Светлана Алешина - Хит сезона (сборник)
«Я слышал, ваш… жених… – сделал я новую попытку, – дружен был с Салько?»
Лицо женщины потемнело.
«С Арнольдом-то? – спросила она с неприязнью. – И имя у него сатанинское, и улыбается, как змея. Он! Он и играет всегда этого черта, на которого мой Вася вчера позарился, и ничего ему не причиняется! Давно уже продал душу! Тьфу! И говорить про него не хочу!»
Женщина наклонилась к покойнику и начала что-то говорить еле слышно.
«Клянусь тебе, Василечек мой, сделаю, как обещала, – услышал я ее шепот. – Простит тебя Господь! Уж он на меня твой грех теперь перепишет…»
Мне, честно говоря, стало жутко от этого потустороннего общения, и я поспешил оставить ее одну со своим умершим женихом.
Выйдя из морга, я направился прямо сюда, поскольку рассудил, что просьбу твою, Оля, я выполнил, хотя и не много понял из всего этого.
Но я его не слушала. В голове у меня было совсем другое.
«Вот, значит, как! – думала я. – Не было этого Арнольда-Алексея в театре в момент убийства. Не было его на сцене. Дядя Вася, пожарник, заменил его в этой сцене, что само по себе факт чрезвычайно удивительный!»
А впрочем, что ж тут удивительного!
Я чуть не вскочила с кресла. Потому что поняла, в чем суть происшествия в театре.
Этот самый пожарник дядя Вася очень похож на Салько! Если же он был загримирован под Мефистофеля – а он, несомненно, был загримирован, – так его и вообще отличить от Салько было трудно. У Мефистофеля такой грим, что от собственного лица артиста мало что остается – все скрыто красками, пластическими и волосяными наклейками. Отсюда и странный цвет лица покойника – это следы плохо смытого второпях грима.
А голос? А голос можно записать на магнитофон и просто включать его в нужный момент, тем более что у Мефистофеля в этой сцене всего несколько реплик и одна песня, которая всегда идет в записи.
Значит, Салько все же покидал театр, когда была убита та женщина!
Чем дальше я углублялась в подробности этого убийства, тем непонятней выглядела вся эта история…
Стоп! – сказала я себе. А пожалуй, одну тайну я могу раскрыть. Не буду гадать – зачем, но Салько ушел из театра вчера во время спектакля. И поставил вместо себя очень похожего на него дядю Васю, всю жизнь мечтавшего выйти на сцену… Благодаря режиссерским экспериментам заметить подмену практически было невозможно… После этого он проникает в квартиру, где оставил меня. И обнаруживает там труп. Причем труп не своей жены, которую он, по всей вероятности, намеревался убить в это время, а труп другой женщины, своей любовницы. Он в ужасе! Что делать? Его планы оказались кем-то, мне неизвестным, разрушены. Он понимает, что в убийстве заподозрят в первую очередь не его, а меня. Хотя у меня нет мотива, а у него есть. Все-таки убитая была его любовницей. А у него есть очень хорошее алиби на время убийства. Если бы не это алиби, он бы стал первым подозреваемым. Сам факт его исчезновения из театра во время убийства будет расценен почти как признание в совершении убийства. Мое присутствие при убийстве ему выгодно, и он моментально убегает из этого дома. Тем более что у него есть моя расписка, в которой я подтверждаю фактически свое там пребывание. Или по крайней мере объясняю его. Он знает, что сам он убийства не совершал, но доказательств этого у него нет. Есть только алиби, которое легко может быть разрушено показаниями дяди Васи, если тот признается, что Салько на сцене не был. Далее он возвращается в театр и успевает к следующей сцене, как и задумал с самого начала. Он помогает пожарнику переодеться и смыть грим, а сам в это время напряженно думает, как ему поступить. Скорее всего он рассказывает дяде Васе, что видел в этом доме, и просит того не говорить никому о том, что Салько какое-то время не было в театре. Пожарник же, наоборот, убеждает его признаться во всем милиции и верить в то, что она во всем сама разберется. Салько в способности милиции нисколько не верит и понимает, что дядя Вася молчать не будет. Он всю жизнь ждал момента, чтобы покрасоваться на сцене, и не успеет еще кончиться спектакль, как об этом будет знать весь театр. Салько понял, что ошибся с выбором помощника для организации своего алиби, а теперь еще и сам освободил его от необходимости молчать, рассказав ему, что произошло. На принятие решения у него остается всего несколько минут до начала следующей сцены. В какой-то момент он, повинуясь внезапному импульсу, хватает попавшийся под руку нож и вонзает его в спину пожарника. Нож, кстати, он мог сначала увидеть, а потом уже подумать, что это один из вариантов решения неожиданно возникшей перед ним проблемы. А скорее всего и подумать не успел. Подумал, когда уже ударил.
