Лилиан Браун - Кот, который бросил бомбу
— Где ты её держишь? — спросила Полли. — Я её уже давным-давно не видела!
— Дело в том, что в интерьере амбара лучше смотрятся сугубо утилитарные современные вещи. Я держу качалку на кошачьей половине. Юм-Юм валяется на ней, а Коко очень нравится чашеобразное сиденье. Ну пока, увидимся завтра после шоу!
По пути в свой амбар Квиллер вдруг подумал, не обязан ли Коко плетёной качалке своими феноменальными озарениями. Квиллер всегда объяснял их тем, что у сиамца шестьдесят усиков вместо обычных сорока восьми. Но, возможно, хитроумное животное оттого так любило сидеть в качалке, что там ему в голову приходили необыкновенные мысли?
Когда Квиллер въехал во двор, «умница Коко» приплясывал на кухонном подоконнике. Это значило, что на автоответчике имеется сообщение.
Мужской голос сказал: «Квилл! Это Митч. Не пиши ничего про семейный сбор! У нас тут большие неприятности!»
Не поверив своим ушам, Квиллер прослушал сообщение ещё раз. В ту же секунду Коко, который вертелся у его локтя, вытянул шею и издал леденящий душу вопль. Этот крик зародился в глубинах его существа и постепенно перешел в оглушительный визг. Уже не в первый раз Квиллер слышал такое и знал, что это означает. Кого-то убили.
Связав между собой загадочное сообщение Митча и пронзительное откровение Коко, Квиллер воздержался от звонка на ферму. Он мог себе представить, каким ступором сменилось праздничное оживление.
Чтобы узнать подробности, он пошел более коротким путем — позвонил в газету.
Глава десятая
По субботам и воскресеньям «Всякая всячина» не выходила, но в редакции всегда был дежурный, который отвечал на телефонные звонки, в том числе и из полиции.
Квиллер узнал голос.
— Барри? Это Квилл. Неприятности в Миддл-Хаммок? Я только что получил странное сообщение.
— Да. Шериф с собакой разыскивает пропавшего человека. Охотника на зайцев. Наверное, какой-нибудь парень заблудился в лесу.
— Или его застрелил другой охотник на зайцев, — пробормотал Квиллер, вспомнив зловещий вопль Коко.
— Твоя правда, Квилл! Тут у нас так палят в лесах каждые выходные, будто Четвёртое июля празднуют. Странно, как до сих пор не перестреляли друг друга… Не вешай трубку!
Квиллер ждал. Но и он, и Коко уже все знали.
Циничный дежурный снова взял трубку:
— Ну, что я говорил?! Один пришил другого. Теперь их осталось всего десять тысяч. Всё, отбой!
Квиллер решил, что лучше даже не пытаться вообразить себе сцену на козьей ферме, только пожалел, что жители города лишились хорошей новости. Что касается отснятой им пленки и потраченного времени, то он был уверен, что все это не пропадет. Он мог, не называя имен, описать семейный праздник, на котором взрослые счастливы, дети послушны, беседы приятны, а еда восхитительна.
Короче говоря, теперь Квиллер мог подсчитать убытки и списать промахи на не зависящие от него обстоятельства. Они с Полли обсудили все это по телефону в тот же вечер. Вообще-то Полли нуждалась в отдыхе перед хлопотливым воскресеньем: церковь, ланч с Райкерами, «Великий пожар» и под конец вечеринка у Гуда.
В книжный магазин заходила Кларисса. Ей очень нравится новая работа, она предвкушает вечеринку с пиццей и беспокоится о здоровье тети Дорис и дяди Натана. Девушка хочет вернуть ценное кольцо и объяснить свой разрыв с Харви, но ей удалось побеседовать только с экономкой.
Квиллер выслушал всё это с подобающим выражением лица, но сам отмалчивался. Только сказал, что хотел бы впасть в транс перед тем, как войти в образ радиокомментатора из девятнадцатого века. Они с Полли попрощались, договорившись встретиться на вечеринке у Джо.
— A bientot, — сказала она.
— A bientot.
И опять Квиллер выступил при полном зале днем в воскресенье. Отклик зала был все тот же: женщины всхлипывали, слушая о трагедиях целых семей, и вспоминали истории, которые им самим рассказывали бабушки. Мужчины громко сморкались, слушая об одноруком отце, который пытался спасти двоих детей.
Повисло тягостное молчание, когда аудитория представила себе сотни жертв, пытающихся спастись в новом кирпичном здании суда, в том самом здании, куда теперь приходят платить налоги или подавать заявление на регистрацию брака.
«Потрясающе», «невероятно», «душераздирающе» — вот что услышал Квиллер, появившись в фойе после шоу.
