Павел Шестаков - Страх высоты
- Составь, Ирка, график моей перековки с точными сроками, чтоб мне ориентироваться по нему. А то еще раньше времени исправлюсь.
Потом опять:
- Не составила?
И сам притащил лист ватмана: на нем оси, координаты, цифры, все дурачина разная. Я прихожу в общежитие: график на стенке висит, разноцветными карандашами расчерчен. Девчата смеются:
- Это Антон притащил и повесил. Вот умора!
А мне хоть плачь. Говорю ему:
- Почему ты несознательный такой? Ведь всю группу подводишь!
А он:
- Чем это я ее подвожу, группу? Внушили себе чепуху такую! Ну, скажи, пожалуйста, от того, что я не подготовился к семинару, тебе лично чем плохо?
- Да ведь мне тебя поручили.
- А ты б отказалась - и все дело. Сама себе обузу на шею повесила, а я виноват? Человек должен жить так, как он устроен, а не так, как Анька Ситникова - это комсорг наш - ему указывает. Может, ей и выгодно, чтоб я был образцовый, ее тогда в комитет выберут, а мне-то ее карьера на что? И при чем тут группа?
Я ему возражала, конечно:
- Набекрень у тебя мозги, Антон. Если про группу не понимаешь, так хоть бы о себе подумал. Зачем учишься-то? Ведь лентяй ты!
- Нет, - говорит, - я не лентяй. То, что мне нравится, я учу. А что Лысенко - великий ученый, в это я никогда не поверю.
- Да ведь академик он! Это, что же, случайно, по-твоему?
- Темная ты, Ирина, и наивная. Ничего не понимаешь!
Это у него любимое словечко - темная! Если чего доказать не может, махнет рукой и скажет: "Темнота!"
Вот так смеялся, смеялся, а перед зачетом приходит и, как бы шутя, говорит:
- Хочешь, Ирка, план по моему воспитанию выполнить?
- Чего это ты?
- Дай конспектик почитать. А то у меня своего, знаешь, нету, крысы в общежитии съели.
Думаю, пусть уж лучше по моему выучит, чем совсем не учит. Дала. Взял он и удивился вроде.
- А я думал, не дашь. Значит, душа в тебе есть. Не все потеряно.
И говорит так не то в шутку, не то всерьез.
Сдал, а после зачета остановил меня в коридоре, в руках билеты в кино крутит, синенькие такие.
- Ты знаешь, Ирочка, что добрые дела должны вознаграждаться? Вот я билетики взял на очень интересное кино.
- Не нужно мне, - говорю, - твоих билетиков.
- Что, стесняешься со мной пойти? Боишься, что Анька не одобрит?
- Ничего я не боюсь!
И пошла...
- Да вы что ж это не едите? - вдруг заметила она пустую тарелку у Мазина. - Сейчас я яишню поджарю.
- Не стоит. Я сыт.
- Соловья баснями не кормят!
Ирина вышла на кухню. Вскоре оттуда потянуло жареным салом.
- Вот так все и началось, - сказала она, ставя сковородку с глазуньей перед Мазиным. - То общественное поручение, то шуточки-прибауточки, а вышло все серьезно и тяжко. Совсем мы друг друга не понимали, каждый хотел другого в свою веру обратить, да разве ж так получится? Я все думала, что изменится он, станет, как все. Он даже и начал вроде меняться. Посерьезнел. В группе-то шутил, а со мной больше всерьез. К нам все хорошо относились. Его тоже любили, хоть и прорабатывали. Он же умница был... Не сразу я решилась за него замуж выйти. Дружили мы долго. Вел он себя хорошо, не приставал зря. Всегда в читалку зайдет, проводит до общежития. На лекциях рядом садился. А вот конспектов никогда не писал. Нерационально двойную работу делать, говорил.
- Почему - двойную? Для себя пиши.
- А зачем, если ты пишешь?
- Но я ж тебе писать не обязана.
- У нас с тобой, Ирочка, никаких обязанностей быть не может. У нас любовь до гроба. А любовь - это сон упоительный.
- Скажешь, "любовь"! Дружим с тобой.
Но, по правде говоря, я его любила, конечно. Незаметно это произошло. Только чувствую, что не могу уже без него. Не придет один вечер - места себе не нахожу. А придет - так хорошо и спокойно становится.
Поженились мы на третьем курсе. Нам свадьбу устроили. Весело было очень. Понадарили всего - и нужного и ненужного. До самого утра гуляли. А когда ушли все и остались мы с ним вдвоем, он обнял меня и говорит:
- Не страшно тебе?
- Что ты?
- Жить не страшно?
- Не пойму я тебя.
- Нам ведь теперь столько пройти нужно, столько преодолеть.
- Да что преодолевать?
- Все. Может быть, войну, может, болезни, несчастья, а может, самих себя.
- Ну и нашел ты время философствовать.
- Не боишься, значит?
И засмеялся.
