Оксана Обухова - Фальшивая убийца
– Нет, – все еще надуто буркнула я. – Я хотела сказать, что люди вольны выбирать способ существования.
– Ну, вольны так вольны, – легко согласился Вяземский и поменял тему: – А хотите, Алиса, я подберу для вас книги по собственному вкусу? Я лучше знаю нашу библиотеку…
В келью из библиотеки я вернулась через час.
Людмила с увлечением наблюдала, как оживший труп из ужастика гоняет по экрану симпатичного мальчонку, и надувала пузырь из жвачки.
– Где пропадала? – отвлеклась она на секунду. – Чай будешь?
– Чай не буду, у меня бессонница, – презрев первый вопрос, ответила я.
– А мне хоть полено под голову положи, бревном и усну, – похвасталась она. – Тогда пошли на кухню, напою тебя молоком. Лида Ивановна пирогов оставила…
– Нет, спасибо, на ночь стараюсь не есть, – сказала я, укладываясь в постель.
Читать, что странно, не хотелось совершенно. Иногда разговор с интересным собеседником не отпускает долго. Хочется внове пережить некоторые моменты, подобрать ответы более достойные, чем те, которые пришли в голову, прочувствовать нюансы, найти ошибки и уличить в лукавстве оппонента…
Уже далеко за полночь, засыпая, я подумала: «А Людочка права – Артем красавчик. И даже кресло на колесах ему к лицу. Оно придает эдакий флер героя-страдальца. Несчастный Самсон с остриженными волосами… Интересно, а Дали-ла у него есть?..»
Очевидное невероятное
В Клин меня мчал «мерседес» представительского класса. (Так, мелочь, разъездная лошадь из конюшни нувориша.) Шофер Игорь оказался молчуном, поклонником радио «Шансон»; я с удовольствием расслабилась на кожаном сиденье и испытывала страстное желание развернуть оглобли с запада на восток, домчаться до родимых пенат и выйти из скрипящего натуральной кожей салона на школьный двор, под окна папиной учительской, при помощи предусмотрительно протянутой руки шофера.
«Вот была бы потеха! Алиса в шестисотом «мерседесе»! Разговоров хватило бы на месяц!»
Общее приятное впечатление от поездки портил огромный траурный венок на заднем сиденье. Он тихо шуршал лентами и пах еловой хвоей и гвоздиками.
Но если не поворачивать голову и не обращать внимания на перешепот, появляющийся после соприкосновения германских шин с российскими колдобинами, поездка давала ощущение роскоши, покоряющей российские просторы. Широкие шины уверенно уминали свежевыпавший снег, просторы безропотно отдавались детищу германского автопрома. (Хорошо не бундесвера. Дорога
Москва – Санкт-Петербург помнила и другие колеса… Точнее, гусеницы…)
Зацепившись мыслью за события 1941 года, я укорила себя в легкомысленном настроении, не приличествующем цели поездки, и постаралась быть серьезной. Даже возвышенной.
– Игорь, мне кажется, мы приедем немного раньше? – Шофер кивнул. – Вы не подвезете меня к одному дому? Это недалеко от дома Жанны Константиновны… Мне надо кое-кого навестить.
Игорь снова кивнул, ни на секунду не оторвав взгляда от дороги. Его голос я услышала лишь однажды. «Здравствуйте, – сказал он, распахивая передо мной дверцу вверенного ему детища. – Игорь».
О дороге и транспортных развязках Клина он тоже меня не спрашивал. (И слава богу!) Соблюдая традицию родственных связей прислуги, Игорь был клинский. Как сообщила Людмила, то ли кум, то ли сват какой-то бывшей соседки Ирины Владимировны. Не знаю, предупредили ли его, что в город он повезет «землячку», но вопросов вроде «А в какой школе ты училась?» и «Знаешь ли Таню Иванову?» он мне не задавал. Слушал шансон и казался придатком к германскому железу.
…За когда-то дерматиновой дверью играло радио. Доносились звуки льющейся воды и бряканье посуды. Подумав секунду – может быть, вернуться к машине и сразу вынести сумку с вещами Алины? – я постучала костяшками пальцев по дверному косяку и тут же услышала шаркающие шаги.
Дверь проскрежетала железом щеколды, распахнулась, и невысокая женщина с одутловатым лицом и собранными в пучок бесцветно-серыми волосами кивком спросила: «Чего тебе?»
На женщине был синий фланелевый халат с проплешинами на животе и груди, гостеприимством она, факт, не отличалась.
– Здравствуйте, – со смущенной, виноватой улыбкой приступила я. – Варвара… простите, не знаю вашего отчества…
– Семеновна, – буркнула женщина и осталась стоять, перегораживая полысевшим фланелевым пузом доступ в квартиру.