Больше всего ему хотелось вернуться в амбар и провести спокойно час-другой с сиамцами, прежде чем отправиться в «Уинстон-парк» за Клариссой.
Кларисса пребывала в приподнятом настроении, на одной из диванных подушек сидел импозантный кот.
— Привет тебе, сэр Джером! — воскликнул Квиллер, сопровождая слова церемонным поклоном.
Кот и ухом не повёл, лежал и смотрел на Квиллера большими золотистыми глазами.
Квиллер сказал Клариссе:
— Великолепное создание! На каком языке он разговаривает? — Он привык к сиамцам, с их «говорливостью» и выразительными движениями.
— Он побаивается ваших усов, — объяснила девушка. — Вот интересно, почему он всегда устраивается ровно посередине, где бы ни сидел: на стуле, на подушке, на коврике?
— Он центрист, — изрёк Квиллер со знанием дела. — Многие кошки — центристы. Будь они людьми, оказались бы где-то на полпути от демократов к республиканцам.
Перед тем как уйти, Квиллер сделал комплимент голубой шубке Джерома (которую всё-таки про себя посчитал серой)… а также серому брючному костюму Клариссы (явно голубому).
Квиллер заметил в руках у спутницы большую, похожую на портфель сумку, напомнившую ему о Тельме Теккерей. Это в Калифорнии такие носят? Он воздержался от обычных острот («вы что, захватили с собой поесть?», «собираетесь остаться там на ночь?»), пообещав себе обязательно выяснить, что в сумке, но чуть позже.
По дороге на вечеринку Квиллер рассказал Клариссе, с кем ей предстоит познакомиться: Конни Констебл — ветеринар в лечебнице, специалист по кошкам; Джадд Эмхёрст — бывший инженер, а ныне менеджер по особым делам в книжном магазине.
Потом он заметил:
— Я слышал, вы уже освоились в газете.
— Да, и все так добры ко мне! Роджер Мак-Гилеврэй всем меня представил… А кстати, он женат?
— Не только женат, но и отец троих детей, которых учит на дому. С Джоном Бушлендом, фотографом, победителем разных конкурсов, вы уже встречались. Он любит, когда его называют Буши. Нас троих — его, меня и Роджера — однажды выбросило на необитаемый остров в страшный шторм. Так что мы теперь навсегда связаны друг с другом.
Пока гости за коктейлями ожидали пиццы, Уэзерби превзошел самого себя, исполнив на фортепьяно «Маленький вальс» Шопена. Тогда Квиллеру пришлось выдать экспромт — лимерик про Джерома:
«Увы, — простонал кот Джером, —
Как мне не жалеть о былом?
Здесь дни холодны
И мыши скучны.
Где ты, мой покинутый дом?»[18]
Джадд спросил Квиллера, умеет ли тот сочинять лимерики о собаках.
— У меня как раз один с собой, — ответил Квиллер и достал из кармана каталожную карточку, которую заготовил заранее, зная, что Джадд рано или поздно поднимет эту тему. На карточке было написано:
Некий пёс был отчаянно глуп.
Места выбрать не мог на полу.
Но отправился в школу,
И вернулся весёлый,
Понял: место собаки — в углу.
Наконец в центре внимания оказался Аукцион фамильного имущества. Все сошлись на том, что дело это благое, и каждый изъявил желание участвовать.
— Здорово придумано, — похвалил Уэзерби. — Вещи приходят и уходят. Предположим, я выставляю дедушкин тазик для бритья, а потом иду на аукцион и торгуюсь там за какой-нибудь другой тазик для бритья.
Полли сказала:
— Ставок я не делаю, но дарю лот из коллекции родственников по мужу.
Кларисса объявила, что она-то не откажет себе в удовольствии поторговаться.
— Единственное, что я сама могу выставить на аукцион, боюсь, никого не заинтересует. Этот предмет дорог мне только тем, что его купила моя бабушка, когда была молодая.
— И что это? — в один голос спросили все.
— Я принесла показать вам. Скажите, что вы об этом думаете.
Все замолчали, а она залезла в свою большую сумку и достала оттуда нечто напоминающее диплом. Перевязанный ленточкой рулон был около трех футов в диаметре и примерно в фут длиной. Когда его развернули, оказалось, что это реклама зерновых хлопьев.
Кларисса робко произнесла:
— Постер из детройтского троллейбуса. — Она помолчала немного и, не дождавшись комментариев, сказала: — По-моему, хорошенький, и в приличном состоянии. Он хранился свернутым шестьдесят лет. Моя бабушка в молодости обычно ездила на работу троллейбусом, и он бывал так набит, что пассажирам приходилось висеть, уцепившись за кожаные петли, и разглядывать рекламу, которой обклеивали стены салона изнутри… Не знаю, как бабушке удалось добыть этот экземпляр. Видимо, плод многочасового висения.