И тут же бежит на сцену.
Все! Его алиби неопровержимо. Он уверен: никто не знает, что в предыдущей сцене его не было. Грим надежно скрывает лицо, а то, что дядя Вася, возможно, не всегда вовремя включал магнитофон, Салько сумеет объяснить. Любой причиной, какая только взбредет ему в голову. Например, плохо себя чувствовал, приступ язвы у него разыгрался. Или скажет, что поэкспериментировать захотел. А потом понял, что вышло неудачно, и прекратил эксперименты. Ведь когда обнаружили дядю Васю, Салько был уже в костюме и гриме Мефистофеля! Ловко он это обстряпал. Не учел только, что дядя Вася позвонил домой и рассказал своей жене, или, как она говорит, невесте, что выходит на сцену. И она может это подтвердить. А это уже станет поводом для поиска других свидетельств, что на сцене в это время был не Салько.
Отлично! Кое-что у меня уже есть! Правда, это так и не объясняет главного. Зачем же все-таки Салько пригласил меня в чужой дом и делал вид, что это его квартира?
Кое-какие козыри для разговора с одним из генералов у меня появились. Но что потребовать взамен на эти козыри? Беда в том, что я вообще не понимаю движущих пружин интриги, лежащей в основе этого убийства. Почему убита любовница Салько, хотя он говорил мне о жене? Как там вообще оказалась любовница?
Я пожалела, что не могу поговорить с Салько сама. Он же непременно меня выдаст. Он прекрасно знает, что я под подозрением в убийстве, что доказать свою непричастность не смогу, и сразу же поднимет шум, как только меня увидит. Он артист, он сумеет это сделать! Нет, самой мне к нему нельзя… Придется снова просить Виктора.
Кряжимский, прождав минут десять, пока я хоть как-то отреагирую на его рассказ, и не дождавшись, обиженно фыркнул, встал и вышел из квартиры, ни с кем не попрощавшись. Виктор ушел с ним вместе.
Едва за ними закрылась дверь, Ромка вынырнул из кухни.
– Ну вот, – вздохнул он. – А я кофе приготовил, пока вы тут секретничали.
– Подслушивал? – притворно ужаснулась я. – Какой кошмар!
– Да ну тебя! – сказал Ромка. – Ничего я не подслушивал. Что я, не понимаю, что есть какие-то дела, о которых мне знать не надо!
– Для твоей же пользы, – согласилась я. – И безопасности. А не потому, что мы тебе не доверяем…
Звонок в дверь прервал меня на полуслове.
– Мама, наверное! – ужаснулся Ромка.
– Да нет, – беспечно махнула я рукой, – это Виктор вернулся. Забыл что-нибудь сказать мне важное. Иди открой.
Ромка подошел к двери и на всякий случай спросил, как мать учила:
– Кто там?
Ему что-то ответили.
– Слесарь какой-то… – пробормотал он, открывая замок.
– Не открывай! – крикнула я, но было поздно.
Дверь от сильного толчка распахнулась. Ромка отлетел в сторону и грохнулся о стену спиной.
На пороге стоял мужчина среднего роста в черной куртке и, глядя на меня, ухмылялся.
Он был рыжим!
Глава 5
– Допрыгалась, сучка? – спросил Рыжий. – Поехали!
– Куда? – спросила я.
– В гости! – засмеялся он. – Женька с тобой познакомиться хочет!
Ромка сидел на полу, глядя на Рыжего широко раскрытыми глазами.
Внезапно он вскочил и бросился на Рыжего, стараясь ударить его кулаком в лицо. Но тот сделал какое-то неуловимое движение, и Ромка опять отлетел к стене.
– Уйми своего щенка! – сказал Рыжий, перестав улыбаться. – Или я его сейчас калекой сделаю!
– Пошли! – быстро сказала я. – Его не трогай! Он тут вообще ни при чем. Он даже не знает, кто я!
Ромка снова вскочил, убежал в свою маленькую комнату и принялся чем-то там греметь. Я поняла, что он ищет молоток или, еще лучше, – топор.
«Если Ромка сейчас выйдет с топором, – пронеслось у меня в голове, – Рыжий его убьет!»
Я толкнула Рыжего в грудь и побежала в коридор, на лестничную клетку. Рыжему ничего не оставалось, как последовать за мной.
Не сбавляя хода, я помчалась по лестницам вниз, лишь бы подальше увести Рыжего от Ромки. Бандит несся за мной следом.
Уже сбежав на первый этаж, я услышала, как сверху раздался Ромкин крик:
– Оля! Ольга!
Я выскочила на улицу. Мне показалось, что Ромка плачет…
Рыжий вылетел за мной следом и поймал за локоть.
– Ты куда? – воскликнул он. – Пешком, что ли, собралась идти? Лезь в машину!
