Борис Штейн - Маленький мудрец
– Нет, извините. Мне нужен журналист Конопелько Н.
– Ну, тогда вы недалеко от цели. Я и есть журналист Конопелько Н. Наталья Николаевна.
– Ах, вот оно что! Извините, Наталья Николаевна. Я думал почему-то, что Н. Конопелько – мужчина.
Она засмеялась:
– Ничего, бывает. Да и не вы первый. Я слушаю вас.
– Наталья Николаевна, я люблю вашу газету.
– Спасибо.
– Я предпочитаю ее другим газетам. А вас я предпочитаю другим журналистам.
– Тем более спасибо. Но скажу честно: у нас есть авторы получше. В разы.
– Может быть, глупо спорить. Но мне пришлись по душе ваши материалы. И я выбрал вас.
– Для чего же?
– Я могу наговорить свои истории.
– Какие истории?
– Их можно назвать так: «Рассказы маленького клоуна». Я в недалеком прошлом – маленький клоун.
– Почему – маленький?
– Я – лилипут.
Пауза длилась довольно долго. Я ее не прерывал. Наконец, Наталья Николаевна сказала:
– Вы запишите – я вам дам номер отдела культуры, там работают замечательные…
Я был готов к этому. И я сказал:
– Не надо, Наталья Николаевна. Я не буду звонить в отдел культуры. Я буду беседовать только с вами. Или – ни с кем.
Опять воцарилась пауза, и я ее опять не прерывал. Потом Наталья Николаевна сказала:
– Я вспомнила. Я видела по телевизору… Такой веселый малыш, скакавший по бордюру. Это вы?
– Это я.
– А теперь?
– А это – при встрече.
После третьей паузы раздался нерешительный голос:
– Хорошо, приходите.
– Наталья Николаевна, не смогли бы мы с вами поговорить у меня дома?
– А что, почему так?
– Понимаете, на меня будут обращать внимание. Я, конечно, к этому привык. Но тут вопрос такой, можно сказать, личный… Я должен быть сосредоточенным на себе, а не на том, какое впечатление я произвожу на нормальных людей.
В общем, я ее уговорил, она нехотя согласилась. Кроме того, я попросил ее не брать с собой фотографа. Если материал получится, сказал я, фотограф сможет располагать мной, как и где ему заблагорассудится: дома, на улице, у цирковой афиши, да хоть и в самом цирке. Она согласилась и на это. Мы договорились встретиться завтра утром.
Чтобы сгладить впечатление от своей настойчивости, я спросил, какой кофе она предпочитает. Она ответила, не задумываясь: «Арабика» в зернах, помолотый перед варкой. О'кей. Это была самая простая из тех задач, что передо мной стояли. А самая сложная – заинтересовать журналистку своими историями, завоевать ее доверие, подружиться и, подружившись, выведать, что ей известно об убийстве оправданных судом скинхедов. Мое повествование должно быть интересным и трогательным. В нем не должно болтаться ничего лишнего, и непременно должна присутствовать интрига. Должно ли оно быть абсолютно правдивым? Не думаю. Но обязательно – правдоподобным. Наверное, каждый профессиональный писатель, принимаясь за работу, ставит перед собой подобные задачи. Чтобы получилось здорово и выдержало большой тираж. Мой предполагаемый тираж выражался цифрой 1, но все равно все должно быть здорово. Как? Нужно было думать. И я велел думать своей голове, постукав по ней для убедительности кулаком. И она работала, милая, думала весь вечер и почти всю ночь, когда я лежал в постели, свернувшись калачиком и касаясь лбом стенки. И выдумала.
– Хороший у вас кофе, просто замечательный! – сказала Наталья Николаевна. Она удобно расположилась в кресле возле журнального столика и потягивала приготовленный мной кофе. Облик Натальи Николаевны совершенно не соответствовал образу пламенного журналиста-борца, который подписывал свои непримиримые материалы Н. Конопелько. Женщина моего примерно возраста, полная, вся какая-то округлая и мягкая с большими серыми глазами. Мне показалось, что глаза ее полны грусти, и даже когда она улыбалась, грусть не исчезала.
– Ну что ж, – она достала из сумки диктофон. – Начнем, пожалуй?
– Да, конечно.
– С чего же началась ваша карьера циркового артиста?
– Все началось с любви. Со школьной любви.
– Да что вы говорите! – улыбнулась Наталья Николаевна.
– Ну конечно! Мы сидели за одной партой с первого класса. Девочка была светленькая, очень хорошенькая, с большими серыми глазами, как у вас.
– Да полно вам, – строго сказала Наталья Николаевна, но чувствовалось, что ей было скорее приятно, чем досадно.
