Шарлотта Амстронг - Такой ненадежный мир
— Однако...
— Если они свяжутся со мной... Разве ты не понимаешь?
«Оставь это, — думал он. — Может, она цела и невредима. Не затевай возни, чтобы у них не оказалось повода для подозрений. Не сейчас. Еще рано».
— Поверьте, я, как и вы, не хочу рисковать. Ничем, сэр. Но я не считаю, что тут есть риск. Вы себе не представляете, как осторожно работают эти люди. Не то, что неуклюжие фанфароны-полицейские. К тому же я допускаю, что в полиции есть шпионы. Однако я уверен...
— A y меня этой уверенности нет, — оборвал его Солсбери. — Я не хочу ни малейшего риска. Никакого дополнительного риска.
Алэн поджал губы.
Марта тряхнула своей взъерошенной головой.
— Будь к нам снисходителен, Алэн, — резко сказала она.
— Я понимаю ваши чувства. Все понимаю. Это парализует. — Он расправил плечи. — Такие вещи, как правило, сопряжены с нечеловеческими усилиями.
— Спокойной ночи, — отрывисто пожелала Марта, схватив обеими руками сумочку с вязанием.
Чарлз Солсбери проводил Алэна до двери. Вернувшись, он увидел, что его жена сидит с закрытыми глазами, зажав в обеих руках кусочек шелка, который она хранила в сумочке с вязанием.
— Я рада, что мы ничего ему не сказали, — пробормотала она и открыла свои затуманенные глаза. — Он действует мне на нервы.
— Мне тоже.
— Будто речь идет о ком-то чужом, а не о нашей Кэтрин.
«Нет! — Мозг Солсбери работал судорожно, прерывисто. — Кэтрин должна быть всегда, везде и всегда».
— Знаю, — вслух сказал он и коснулся багрового шарфа, который она держала в своих руках. Этот знак пришел вместе с письмом. В нем заключалась их надежда. — Еще один день, — вздохнул он.
— О, если бы это случилось сегодня вечером. Если бы в записке было сказано «сегодня вечером».
— Нет, нет. Ну как ты не понимаешь? Они дают мне время, весь завтрашний день, чтобы я мог достать наличными. Им нужны деньги. Это их единственная цель.
— Ну конечно же, Чарлз.
— Они дают мне время их достать. Вполне благоразумно.
Он притворялся.
— Да, да, понимаю. — Она склонила головку, внимая его доводам. Так лучше обоим.
«О, моя мужественная девочка», — думал он.
Кончался четверг, пятнице предстояло тянуться нескончаемо.
ГЛАВА X
Просто не верилось, что миновал четверг. Проснувшись, Кэй подумала: «Да ведь уже пятница! Не может быть!»
— Сегодня пятница? — спросила она.
— Насколько мне известно — пятница, и уже за полдень. И почему бы не спать по ночам? — Голос у него был хриплый.
Она знала, Сэм не сомкнул глаз.
— Потому что я все думала, как бы убежать.
Она сердито села на кровати.
В черных глазах сверкнули искорки смеха. Он спокойно разъяснил ей, что это бесполезно.
— Почему, Сэм? Ну позволь мне бежать.
— Потому что ты слишком молода и глупа, вот потому и нет.
«Может, это всего лишь отговорка?» — мелькнуло в ее голове.
— Одному Богу известно, что с тобой может стрястись, — проворчал он.
— Богу известно, что со мной стрясется, а тебе нет.
— Верно. Вот кофе и семга.
— Семга!
— С галетами, чтоб сытней. Это тебе, сестра, не «Уолдорф».
Она вошла в ванную и заперла за собой дверь. На уровне узкого грязного окошка росла буйная желто-зеленая трава. Она умылась, расчесала волосы, потом раскрыла дверь и сказала:
— Тут настоящий свинарник.
Подстегиваемая справедливым гневом, быстрыми энергичными движениями заправила кровать, убрала на полках. Потом направилась в узенькую, лишенную удобств походную кухню и принялась воевать с царящим там беспорядком.
И тут ей бросилась в глаза дверь в левой внешней стене. Она тихонько подошла к ней, взялась за ручку. Не заперто. Всего-навсего стенной шкаф. Она вздохнула. Сэм следил за ней, привалившись к стене.
— Ты никому не веришь. А я верю, Сэм, это глупо. Не будем же мы сидеть тут целую вечность. А все только потому, что ты не знаешь, что теперь делать. Я верю отцу и матери.
— Естественно. Алэну тоже?
— Господи, ну конечно же. Сэм, послушай меня, пожалуйста.
— Послушаю.
— Вот и хорошо. Я верю всему, что ты мне сказал. И обещаю приложить все усилия, чтобы защитить тебя от них. Обещаю, — клялась она. — Никто не узнает, что ты сделал. Можешь на меня положиться.
— Ты меня защитишь, сестра?
Это было не удивление, а что-то еще. Она не могла читать по его глазам.
