Павел Шестаков - Страх высоты
- Откуда мне знать?
Это было сказано слишком быстро.
- Не торопитесь.
- Я ничем не могу помочь вам.
- Хотя и знаете по меньшей мере двух И.?
- Двух?
- Да. Инну Кротову и Игоря Рождественского.
- Но вы же их тоже знаете?
- Меньше, чем вы.
- Нет. Я их не знала и знать не хочу. Кроме вреда, они ничего не принесли ни мне, ни Антону.
- Тем более, вы должны быть заинтересованы в раскрытии истины.
Мазин шагнул на другую половину комнаты и подошел к нише в стене, задернутой белой чистой шторкой. Она была приоткрыта. В нише на подставочке, покрытой вышитым полотенцем, стояла икона без рамки. На потемневшей доске печальная женщина прижимала к себе младенца со взрослыми усталыми глазами. Под иконой лежал пучок высохших вербовых веток.
Светлана наблюдала за ним с тахты.
- Это теткино. Она, сами понимаете, женщина старая.
- Понимаю. Так что вы думаете, могла написать эту записку Инна Кротова? - спросил он, все еще разглядывая грустную мать с младенцем.
- Почему именно Кротова?
- Потому что с Рождественским они провели вместе почти весь день, и у него не было необходимости предупреждать таким образом Тихомирова, если б он и захотел с ним неожиданно поговорить. Остается Кротова.
Мазин услышал сухое:
- Могла.
Он обернулся:
- Зачем?
- Думаете, она простила его?
- Откуда мне знать.
- Я уверена, что нет.
- Чего же она добивалась?
- Хотела повредить ему. Может, надеялась, что он вернется.
- Вряд ли. В записке написано: "Речь идет не обо мне". Значит, если писала и Кротова, то дело не в ней.
- Вы просто не знаете женщин!
Мазин улыбнулся:
- А кто их знает? Знают они себя сами? Например, вы?
- Я знаю.
- Предположим. Итак, вы считаете, что записку могла написать Кротова и побудило ее неприязненное отношение к Тихомирову.
- Да.
- Однако вы говорите уверенно, а вначале будто сомневались?
- Вы меня убедили.
Мазин уловил враждебность.
- Извините, - уклонился он, - иногда это бывает. Но вы не казались мне человеком, легко поддающимся внушению.
- Интересно, какой я вам казалась?
Сказано было с вызовом, и теперь его стоило принять.
- Так как мы беседуем неофициально, я не скрою. Вы показались мне спокойной, уравновешенной, человеком, который стойко переносит несчастья и делает то, что хочет сделать. Так мне показалось вначале.
Слово "вначале" он выделил, и она это заметила:
- Вначале? А теперь?
"Пожалуй, это не совсем честно. Черт с младенцем! Но с младенцем ли? Ладно, выпалим из пушек по воробьям".
- Видите ли, Светлана, я занимаюсь своим делом - а это одновременно и хобби - не первый день. И не первый год. И, увы, приходится сознаваться, даже не первый десяток лет. За эти годы у меня накопился опыт, навыки. Поэтому я, к сожалению, редко ошибаюсь. Говорю - к сожалению - потому что раньше, когда ошибки бывали, жилось веселее. Но это лирическое отступление или, если хотите, следовательский прием, чтобы отвлечь вас от главного. Иногда мы так поступаем. - Он с удовольствием наблюдал, как она старается определить, где кончаются шутки в его словах. - Иногда. Но не сейчас. Сейчас я хочу сказать, что уже давно не ошибался на все сто процентов. Поэтому пересматривать полностью свое мнение о вас я не собираюсь. Я сказал, что вы делаете то, что находите нужным, и это, по-моему, верно. Хотя здесь я и расхожусь с Игорем Рождественским, который относит вас к категории людей, не знающих, что творят.
- А ему-то какое до меня дело?
- Никакого. Просто к слову пришлось. А о чем я, собственно, говорил?
- О моем характере.
- Да, именно. Впрочем, не совсем. Скорее о том, какой я вас представлял. Так вот, некоторые свои взгляды мне пришлось пересмотреть.
- Какие же именно?
- Я считал вас более искренней.
Теперь она сидела не кокетливо, поджав ноги, а очень прямо. Мазин же снова уселся на стул, свободно, тяжеловато, откинувшись на закругленную спинку.
- По-вашему, я вру?
- Ну, таких слов мне не хотелось бы употреблять.
- Лучше говорить откровенно. Вы ж не на свидание сюда пришли.
Он засмеялся:
- Мне казалось, что на свиданиях люди бывают откровенны.
- Вы все время шутите.
- Немножко.
- Так почему вы думаете, что я вру?
- Нет, в такой форме говорить я отказываюсь.
- Ну говорите, как вам нравится.
- Спасибо! У меня есть некоторые основания полагать, что вы все-таки виделись с Тихомировым после защиты.
- Почему?
- Вы сказали, что он звонил вам из ресторана и приглашал приехать к нему. Так?
