Сергей Асанов - Тринадцать
Очень скоро в лифте началась агония. От криков жертв кровь стыла в жилах, и многие очевидцы потом очень долго просыпались по ночам в ужасе. Дым валил изо всех щелей, и наконец на площадке стало нечем дышать. Что же тогда происходило в кабинке, представить было невозможно.
Пару раз животные крики боли перемежались мощными ударами в двери лифта. Створки, разумеется, не поддавались.
Через семь или восемь минут после начала пожара крики прекратились. Последовал слабый удар в дверь, и все стихло.[1]
— Догорает свеча… — прогундил себе под нос строчку из песни группы «Фристайл» пьяный Семенов. Это услышал только Владимир Петрович. Он повернулся к своему соседу и с размаху заехал ему кулаком в лицо. Семенов упал, ничуть при этом не обидевшись, потом сел под электрощитом и принялся допивать содержимое своей фляги.
Огонь потушили только через час, хотя винить в этом пожарных было нельзя — они приехали уже через десять минут после вызова. Все дело в чертовой двери, она никак не хотела открываться, как будто ее нарочно кто-то заблокировал. Когда ее все-таки взломали, пожарные, уже не спешившие спасать человеческие жизни, обильно залили кабину — вернее, то, что от нее осталось, — и шахту лифта пеной.
Когда очистили пену…
…В общем, из местных жителей все в деталях видел только Владимир Петрович, назвавшийся старшим подъезда и потому любезно оставленный пожарными на месте в качестве свидетеля. Он и рассказал потом, что от ребят остались только обуглившиеся мумии. Он сказал также, что пожалел, что напросился быть понятым, — такое зрелище он не забудет никогда, проживи хоть сто лет.
Все утро следующего дня, 29 октября, в подъезде стоял душераздирающий рев. Мать Ольги рвала на себе волосы. Отца не было ни слышно, ни видно, и где он пропадал, никто не знал. Экспертизами и подготовкой к похоронам занимался кто-то другой, а из квартиры номер 48 на втором этаже просто раздавались вой и крики ужаса.
Городские информационные агентства, радиостанции, телевидение и газеты рассказали в подробностях, что произошло в доме 13 по Тополиной улице, и город еще пару суток обсуждал эту шокирующую новость. Кто-то из чиновников мэрии грозил пальцем в адрес коммунальных служб, которые плохо выполняют свою работу. Коммунальщики в ответ пожимали плечами и слабо протестовали, настаивая на том, что дома по Тополиной улице возведены и сданы в эксплуатацию надлежащим образом, все неоднократно проверено и перепроверено и что лифт в доме номер тринадцать ожидал планового профилактического ремонта только через год. С ним все было в порядке!
Мэр для приличия сначала распорядился выделить материальную помощь семьям погибших и оплатить похороны и прочие расходы, а уже потом велел организовать внеплановую проверку всего лифтового хозяйства города. Полторы недели комиссия городской администрации исследовала состояние лифтов, подъездов, чердаков и всего остального, до чего в мирное время руки никак не доходили. Выяснилось, что город до сих пор стоит на месте и не проваливается к чертовой матери только каким-то чудом — инфраструктура на семьдесят процентов дышала на ладан, подъезды воняли, крыши текли, электропроводка и трубы догнивали, лифты скрипели и срывались с тросов, трамваи ездили по ржавым и покореженным рельсам, автобусы теряли детали прямо на дороге, колодцы открыты, повсюду преступность, грязь, алкоголизм, пьянство, изнасилования — и все это в условиях, когда кольцо НАТО смыкается вокруг России и враги мечтают увидеть нашу страну на коленях. К счастью, выводы сделаны вовремя, мы обязательно сплотим ряды, повысим нравственность, ударим и не позволим…
В общем, о молодых ребятах, которые любили друг друга и жизнь которых немыслимым образом оборвалась раньше, чем они думали, вскоре все забыли.
Но все это было потом, а вечером 29 октября Михаил Поречников сидел перед компьютером и думал. В квартире было темно, за окном было темно, и лишь ноутбук светился белым монитором, и со стороны кровати доносилось сладкое посапывание.
Время от времени Миша оборачивался в ту сторону, и сердце его наполнялось тоской. Ему, как человеку с неограниченной фантазией, почему-то виделись ужасающие картины — они с его любимой девушкой застревают в лифте, в покореженной машине, попадают в лавину, тонут в море… Всякая гадость лезла в голову Михаилу в тот вечер, и иногда он вставал, подходил к кровати, гладил свою студентку Лену Хохлову по волосам, поправлял ей одеяло и возвращался к столу. В эти минуты Ленка была для него самым дорогим существом на земле. Ну, не считая матери, которая зажигала где-то в Омске с очередным своим любовником.
