Германа я выполнила честно, — мысленно убеждала я себя. — Я нашла Марину и могу сообщить ему ее местонахождение. А что с ней делать дальше — уже не моя проблема».
Но в том-то и дело, что ничего я Герману сообщить не могла до тех пор, пока сама находилась в заповеднике. А как отсюда выбраться — совершенно не представляла.
— Там тебя Эля спрашивает, — входя ко мне в комнату, вполголоса сообщила баба Маша. — Пойдешь или как?
— Сейчас я приду к ней, — ответила я, вспомнив, что вчера за ужином договорилась с пианисткой встретиться после завтрака.
Баба Маша одобрила мое решение и, собрав на поднос грязную посуду, вышла в коридор. Я поспешила одеться и привести себя в относительный порядок. Для визита к Эле выбрала мягкие вельветовые джинсы и майку со смешной рожицей на груди.
Эля жила в противоположном крыле нашего коттеджа, и для того, чтобы оказаться в ее комнате, мне достаточно было пройти по длинному извилистому коридору десяток-другой метров.
Ее номер мало чем отличался от моего, кроме того что у окна стоял небольшой кабинетный рояль. За ним я и застала хозяйку помещения.
Эля отличалась своеобразной экзотической красотой. Крупные, чуть раскосые глаза, тяжелые прямые волосы, смуглая кожа, безукоризненная грудь делали ее похожей на египетскую жрицу. Я ни разу еще не видела улыбки на ее лице. Теперь же мне показалось, что глаза ее смеются, хотя на лице это никак не отражалось, оно по-прежнему оставалось спокойным и невозмутимым.
Девушка смотрела на меня в упор, но, казалось, не видела меня. Я вспомнила о ее болезненном пристрастии и почувствовала себя неуютно. Я всегда недолюбливала наркоманов.
— Извини, я только что встала… — попыталась я объяснить свое опоздание.
— Садись, — перебила она меня и взглядом указала на кресло рядом с собой.
Я уселась и несколько раз кашлянула. Насколько я помнила, Эля собиралась проверить мои вокальные данные. И собралась петь. Поэтому Элин вопрос застал меня врасплох.
— Почему ты оказалась здесь?
— Вольдемар предложил мне…
— Я не спрашиваю, как ты оказалась здесь, — опять перебила меня Эля. — Это я могу себе представить. Я хочу понять, какие причины тебя сюда привели.
Она была явно возбуждена, в ее голосе чувствовалось нетерпение. Я поняла, что то, что мне показалось — искорки смеха в ее глазах, — никакого отношения к веселью не имело.
— В заповедник попадают только вымирающие виды. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Не дождавшись ответа, Эля продолжила свой монолог:
— Я внимательно наблюдала за тобой вчера. Я не знаю, почему ты здесь, но тебе не грозило вымирание. А здоровый зверь должен жить на воле. Ему не нужен заповедник.
— Я не уверена, что понимаю тебя, — наконец пробормотала я более или менее внятно.
— Ты не знаешь, как это вымирать? А это очень просто. Когда сожгли твой дом, убили твоих близких, но почему-то оставили тебя в живых! Может, именно потому, что знают, что ты скоро вымрешь. — Она с трудом сдерживала нервную дрожь. — Вот тогда-то зверь сам приходит в зоопарк или в заповедник. Потому что мечтает выжить! В заповеднике убивают не всех или, во всяком случае, не сразу…
Она уронила голову на грудь, и несколько минут мы сидели в полной тишине. Я поднялась с кресла, еще не зная, что сделаю в следующую секунду. Услышав или почувствовав это, Эля испуганно посмотрела на меня.
— Я испугала тебя? Не обращай внимания… Иногда мне становится очень страшно, и тогда… Мне так хотелось с тобой поговорить… А получилось совсем не то… Я же хотела послушать тебя. Давай.
Она открыла крышку рояля и взяла несколько красивых аккордов.
