Жорж Сименон - Похороны месье Буве
Он сказал:
— Кое-кто видел, как Буве долго стоял возле этого дома.
— Ах! Вы уверены? Это было давно?
— Я уточню. Вероятнее всего, прошло несколько недель.
— И это все?
— Еще я выяснил, что почти сразу после появления в газете фотографии вы приходили на набережную Турнель.
— Меня кто-нибудь видел?
— Консьержка, с которой вы беседовали.
— Она меня узнала? И дала вам мой адрес?
— Нет, но…
Он чувствовал, что зарапортовался. Но это уже не имело значения. Звонок возвестил о том, что явился поверенный и с минуты на минуту его пытка закончится. И он узнал, что подлинное имя Рене Буве было Ламбло.
— Видите ли, месье… Как вас зовут?
— Бопер.
— Видите ли, месье Бопер, все это намного интереснее, чем вы думаете, потому что я никогда не приходила на набережную Турнель, и газету я прочитала только вчера вечером, в постели. Впрочем, я подумала, что тут простое сходство, ведь я не видела брата очень много лет; в последний раз — когда ему было двадцать три года. Но вчера сообщили о шраме, тогда я поняла, что это, скорее всего, он, и связалась со своим поверенным. Сегодня утром он пришел ко мне, и мы решили…
— Так это не вы приносили фиалки?
Он прикусил язык. Да как можно было предположить, что такая женщина может робко топтаться около дома на набережной Турнель и сунуть в руку мадам Жанне букетик фиалок!..
В дверь позвонили. Поверенный был точен.
Значит, была еще какая-то другая пожилая женщина с больными ногами…
6
Перейти из Управления полиции в отдел опознания закоулками Дворца правосудия — это все равно что в большом ресторане перейти из зала на кухню. И так же как на кухню, туда не пускают посторонних. Там работали без пиджаков и переговаривались на профессиональном жаргоне.
Для тех, кто работал внизу, в полиции, покойник с набережной Турнель, со всеми его загадками и с трудным расследованием, которое заварилось из-за него, был «занудой».
Для тех же, кто работал на чердаке, этот случай был «самым смаком». Он позволял им провести кучу ювелирных работ, требовавших определенного артистизма, а они были падки на такие развлечения. Еще в белом доме специалисты порезвились, как могли, но там им было неудобно, ведь они не располагали ни инструментами, ни необходимым для работы местом.
— Вы еще не закончили с моим жмуриком? — время от времени интересовался водитель фургона, который должен был отвезти труп Буве в Судебно-медицинский институт.
И каждый раз обеспокоенно поглядывал, ведь было слишком жарко, и он боялся, что его покойник «размякнет». С самого утра его фотографировали во всех ракурсах и позах, совсем голого и облаченного в разные костюмы, сидя и стоя.
Самой тонкой работой было омолодить его лет на двадцать, тут приходилось действовать на манер театральных гримеров и парикмахеров, обрабатывающих старого актера.
Мертвец действительно «размякал». Бопер как раз выходил с площади Вогезов, когда тело наконец отправили в Судебно-медицинский институт, и вовремя. Челюсть отвисла, и, поскольку необходимость в фотографиях уже отпала, никто не позаботился ее закрыть, а тело стало дряблым.
Его водрузили на носилки и понесли, а кто-то, проходя мимо, беззлобно заметил:
— А этот-то уже пованивает!
Все форточки были настежь. Большинство специалистов перекусывали на рабочем месте. В газетах появились первые снимки, но за ними должны был последовать другие, более точные, реконструировавшие внешность Буве в разные периоды его жизни.
Мадам Лэр и ее поверенный не пригласили Бопера пойти с ними в управление. Вероятно, отправляясь на встречу с начальником, они сочли неделикатным приводить с собой простого инспектора. Бопер позвонил шефу из табачной лавки на углу улицы Франк-Буржуа. Он не сообщил ему ничего такого, чего тот не знал бы уже сам, но уточнил, что доискался до истины самостоятельно, неважно каким образом.
— Его сестра и поверенный ушли только что.
— Вы с ней беседовали? Что это за женщина?
— Очень изысканная старая дама.
— У вас есть еще какие-нибудь планы?
— Мне нужно найти еще одну старую женщину в этом квартале. Если только дело пока не передали кому-нибудь другому.
— Продолжайте работать.
Бопера просто не хотели огорчать. Дело разрослось так, что требовало более масштабных подходов, и на следствие, которое вел старый инспектор с грустным лицом, никто не возлагал никаких надежд.