Они услышали новость сегодня утром после лекции по истории, которую читал Миша. Он зашел в деканат, а там преподаватели уже вовсю обсуждали подробности трагедии. Кто-то даже плакал.
Миша даже не дослушал до конца, сразу поняв, где именно это случилось. Поняв, почувствовал себя плохо.
Он нашел Лену Хохлову в студенческой столовой, тихонько отвел в сторону (хотя он догадывался, что однокурсники Лены знают об их романе, да и не только студенты, но и остальные преподаватели) и попросил на вечер отпроситься у матери.
— Останешься ночевать у меня.
— Хорошо, — ответила Лена. Она тоже была мрачна. Как оказалось впоследствии, погибшая девушка Ольга была ей знакома, им доводилось бывать в одной студенческой компании.
— Миша, это ужасно, — добавила она.
— Ты даже не представляешь насколько, — согласился он.
Они сидели с Леной весь вечер на кухне, пили чай и разговаривали. Миша рассказал ей о доме номер тринадцать — все, что знал о нем на данном этапе. Она слушала раскрыв рот, как впечатлительные дети слушают сказки о Бармалее, а когда Миша закончил, она вышла на балкон покурить. О том, что она иногда покуривает, Миша узнал совсем недавно, когда Ленка, поссорившись с матерью, переехала к нему пожить несколько дней. Тогда она каждый вечер выходила на балкон, смотрела на закат и выкуривала две сигаретки.
Они постояли на балконе. Лена курила и молчала. Лишь минут через пять, когда сигарета почти истлела, она спросила:
— И ты все это видишь?
— Не все, но много.
Она снова помолчала. Бросила сигарету вниз, досмотрела ее смертельный полет и снова спросила:
— Про меня ты тоже много видишь?
Он улыбнулся. Вот что ее, оказывается, волнует.
— Тебя я не сканирую, не переживай. Иначе ты была бы мне неинтересна.
Она улыбнулась, обняла его.
Потом Миша постелил ей в комнате на своей кровати, поцеловал в щеку, потом в губы, потом… потом полез под одеяло, нащупал там кое-что мягкое и нежное, но внезапно остановился.
— Что такое? — спросила Лена.
— Не сегодня, ладно? Сегодня меня что-то колбасит.
— Ты — там?
Миша кивнул.
Лена вздохнула.
— Тебя это расстраивает? — спросил он.
— Нет. Совсем нет, ты не думай. В конце концов, ты и мне когда-то помог. Все нормально. Ладно, я — спать.
— Я перееду с компьютером на кухню, чтобы тебе не мешать, хорошо?
— Нет, останься здесь. Мне свет не будет мешать.
— Хорошо.
Так она и уснула в комнате под светом монитора, и Миша время от времени проверял, насколько спокойно она спит.
Она спала спокойно.
Он вернулся к ноутбуку. Перед ним на мониторе красовались фотографии, сделанные им несколько дней назад в доме номер тринадцать — подъезд, квартиры, окна, темные углы. На просмотр каждого снимка он тратил несколько минут, над каждым размышлял, потирая пальцами левый висок. Уже целый час провел он за ноутбуком и никуда не продвинулся.
Ни черта не разобрать! Лишь общий грязный фон, от которого хочется бежать в туалет и блевать, и ни одной четкой детали. У Михаила возникало ощущение, что весь дом следует закатать в асфальт либо закопать в огромном котловане и залить водой, а место огородить колючей проволокой. Это был большой бетонный кусок разлагающегося дерьма, и лифт, убивший двоих ни в чем не повинных ребят, был лишь одним из элементов. Одним из! Сколько там еще этих смертельных ловушек?
«Что, братан, будем их спасать или просто посмотрим, как увлекательный ужастик? — размышлял Миша, прокручиваясь на стуле. — Если махнуть рукой и смотреть, то потом спать не сможешь. А если спасать, то надо кого-то звать на помощь, один ты точно не справишься — опыта маловато. А кого звать?»
Вместо того чтобы отвечать на собственный вопрос, он еще сильнее раскручивался на стуле, как будто если как следует раскрутиться, то отвечать не придется. Но не тут-то было.
Дело в том, что он знал ответ. И он ему не нравился.
«Как ты себе это представляешь? Здрасьте, Александр Георгиевич, подскажите, как мне поступить?»
Миша ухмыльнулся. Именно так ему и придется поступить, потому что обращаться больше не к кому.