- Да, так.
- Но вы отказались?
- Отказалась.
- И больше он вас не увидел?
Мазину показалось, что она заколебалась, прежде чем ответить, но ответ прозвучал твердо:
- Нет, не видел. Он меня не видел.
- Однако после звонка вы ушли из общежития.
- Почему вы так думаете?
Он решил сказать правду:
- Вахтерша сообщила.
- Эта сплетница?
- Хотите сказать, что ей нельзя верить?
- Поостереглась бы.
- Я бы тоже, наверно. Но она не одна вами интересовалась в тот вечер.
- Кто же еще, если не секрет?
- Скажу, хотя меня и просили не говорить. Олег. Тот самый парень, которому вы перестали писать. Как видите, он не утешился.
- Жаль.
Светлана смотрела зло.
- Конечно, жаль парня.
- Что же вы от него узнали?
- С ним я пока не разговаривал. Просто знаю, что он приходил. Они поднялись к вам вместе с вахтершей, но вас не было.
- И вы решили, что я поехала к Антону?
- Это одно из предположений. Вы могли пойти за хлебом, например, в дежурный магазин. Или отправиться к тетке. Или просто не открыть дверь, на худой конец. Что вам больше нравится?
- Мне не нравится, что вы со мной разговариваете, как с преступницей. Вы не имеете права!
- Конечно, не имею.
Она замолчала. Она никак не могла его понять.
- Но знаете, это как самонастройка в телевизоре. Получается механически. Не веришь человеку - и появляется определенный тон.
Мазин говорил доверительно, как будто делился чем-то, не имеющим никакого отношения к происходящему.
- В чем же вы мне не верите? - повторила Светлана, раскрыв большие серые глаза с длинными, совсем не подкрашенными ресницами.
- Мне кажется, что вы были ночью у Тихомирова.
- А если я была у тетки?
- Нет, у тетки вас не было.
- А эти сведения откуда?
- Тоже от Олега.
- Вы же его не видели!
- Не видел. Но он говорил об этом вахтерше. Она предположила, что вы отправились сюда. А он ответил, что пришел в общежитие прямо от Екатерины Кондратьевны и вас там нет.
- Вот уж не ожидала от него такой прыти.
- Я ж сказал, что он не утешился.
- Значит, я ошиблась.
- Не только в этом.
- Неужели вы думаете, что я могла убить Антона?
Ресницы ее задрожали. Теперь она снова походила на ту Светлану, что запомнилась ему с самого начала. Он невольно посмотрел на ее полные коленки, потом на растерянное лицо и подумал, что на сегодня достаточно.
- Неужели... неужели вы думаете, что я... что я... убила Антона?
- Вряд ли. Но я думаю, что вы должны больше знать о его смерти.
Мазин поднялся:
- Странно, но до получения этой записки я считал все происшедшее простым, а теперь вижу, что дело не так уж просто... Конечно, о том, что Тихомиров воспользовался трудом Кротова, вы могли и не знать...
- Как воспользовался?
- Не очень честно. Неприятно говорить, но что поделаешь.
- Не может быть. Он всегда так относился к Кротову! Это она его оклеветала. Она. Из мести. А он был замечательный.
- Да... Вы могли и не знать. А могли и узнать... Случайно, скажем.
- Зачем вы издеваетесь?
Сейчас она была некрасивой, посеревшей какой-то, несмотря на румяные щеки.
"Хватит", - решил Мазин.
- Простите. Я, кажется, немного выбил вас из колеи. Но мне хотелось найти у вас поддержку. Я ведь должен докопаться до истины. Значит, вы не были у Тихомирова?
Она заморгала.
- Конечно, вы могли разминуться с Олегом. Извините. Все наделала эта записка. Не будь ее, я бы уже забыл о деле Тихомирова. У нас так много работы. - Он взялся за ручку двери: - Если вы понадобитесь, я побеспокою вас.
Ирина
На станции, куда Мазин добрался поездом, ему сказали, что до Красного ходит автобус, что по шоссе туда одиннадцать километров, но есть и проселочная дорога - километра на четыре короче, и сейчас, посуху, по ней частенько бегают машины.
Почти неожиданно для себя он выбрал третье решение. Отправился по проселку пешком. Стоял ясный осенний день. Солнце уже не пригревало, но освещало степь таким ярким веселым светом, что Мазину захотелось побыть наедине с этой остепью, этим светом и самим собой.
Он пересек железнодорожные пути, прошел через маленький базарчик, где торговали яблоками, кислым молоком в глиняных крынках и тугими малосольными огурцами, и зашагал по широкой немощеной улице туда, где кончались разбросанные среди садов домики и начиналась дорога - хорошо пробитая в черноземе, поблескивающая полоса, что тянулась мимо вспаханных полей и побуревших лесопосадок, спускаясь в поросшие кустарником балки и взбираясь по пологим пригоркам, тоненький и длинный шнурок, расчертивший залитую осенним солнцем землю.