— И Амбиелли никогда про это не узнает.
— Слишком поздно.
— Почему? Ты ведь сказал...
— Не знаю. У меня предчувствие.
Он валился с ног от усталости.
— Ты должен позаботиться, чтобы меня охраняли, — воскликнула она. — После всего этого. Ты должен об этом позаботиться.
— Я забочусь, — словно в оцепенении сказал он.
— Ты... так боишься Амбиелли?
— Да. Боюсь.
— Но он не стал бы винить тебя, если бы думал, что я убежала сама.
— Нет.
Выражение его лица осталось прежним, но она знала, что он разочарован и грустит.
— Тогда поедем вместе к нам домой, и ты останешься у нас. Они смогут защитить нас обоих.
— Алэн придет в восторг, сестра.
— Но...
— А, может быть, Алэну удастся меня оправдать? У него свои теории. Ведь он — моральный сноб.
— Что?!
— Грязь, она липкая, всю ее не отмоешь. Этот парень прощает головой. А его сердце остается бесстрастным. Слишком много ты от него хочешь...
— Ты несправедлив к Алэну.
Она разозлилась.
— А ты ему веришь, сестра.
— Верю. Разумеется, верю.
— Ты бы и первому встречному поверила.
— Вот и нет. — Она по-детски топнула ногой. — Сэм, я могу поверить... Может, и смогла бы поверить, что ты старался меня спасти. Но мне кажется, если бы не твоя ненависть к Алэну Дюлейну, ты бы никогда не оказался в таком безвыходном положении.
— Может, и нет. Хитро сказано. Тонко подмечено.
— Вот видишь.
— Не придирайся.
— Ты устал.
— Чертовски, — согласился он. — Что и говорить, сестра, я чертовски устал.
— Кофе?
Они уселись за стол. На какое-то время воцарился мир. В комнате стало почти уютно.
— Послушай, сестра, — хрипло начал он, — когда увидишь свою маму, пожалуйста, скажи ей, что я к тебе не приставал.
Она подумала: «Мы заперты в таком тесном мирке, что читаем мысли друг друга».
— Почему ты все время прислушиваешься, Сэм? — громко спросила она, круто переменив тему. — И день и ночь.
— Жду волков. Я все твержу тебе, что на свете водятся волки, — пробормотал он. — Самые настоящие волки. Я ведь рассказывал тебе о Малыше Хохенбауме.
— О Малыше Хохенбауме, — эхом отозвалась она.
— Он способен только на одно. Даже без денег. Босс для него — сам господь Бог. И об Амбиелли я тебе рассказывал. Амбиелли — убийца. Для него убить — раз плюнуть. Ведь ему и терять нечего. Он страшен. Сама смерть. Сестра, не шути со смертью. Мертвые не воскресают.
— Знаю, — она втянула в себя воздух.
— Поэтому молчи. — Сэм закрыл глаза. У него дрожали веки. — Пожалуйста, умоляю тебя. Если бы я мог придумать, как доставить тебя домой живой и невредимой, поверь мне, я бы моментально это сделал. Был бы только рад от тебя избавиться. Только не обижайся. Что ж, про нас, кажется, все забыли. Может быть, завтра, если будет тихо, выползу на разведку.
— Еще целый день? — в унынии воскликнула она.
— И целую ночь, — вздохнул он. — Сестра, я и сам в замешательстве. И честно в этом признаюсь. — Он покачнулся на стуле. — Не надо мне было совать нос в чужие дела. Это не в моем стиле. Не в моих привычках. Репортер, сказал я твоей маме, — это человек, который наблюдает за происходящим. Наблюдает, понимаешь? Со стороны. Вот это, признаться, больше в моем стиле. — Он потер лицо. — Я не человек действий. Не герой. А ты все никак не поверишь в волков. Никак. В этом вся беда.
«Он так устал и запутался, что скоро сам меня отпустит», — подумала она.
— Нет, не отпущу, — сработала магическая сила близости. — Я еще не верю тебе.
— Ну почему?
— Ты слишком неопытна, слишком романтична.
— Сэм...
— Так сказал Алэн. И вот, сестра, в чем разница между мной и Алэном. Я говорю это тебе, а Алэн сказал это мне. Вот в этом между нами разница.
— Алэн — замечательный человек, — отрубила она. — Очень умный и образованный, поборник добра. Его идеал — служение человечеству. Мне не нравится, что ты на него нападаешь.
— Добра, говоришь? — взбесился Сэм. — Ну конечно же, служитель добра. Собирается переделать сей бренный мир. Но в моем словаре это называется иначе. Послушай, а что, если я скажу тебе, как надо делать добро? Я не утверждаю, что я делаю добро, но я знаю, как его делать. Мы рождаемся, растем, живем, познаем окружающий мир, извлекаем из нас то, что в нас заложено, предлагаем это другим. Извлекаем для того, чтобы другие могли этим воспользоваться. Вот это и есть служение. Понимаешь, а?