– Варвара Семеновна, – скорбно мяукнула я, – у меня для вас известие. Разрешите войти?
Мама Алины молча отступила в глубину длинной темной прихожей с наполовину отодранными обоями и мотнула головой: входи.
Я зашла, остановилась возле порога, догадалась, что снять шубку и примерить тапочки мне не предложат.
«Н-да, на месте Алины я бы тоже отсюда сбежала…»
В кухне, куда меня отконвоировала Варвара Семеновна, пахло мышами, грязной посудой и бедностью. Но мышами пахло сильнее. Несмотря на обилие тарелок, чашек и мисок, покрытых налетом засохшей еды.
Помещение было довольно тесным, Варвара Семеновна смахнула с табурета кошку – я догадалась, что ради меня, – и села напротив, поставила локоть на стол, засыпанный хлебными крошками.
– Варвара Семеновна, у меня для вас печаль ное известие, – тихо проговорила я.
Лицо женщины осталось пустым и безучастным.
Смертельно уставшего от жизни человека вряд ли можно опечалить еще сильнее. Она уже ничего не ждала: ни хорошего, ни плохого. Автоматически передвигала ноги в набрякших узлах вен и каждое утро встречала вопросом: «Да когда же оно все кончится-то?! Хоть бы в могиле отдохнуть…»
Нарисовав оправдательную картину, я двинулась дальше:
– Варвара Семеновна, с вашей дочерью Али ной произошло несчастье…
Какая-то скрытая работа мысли заставила женщину прищуриться.
Пока, впрочем, без печали.
Вопроса я так и не дождалась.
«Да что они тут все в Клину – секта молчунов-отшельников?! Игорь всю дорогу как пень молчал! Эта тоже… о дочери спросить не может!»
– Варвара Семеновна, – уже без всякого «соответствия», почти по-деловому, продолжила я, – два дня назад с вашей дочерью случилась беда. Несчастье. Возле дома Вяземских… потерявший управление грузовик врезался в толпу людей на остановке…
Я сделала подготовительную паузу, надеясь все же на восклицание матери: «Она жива?! Моя Алина?!»
Варвара Семеновна убрала локоть со стола, откинулась назад и, наклонив голову вбок, позволила, наконец, поинтересоваться:
– Ты о чем толкуешь-то?
– О ком, – поправила я. – О вашей дочери. Алине Копыловой. Она ведь ваша дочь?
– Ну, – кивнула женщина, – моя. – И вдруг, перекрутив тело, разразилась воплем, направленным в пустоту коридора: – Алинка, мать твою, иди сюда!! Что ты там еще натворила?!
– Чего тебе?! – раздался визг. – Отстань!!
– Кому сказала! Иди сюда!!
Отпавшая челюсть вытянула лицо, придав ему совершенно идиотское выражение. На кухню, шаркая шлепанцами, зашла высокая, изможденно-худая девица с волосами когда-то выкрашенными в свекольный цвет. Волосы висели сальными прядями вдоль впалых землистых щек, девушка зябко куталась в широкую, явно с чужого плеча, спортивную куртку.
– Чего тебе? – спросила хмуро.
– Вот, – указывая на меня пятерней, выступила мать, – к тебе пришли.
Девушка перевела на меня мутный взгляд и хрипло каркнула:
– Ты кто?
– Подождите, подождите, – поднимая вверх обе ладони, словно отгораживаясь, забормотала я. – Мне нужны родственники Алины Копыловой. Это такой-то адрес?
– Да, – кивнули странные родственники.
– Алина Копылова здесь жила? – уже предчувствуя бесполезность вопроса, все же уточняла я.
– И жива, и живу, – зевая, буркнула свекольная девица.
– Вы – Алина Ковалева?!
– Ну. А в чем дело-то?
– Ничего не понимаю.
Некоторое время я оторопело смотрела на лица хозяек квартиры, на грязную кухню, единственным украшением которой была пушистая полосатая кошка сибирских кровей…
– Мать, выйди, – приказала вдруг девушка. – Нам поговорить надо.
– О чем?! – взвилась Варвара Семеновна. – Опять чего-то натворила?!
– Выйди, я сказала, – еще раз повторила дочь.
В совершеннейшем недоумении я смотрела на переругивающихся родственниц. Дочь почти силком выпихнула мать в коридор, – та хлопнула кухонной дверью так, что грязная посуда обиженно тренькнула, – села на табурет и, скукожившись, подтянула колени к груди, посмотрела на меня, цыкнула зубом:
– Что, ксива моя всплыла? – сложила лицо в брезгливую, приблатненную гримасу и зло усмехнулась. – Так я не при делах. Кого хочешь спроси.
Подслушивающая под дверью мать ворвалась на кухню, скрутила в жгут серое полотенце и с криком принялась охаживать доченьку по костистым плечам.
