Паула Гослинг - Тайна Люка Эббота
Вся сцена была схожа со сценой званого вечера, на который никто не пришел.
По всей длине галереи ярко освещенные окна демонстрировали интерьеры различных магазинчиков поделок и сувениров, а также мастерских: толстые самовязаные свитеры от «Нит-Витс», тонкая работа кузнецов и жестянщиков из Клэнгерса, шелковые россыпи цветов в «Розис Позис», свечи ручной выделки в «Офф ауэ Вик», домотканые шали и одежда — в «Гет Уивинг». Кроме этих весьма вычурных названий над дверями значились и другие, представлявшие собой фамилии ремесленников и хозяев — или наименование товара: плотницкий товар, роспись по стеклу, портретная скульптура, кожаные изделия. Магазинчик Уин Френхольм принадлежал к первой категории: он носил название «Три колеса», и его окна-витрины были украшены весьма странными гончарными изделиями.
Люк, рассматривая наиболее любопытные экспонаты, вгляделся через прозрачные стеклянные полки витрины и увидел внутри двух людей, о чем-то доверительно беседующих; они пожимали друг другу руки. Тот, что был поменьше ростом, плакал. Люк предположил, что это и есть чувствительный мистер Бэрри Трит.
Второй, весьма грубого вида малый в пуловере, забрызганном глиной, должен был быть Гордоном Синклером. Он хмурился над рассказом своего друга, сдвинув темные брови под нависшей прядью седых волос.
Люк повернулся к Пэдди:
— Ты знаешь, я бы выпил сначала чашечку кофе. А ты?
— Всегда готов, — рапортовал Пэдди.
Они прошли в кондитерскую-бар и очутились в задымленном, неясном его интерьере. По одной его стороне шел прилавок с длинным рядом крутящихся табуретов — в американском стиле, а остальное место занимали пять маленьких круглых столиков. На столиках были пластиковые скатерти, в вазочках стояли искусственные цветы (дар от «Розис Позис»?). Нос Люка безошибочно подсказал, что здесь пекут сдобу; о богатом ассортименте домашней на вид выпечки и пирожных говорили изделия, выставленные под стеклом на прилавке. Люк также заподозрил, что этим утром здесь жарили бекон и что кофе, судя по запаху, свеж и ароматен. Во всяком случае, здесь было нечто особенное — не то что всегдашний подогретый чай с непропеченными булочками. Три женщины, что сидели голова к голове за столиком в углу над пустыми уже чашками, вопросительно посмотрели на них, — а затем переглянулись.
Люк поклонился и сел за стойку рядом с Пэдди. Из-за кофеварки появился человек, принявший заказ. Он был лыс, благополучен на вид, с татуировкой в руках, что выглядывала из-за коротких рукавов белой футболки.
— Два кофе с молоком, пожалуйста, — заказал Пэдди. — Укромный здесь у вас уголок!
Человек усмехнулся, обнажив старомодные фарфоровые зубные протезы, и поставил перед ними кофе. При этом кофеварка отразила своей металлической поверхностью его фарфоровую усмешку.
— Можно сказать, да. — Он дружелюбно кивнул.
— Татуировка с торгового флота, — предположил Люк, кивая на рисунок и отхлебывая кофе.
— Так и есть. Что-нибудь к кофе?
— Нет, спасибо, — ответил Люк.
— Пирог очень уж аппетитно выглядит, — заметил Пэдди. — Мне бы хотелось кусочек.
— Я пек его сам сегодня утром, — человек отрезал большой кусок яблочного пирога, покрытого сахарной глазурью, и с почтением положил его перед Пэдди. — Вам понравится. Датский рецепт. Придает силу и энергию, в особенности в такой денек. — И он задумчиво на них посмотрел. — Вы приехали допросить тех двоих из гончарной? — добавил он после некоторого раздумья.
— Что вам подсказало? — спросил Люк, не отрицая его вопроса.
— Ваши глаза, — ответил человек, облокачиваясь на стойку. — У полиции глаза не бывают спокойны. Они всегда наблюдают. На случай, если вдруг что-то произойдет, я полагаю. Вы услышите много гадостей, джентльмены. Все это так цинично. Бесстыжая была девка.
— Вы знали ее?
— Я знаю их всех. — Человек слегка повысил голос. — Леди, идите сюда. Расскажите об Уин. Полиция приехала.
— Черт возьми, — пробормотал Люк в свою чашку. Он повернулся и улыбнулся трем «леди» широкой белозубой улыбкой, однако те не улыбнулись в ответ.
— Добрый день всем, — проговорил он и внутренне отругал себя за насмешливо-сладковатый тон. То была ловушка, которой он всегда стремился избежать. Он слышал, как Пэдди хладнокровно жует свой пирог. — Заткнись, — пробормотал он ему и изобразил еще большее радушие: — Вы не возражаете, если мы присоединимся к вам?