– Простите. Но это правда. Сначала детская дружба была безоблачной, простой и открытой. Нас даже не дразнили «женихом и невестой». Впрочем, в Эстонии это вообще не принято, в особенности – в провинции.
– В Эстонии?
– Да-да. Я забыл сказать: дело происходило в Эстонии, на острове Метсамаа.
– Это была эстонская школа?
– Да, эстонская.
– Странно: вы так хорошо говорите по-русски, совершенно без акцента.
– У меня два родных языка. Мама была русской.
– Была?
– Да, она умерла. Давно уже.
– Простите.
Приятная, воспитанная женщина, хорошая, внимательная собеседница. Если я чувствовал себя в этот момент актером-импровизатором, то у меня был благодарный зритель. И я продолжал.
– Так вот. Мы представляли с ней как бы единое целое. Я впервые ощутил это чувство половинки. К тому же половинка моя восхитительно пела. Вы, я уверен, слышали про эстонские певческие праздники. Они, эти праздники, нарастают поэтапно: школа, район, регион и раз в несколько лет – сводный праздник в Таллинне. Так вот моя Анна-Мария начала участвовать в праздниках песни с семи лет. Имя-то какое: Анна-Мария. В одно имя можно влюбиться… Я и влюбился. Это было как знак свыше: мою бабушку звали Анной, а маму – Марией. Я был восторженным зрителем своей подружки. А однажды я ее спас. Мы купались в маленьком заливчике возле яхт-клуба. У берега было совсем мелко, а чуть дальше начиналась глубина, и она оступилась, испугалась и захлебнулась. Хорошо, что я умел плавать. Я нырнул и стал выталкивать ее безжизненное тело к берегу, а на мелком месте подхватил под мышки и, пятясь, вытащил на песок. Представляете, это был тот случай, когда фантастическую, неоценимую роль сыграли вывешенные в яхт-клубе инструкции по спасению утопающих – с картинками. Я много раз рассматривал эти картинки – от нечего делать, поджидая отца. И они запали в детскую неперегруженную память. И теперь так кстати вспомнились! Так случилось, что никого не было рядом. Я кричал, плакал, а сам разводил и сдвигал ее руки, разводил и сдвигал – без конца, без конца, без конца, пока она не захрипела и из ее посиневшего рта не вырвалась под сильным напором струя воды. Тогда я прильнул к ее полураскрытому рту и принялся с силой дышать, стараясь разбудить и повести за собой ее дыхание. В общем, все как на картинке. И помогло! По всему ее тельцу пробежала судорога, мне прямо в рот ударила струя воды, и вдруг она тяжело, с хрипом задышала и, не открывая глаз, обняла меня и заплакала. Ее бил озноб, и я согревал ее своим телом, пока не прибежали взрослые. После этого случая мое чувство к маленькой Анне-Марии обострилось и стало каким-то болезненным. Если ей случалось упасть и ушибить, например, коленку, я ощущал физическую боль. Если она заболевала, у меня поднималась температура.
Я взглянул на Наталью Николаевну. О, Наталья Николаевна была замечательным слушателем! Соучастливым! Я подумал, что поэтому-то ее «скинхедские» статьи столь темпераментны. Она чужие чувства переплавляет в свои собственные. И не специально – такова ее натура. Я взялся было за джезву, чтобы сварить еще кофе – она жестом остановила меня.
– А что было дальше? Она жива, ваша девочка? С ней ничего не случилось?
– А дальше я перестал расти. Из близкого друга, товарища и даже покровителя я превращался в маленького дружочка. Девочка превращалась в девушку, а я… Вы знаете, я не сдавался. Я занялся спортом. Я занимался спортивной гимнастикой в так называемой Школе олимпийского резерва. Разумеется, нечего было и думать, что на какой-нибудь олимпиаде великий Советский Союз будет представлять лилипут. Но в пределах Эстонии мне препятствий не чинили. Первый юношеский спортивный разряд – это было для меня не так уж мало. В шестнадцатилетнем возрасте я стал работать в профессиональном эстрадном коллективе. Я был настольным танцором и настольным акробатом. На новогодних утренниках Дед Мороз дарил меня хорошим детям, как волшебную куклу. Я оживал и такое устраивал…
Я помолчал, давая Наталье Николаевне возможность представить, что я там устраивал на столе, маленький акробат, наряженный куклой. И продолжил свой печальный рассказ:
– Анна-Мария почти всегда присутствовала на моих выступлениях. Но присутствовала не одна. Так, с кем-нибудь. Чаще всего – с кем-нибудь из нашего класса. Потом (я усмехнулся) положение стабилизировалось, и я заметил, что сопровождает ее всегда один и тот же парень по имени Юку. Юку Тамм. Вы спросили, жива ли сейчас Анна-Мария. Жива. И фамилия ее – Тамм. В общем, я проиграл эту неравную схватку с судьбой.