Не поняла я его, а он себя лучше знал и боялся. Хотя и хотел, чтобы все хорошо было. Жизнь нашу будущую мы тогда одинаково представляли. Собирались ехать по назначению - и все. В аспирантуру нам не предлагали. Я научной работой не занималась, а он хоть и мог бы, но не хотел. Не нравилось ему, что генетика в загоне. Часто говорил мне:
- Ты даже не представляешь, сколько эта наука может.
Но вообще-то о науке он мало мечтал в то время. Я скоро Володьку ждать начала. Антон боялся за меня очень. Помогал во всем, бегал подрабатывать, чтобы яблок купить килограммчик или пару мандаринов. Принесет, бывало, и радостный такой, прямо из рук меня кормит:
- Сыну витамины! - кричит.
- Да откуда ты знаешь, что сын, а не дочка?
- Дочку не хочу, дочки все в отцов. Значит, глупая будет. А сын в маму - умница.
Шутил все, потому что еебя-то он глупым никогда не считал. Но угадал. Мальчишка родился.
Это уже перед самым распределением было. Насчет работы мы не спорили. Я в деревне выросла и жить здесь не боюсь. Конечно, асфальта нет, театра нет, а телевизор уже есть, да и живется вольнее, воздуху больше, а заработки не хуже, чем в городе. Хотя и трудно бывает. Ну, да я-то все это знала хорошо, что здесь почем.
А Антон в деревне мальчишкой жил только, во время войны. Говорил мне, что тянет его в деревню, что поедет с удовольствием, в поле работать будет, город ругал: там, говорил, чиновники одни. Что на кафедрах, что в конторах. А настоящая наука на земле делается.
Ирина вздохнула:
- Сам себя он не знал. Говорил-то все от души, но жизнь нашу представлял по-детски, больше природу, а не работу. Думал удивить всех знаниями своими. Да удивляться здесь некогда, успевай только поворачиваться.
Встретили нас хорошо. Помогли во всем. Его агрономом назначили, а я в школу пошла. Не хотела, правда, а теперь привыкла вот. В школе тоже интересного много и полезного.
Антон загорелся сначала. С поля не вылазил. Почвы изучил, климат за все года проштудировал, со стариками толковал. Короче, представил председателю целый проект, где что сеять нужно, чтобы урожаи наибольшие собрать и доход удвоить.
Так он мне и говорил:
- В наших силах, если хозяйство поведем правильно, через два-три года озолотить колхоз.
Отнес он свой план председателю. Довольный был такой, радостный... Ждал - одобрят его сразу. Но время идет, а председатель все занят да занят. "Некогда, - говорит, - подожди".
Антон нервничать стал, хоть и виду не подает. Но что поделаешь, ждем.
Вдруг как-то вечером машина под окном загудела. Стучат. Открываю я председатель сам пожаловал. А за ним Тихон Хохряков, шофер его, что-то тяжелое тащит.
- Здоров, Антон Дмитриевич, - председатель говорит. - Вот решил посмотреть тебя в твоей хате. Как ты тут у нас обживаешься. Примешь гостя?
Ну Антон, конечно:
- Заходите, пожалуйста!
- А это тебе, чтоб вы с молодой женой не скучали. Ставь его, Тиша, да поезжай, отдыхай. Я отсюда домой своим ходом отправлюсь.
Смотрим, Тихон на стол приемник ставит.
- Это мы тебе решили наш из правления завезти. Все одно там его слушать часу нет. А тебе, глядишь, веселее с ним будет.
Снимает полушубок, оттуда две бутылки достает.
- Ну, что вы, Иван Матвеевич!
- А что? Я ж к вам как бы на новоселье приехал, хоть и с опозданием. Стыд и позор. Живешь ты у нас полгода, а я у тебя в дому не побывал... Не поджаришь нам с агрономом яишенки? - у меня спрашивает.
А сам из кармана пиджака Антонов план вынимает:
- Да и потолковать об делах нужно.
Вижу, Антон заволновался, но сам ничего не спрашивает, а председатель тоже не торопится. Пока я на стол накрывала, они все о разном переговаривались, а как сели и Иван Матвеич первую пропустил (а он мужик здоровенный, литр выпьет - покраснеет только), тогда и заговорил:
- Прочитал я твой проект внимательно и вижу, если не сбежишь от нас, то колхозу с таким агрономом повезло. Человек ты, прямо скажу, башковитый. А раз так - то должен правильно понять то, что я тебе скажу сейчас. На план свой, парень, ты особенно не рассчитывай!
У Антона рюмка в руке дрогнула.
- Ты, конечно, спросишь - почему? Я, может, все и объяснить не смогу, но по-простому скажу так: мысли наши - дело одно, а жизнь идет своим путем. Это в общем плане. А в частности: никто нам самоуправства не разрешит, потому что в районе свой план есть, в области - свой, а еще есть государственная политика, и она сейчас направлена на кукурузу.
- Значит, и мы должны лучшие земли отдать под кукурузу?
- Значит так.
- Но мы никогда не получим на них высоких урожаев.
- Это кто тебе сказал? Американцы ж получают! В Айове своей.