Но его это устраивало. Он мог и дальше бродить по улицам, наведываться в лавки и в каморки консьержек, упорно задавая один и тот же вопрос, бесчувственный к насмешкам, как агент по продаже пылесосов.
— Вы знаете пожилую женщину, очень полную, с круглым лицом, довольно бедно одетую во все черное, с больными ногами, в войлочных тапочках?
В ответ одни пожимали плечами, другие с любопытством разглядывали его самого, а кое-кто посылал к каким-нибудь старым девам на шестой или седьмой этаж.
Подобные расследования, случалось, занимали у него целые недели и ничуть не надоедали. Ему пришло в голову, что хорошо бы опросить еще и уличных цветочниц, поискать, кто из них торгует фиалками.
Все кругом мучились от жажды, только не он. Люди стремились в бары, вытирая пот на ходу, и с наслаждением пили белое вино или пиво. На террасах кафе не было свободного местечка, детишки, держась за материнскую руку, лизали мороженое.
Всю жизнь ему помогало ощущение, что он делает полезное дело. Не важно, что он был только безвестным винтиком в полицейской машине; он питал к ней такое огромное уважение, что уже одна принадлежность к ней придавала значимость ему самому и всему, чем он занимался. Поддерживала его и жена, которая с гордостью говорила всем: «Мой муж — инспектор».
Поверенный, мэтр Гишар, был человек пожилой, на вид холодный и респектабельный; войдя, он поцеловал руку мадам Лэр. Ему определенно уже перевалило за шестьдесят пять, и Бопер, которому стукнуло лишь пятьдесят два, подумал, что все эти люди уже жили на свете, когда он даже еще не родился. Буве был уже взрослым, когда он еще пищал в колыбельке.
Дело оказывалось куда изощреннее, чем казалось поначалу. Он понимал это все яснее, когда брел по улицам, осматривая все вокруг другими глазами, воображая прохожих, одетых по моде 1900 года, фиакры, омнибусы, газовые фонари.
Бопер в свои пятьдесят два совсем не чувствовал себя стариком. В глубине души ему случалось даже, замечтавшись, воображать, что он совсем еще ребенок. Может, так было и с другими? Может, и Буве иной раз воображал себя мальчишкой?
Да, все было непросто. Он еще вернется к этим мыслям, когда появится свободное время. Но сначала необходимо разыскать старую деву с букетом фиалок, а их-то, одиноких старых дам скромного достатка, он обнаружил в одном квартале великое множество. Такая особа была чуть ли не непременной принадлежностью каждого дома, почти как консьержки. Многих называли уменьшительным именем или прозвищем, об одних упоминали с ухмылкой, давая понять, что они выжили из ума, о других — с сочувствием к их немощи.
Некоторые уже совсем не выходили из дома, но были и иные, того же возраста, которые еще вели хозяйство у людей помоложе или присматривали за детьми.
Немало престарелых дев сидели целыми днями в сквере на лавочке и беззаботно грелись на солнышке.
— Скажите, вы, случайно, не знаете одну старую даму…
Он разыщет ее, он был уверен в этом, если, конечно, у него все-таки не отберут это дело.
Фотографии, совсем свежие, были разложены на столе у начальника полиции, и мадам Лэр разглядывала их, не притворяясь растроганной:
— Представьте себя на моем месте. Когда я видела его в последний раз, ему было двадцать три года, а мне восемнадцать. Удивительно, однако, как мало человек меняется в течение всей жизни. Вот таким, как на этой фотографии, например, мне кажется, я его видела. И все-таки не будь шрама, я бы не взялась утверждать точно.
Ей продемонстрировали увеличенный фотоснимок голой ноги, на котором шрам был виден четко.
— Он упал с дерева, играя с друзьями, когда ему было четырнадцать лет. Правой ногой наткнулся на ветку, была большая рана, потом она загноилась. Помню, он не мог ходить около двух месяцев. Он говорил мне тогда, что треснула большая берцовая кость. Это можно обнаружить?
— Вероятно. Я распоряжусь, чтобы сделали все, что нужно.
— Прошу меня извинить, что я попросила мэтра Гишара меня сопровождать, но это скорее как друга, нежели как поверенного в делах. Я подумала, что понадобится выполнить какие-нибудь формальности, в которых я сама мало что смыслю.
Начальнику тоже было около пятидесяти лет. Столько же или чуть меньше, чем Боперу.
— Сделайте одолжение, расскажите о вашей семье. Это могло бы нам очень помочь.
— Что вы хотите знать?