Три женщины оказались при ближайшем рассмотрении весьма разными. Одна была высокой, худой и с обесцвеченными волосами, вторая — маленькой темноволосой толстушкой, третья — красоткой с рыжими тициановскими волосами.
— Да, пожалуйста, — проговорила старшая. Ее глаза слегка порозовели, будто она недавно плакала.
— Можно нам еще кофе, Сэм?
— Пожалуйста, — ответил Сэм.
Люк подсел к ним за столик.
— Я — старший уголовный инспектор Эббот, — представился он.
— Из Скотленд-Ярда? — спросила рыжеволосая.
— Нет. Я — из Регионального управления, — улыбнулся он. — Признаю, это звучит не так красиво. А вы все работаете здесь, в Центре?
— Мы из «Нит-уитс». Это — Мэри Стрэйкер, — рыжеволосая указала на темноволосую даму. — Я — Анна-бель Ли. А это — Ханна Путнэм, она — скульптор.
— Я видел некоторые ваши работы, проходя мимо, мисс Путнэм. Мне в особенности понравилась небольшая фигурка на заднем плане.
Суровые черты лица Ханны Путнэм разгладились:
— А, «старик Том»? Да, это единственная стоящая вещь в витрине. Спасибо.
— Ханна лепит портреты детей, которые хорошо идут летом, чтобы прожить затем зимой на заработанное, — охотно объяснила Аннабель. — Так существуем мы все. У нас наблюдается небольшой бум во время Рождества, но основное время продаж — лето. Теперь наступил мертвый сезон, как видите.
— Он долго не продлится, — отозвался Пэдди, подходя к столику со своим кофе. — Насколько я понимаю, ваша местная газета выходит после полудня? Очень скоро вы, возможно, почувствуете себя занятыми.
— Вы имеете в виду писак? — с отвращением переспросила Ханна. — Да, это неизбежно.
— Но ничего плохого здесь нет, — продолжал Люк, откидываясь на стуле. — Пока они здесь, они потратят на вас свои деньги.
— Никакая информация не может быть плохой, — изрек Сэм из-за стойки.
Ханна Путнэм повернулась, чтобы пригвоздить его тяжелым взглядом.
— Но вся эта информация — дурной вкус, Сэм Эшфорт.
Но Сэм не смутился:
— Так ведь правда, это выгодно. Рэй Мосс сказал мне утром, что у него есть старые наброски к портрету Уин; теперь он собирается вставить их в рамки и продать. А у тебя, я знаю, есть ее бюст, Ханна. Ты теперь сможешь продать его за хорошую цену. — Однако леди не выказали одобрения, и его тон стал обидчивым: — Даже если вы не желаете признавать этого, мы здесь все близки к разорению. При жизни, видит Бог, покойница не принесла нам ничего хорошего. Так пусть же после смерти ее имя принесет пользу. — Выражение лица его говорило о том, что он — не признанный в своей стране пророк.
Люк постарался придать лицу невинное выражение:
— Что-то я не заметил имени Рэя Мосса ни на одной вывеске. Он тоже ремесленник в Центре?
— Он — литограф и печатник. Если пройдете через туннель напротив арки, то найдете его студию в длинном здании возле монастырской стены. Раньше, думается, там был амбар. Большинство из нас продает его изделия; мы берем с его комиссионные. Когда Центр создавался, одним из условий было, чтобы ремесленники позволяли публике наблюдать за своей работой. Поэтому он разрешает наблюдать, однако не любит прямого контакта.
Что-то в голосе и объяснениях Аннабель Ли заинтриговало Люка.
— Он хороший специалист?
— Его работы изысканны. И он живет только своей работой, — ответила Ханна Путнэм. — Как художник он может служить примером всем нам. — Она сделала паузу. — Как человек — вряд ли.
Мэри Стрэйкер впервые вступила в разговор:
— Это огромный толстый человек, и когда он ест, то вечно оставляет на губах пищу. Он отвратителен. — Казалось, она сама была удивлена своей смелостью и, замолчав, схватилась за чашку обеими руками.
— Понимаю. Вы говорите, у него есть наброски с Уин Френхольм?
— Она позировала многим из нас время от времени. Сэм уже говорил, что я сделала с нее бюст, — ответила Ханна. — Есть и скульптура в полный рост. У нее была прекрасная фигура, отличные пропорции, и она могла оставаться неподвижной долгое время. Это уже искусство само по себе — неподвижность. У нее это было.
— Вы недолюбливали ее.
Это было сказано утвердительно, не в форме вопроса. Ханна Путнэм некоторое время пристально на него смотрела.
— Думаю, что вы все это выясните весьма скоро, и не вижу причины скрывать. Да, я недолюбливала ее — и я любила ее. Это была безответная любовь. Она обладала жестокостью, которая часто сочетается с большой красотой. Она отдавалась многим мужчинам, потому что они вечно крутились вокруг нее, а ей нравилось, когда перед ней пресмыкались. Она ненавидела мужчин, однако это не значит, что она любила женщин. Любила она лишь себя.