— Ты знаешь какую-нибудь песню? Все равно какую…
Что-что, а петь мне сейчас совершенно не хотелось. Но я вспомнила пару каких-то куплетов, потом мы вместе с Элей спели детскую песенку. Этого оказалось достаточно. Ее вполне устроил мой слух, и голос показался приятным. Я снова собралась уходить. Эля проводила меня до дверей.
На пороге она остановила меня и уже совершенно спокойно сказала:
— Заходи ко мне иногда… Пожалуйста, я тебя очень прошу.
Я пообещала и отправилась к себе в комнату.
Но не дошла до нее. Ноги у меня все еще болели, а через полтора часа была назначена репетиция с Шуриком. И я решила немного размяться, а заодно осмотреть весь лагерь. До сих пор у меня не было такой возможности.
За час с небольшим я досконально изучила все кругом и теперь хорошо представляла себе расположение всех жилых, служебных и подсобных помещений. Я побывала на кухне, в гараже и медпункте, на конюшне и теннисных кортах. Несколько раз я нарывалась на крепких молодых парней, в которых без труда узнавала охранников. Они не проявляли ко мне никакого интереса, что совершенно не удивило меня. Мне уже сообщили, что им без нужды запрещено было даже близко подходить к девочкам, о чем, судя по их суровым лицам, они хорошо помнили. Жили они в отдельном домике у дороги, по которой я приехала сюда.
Молодых мужчин, кроме охранников, я не видела ни разу. Скорее всего таковых в заповеднике не держали. В основном обслуга состояла из пожилых незаметных женщин крестьянского типа и трех-четырех мужичков пенсионного возраста. Всего, вместе с охраной, по моим подсчетам, получалось человек двадцать.
Я зашла в лес и, пройдя по нему несколько десятков метров, поняла, почему вокруг лагеря не было никакого ограждения. В нем не было никакой нужды. Дремучий лес был надежнее колючей проволоки. Громкий треск неизвестного зверя в нескольких шагах от меня убедил меня в этом окончательно. Покинуть лагерь можно было лишь одним способом: по единственной ведущей в него дороге.
Моя прогулка не добавила мне положительных эмоций, но, во всяком случае, я хорошо представляла теперь, в каком положении нахожусь.
Я направилась к своему коттеджу, чтобы немного передохнуть и переодеться.
* * *Шурик с мегафоном в руке, в шортах и линялой майке дрессировал нас, как диких зверей. В старой бейсболке и темных очках на носу он был похож на престарелого рокера. Но еще больше он напоминал кинооператора, так как во время репетиции восседал на вышке собственной конструкции, похожей на высокую стремянку с маленькой площадкой на самом верху. На этой площадке с трудом помещались вращающееся колесо и маленький столик с укрепленным на нем универсальным пультом, с помощью которого Шурик производил все необходимые ему световые, музыкальные и пиротехнические эффекты.
Его голос, многократно усиленный мегафоном, мог разогнать всех зверей и птиц по всей округе. Однако в особо ответственные минуты Шурик, отбросив мегафон, использовал исключительно силу своих легких и, надрывая связки, достигал не менее оглушительного эффекта.
Этот человек был настоящим фанатиком своего дела, не жалел ни себя, ни исполнителей и мог репетировать целыми сутками. Может быть, благодаря этому добивался невероятных результатов.
На берегу озера в глубине лесной поляны специально для этого представления был сооружен романтический грот, настолько тщательно сработанный, что производил впечатление природного. Из расщелины в камнях струился небольшой водопад. Сочетание натурального леса и тщательно продуманных, со вкусом расположенных деталей превращало берег озера в произведение искусства.
Практически вся территория лагеря и прилегающего к нему леса была напичкана различными осветительными приборами. Манипулируя ими со своего пульта, Шурик мог любой уголок заповедника превратить в сценические подмостки, подобных которым невозможно создать ни в одном театре.
