Рауль Мир-Хайдаров - Судить буду я
- Какими судьбами? - вырвалось у Шубарина, он мог поклясться, что более неожиданного сюрприза для него придумать просто нельзя.
- Не спрашивай, Артур, давай выпьем, закусим, как в старые добрые времена. Ты не представляешь, как я обрадовался вчера, в лагере, что завтра увижу тебя. Я ведь не знал, что встреча будет тут, в Мюнхене, в этом роскошном зале. Ты почаще бывай в Европе, и мне шанс, видимо, выпадет ее повидать...
Анвар Абидович говорил весело, с задором, как в застойное время, когда он был хозяином области, по площади равной Германии и Франции, вместе взятым.
Официант уже давно стоял у стола, и Артур Александрович, знавший, что парень родом из Казахстана, сказал ему по-немецки:
- Неси все лучшее, что есть, да побыстрее, старый друг приехал! - И тот без слов отошел от колонны, он помнил, как русские гуляют.
Через полчаса, сделав паузу в ожидании горячего, Артур Александрович спросил нетерпеливо:
- И все-таки - как вы тут очутились и сразу нашли меня?
- Я солдат партии, вот потому и оказался здесь, выполняю ее приказ, ответил Анвар Абидович несколько высокопарно, но Шубарин понял, что тот не шутит, да и вряд ли без согласования с самыми верхами он мог выйти на свободу, даже временно, и тут же вылететь на Запад. За визитом человека из лагеря, безусловно, стояли какие-то высшие силы, а то и государственные интересы, Шубарин почувствовал это.
- Хорошо, что ты не вышел из партии, как поступили многие приспособленцы, перевертыши, иначе бы ко мне не обратились. Хотя кто знает, теперь я уж совсем не понимаю, что творится на воле, хотя регулярно смотрю телевизор и читаю газеты.
- Какой я коммунист, Анвар Абидович? Я предприниматель, теперь вот становлюсь банкиром, открываю в Ташкенте коммерческий банк. Я чужд идеологии, любой, левой, и правой, и даже серединной, я за правовое государство, за верховенство закона, за права личности, гражданина. Зная реальное положение в стране, в ее экономике после шести лет перестройки, общаясь лично с теми, кто пришел сегодня к власти и кто рвется к ней, я убежден, что только настоящие коммунисты, узнавшие о том, сколько от их имени делалось преступлений за семьдесят лет, способны спасти эту великую страну от краха, потери государственности, дело и до этого докатилось...
- Спасибо, Артур, примерно так я аттестовал тебя, сказал, что ты наш человек...
Шубарин хотел возразить, сказать - я не ваш человек, но тут же передумал, не стоило разочаровывать Анвара Абидовича, сбивать его с толку, ясно было, что он объявился в Мюнхене с серьезными делами. Но даже если бы Анвар Абидович сбежал из тюрьмы и каким-то немыслимым образом оказался рядом с ним, он в любой ситуации, даже на чужой территории, предпринял бы все, чтобы спасти жизнь своего бывшего патрона, - в этом была вся его натура, суть, он не предавал друзей.
Принесли горячее, и они по традиции выпили еще по рюмке "горбачевской" водки немецкого разлива. Анвар Абидович прокомментировал ее кратко: гадость, до нашей, любой областной "Русской" или "Столичной", ей тянуть и тянуть.
Барин остается барином, подумал Артур Александрович, сидел шесть лет, наверное, уже забыл вкус спиртного, а вот "горбачевку" не признал... Да и вообще Анвар Абидович с каждой минутой держался свободнее, вальяжнее, невольно вызывая в памяти давние дни в Заркенте.
- Я очень рад, что когда-то не ошибся, разгадал в тебе предпринимателя, бизнесмена, хотя это и шло вразрез с нашей идеологией. Воистину нет правил без исключения. Иногда я думаю, что все мои прегрешения перед партией, за которые я отбываю справедливое наказание, перевешивают одно мое деяние, тоже как бы противоправное, - я создал тебя, открыл в области режим наибольшего благоприятствования всем твоим начинаниям, и, говорят, ты сегодня вполне официальный миллионер. Теперь в тебе нуждается страна, народ... - тут Анвар Абидович слегка понизил голос, воровато окинул взглядом зал и добавил тихо, но торжественно, по слогам: - И пар-ти-я!
Японец подумал, что гость опьянел, но, глянув повнимательнее на Анвара Абидовича, понял, что ошибся, тот просто переходил к делу, а важность возложенной на него миссии, в случае успеха которой, возможно, ему пообещали свободу, тянула его на патетику, высокопарность.
Артур Александрович внимательно оглядел ресторан, сразу отыскал людей, вероятней всего, сопровождающих Тилляходжаева, увидел еще двух-трех подозрительных, на его взгляд, гостей и решил не искушать судьбу: разговор их легко могли прослушивать и записывать, а Анвару Абидовичу не терпелось скорее перейти к делу.
Как только гость попытался вернуться к главной теме разговора, Японец бесцеремонно перебил его, сказав, что о делах они побеседуют у него дома за чашкой кофе, и заговорил о том, как они сегодня вечером приятно проведут время в известном загородном клубе, куда он был приглашен заранее... Рассказывая о ночной жизни Мюнхена, Артур Александрович наблюдал, как один за одним исчезли все люди, вызвавшие его подозрения, видимо, он не ошибся, их прослушивали, и они поспешили уйти из ресторана.
Отъезжая, Артур Александрович увидел, как серая "Порше" тронулась вслед за его белым "Мерседесом". Шубарин ехал не спеша, рассказывая гостю о магазинах, салонах, театрах на Кайзерштрассе, двигался он по направлению к дому, усыпляя бдительность следовавших за ним людей. Поймав на каком-то светофоре момент, когда "Порше" не успевало на "зеленый", он резко прибавил газ и свернул в ближайший же переулок, потом повернул еще раз и опять оказался на Кайзерштрассе, правда, он ехал в обратном направлении, и минут через пять припарковал машину на хорошо знакомой ему стоянке отеля "Риц".
Оказавшись в уютном номере на седьмом этаже, Артур Александрович заказал по телефону зеленый китайский чай "лунь-цзинь" и, обращаясь к гостю, сказал:
- Вот теперь, дорогой Анвар Абидович, мы можем спокойно поговорить о делах. Я слушаю вас...
Гость сразу без предисловий начал:
- Вчера утром у меня в каптерке предстоял горячий день, меняли белье четвертому и пятому бараку. Благодаря тебе, если не предстояла какая-нибудь проверка или комиссия, я обычно и ночую у себя на складе при прачечной. Ты не представляешь, какое это счастье - иметь там такую работу и жить в отдалении от озверевших людей, хотя в зоне знают, что за меня держат мазу самые крутые уголовники, но все равно... Едва я отобрал самое лучшее, по лагерным понятиям, белье для "выдающихся" людей из этих бараков, не приведи Господь кого-нибудь из них запамятовать, как вошли двое штатских без сопровождения нашей администрации. По тому, как они держались, говорили, были одеты, сразу чувствовалось, что они не имеют никакого отношения ни к прессе, ни к прокуратуре, ни к МВД, ни к юстиции вообще - мы ведь все там пишем жалобы день и ночь... Они поздоровались, на восточный манер поинтересовались здоровьем, жизнью, настроением и предложили поехать с ними пообедать в одной компании, где будут знакомые мне люди. В нашем положении отказываться и задавать вопросы не принято, и я, представляя, что за "обед" мне предстоит, молча вышел вслед за ними. Машина, стоявшая у проходной, тут же рванула в город. Мы приехали, как я понял, на какую-то загородную дачу местных властей, где в зале действительно был накрыт богатый стол, и среди джентльменов, прогуливавшихся вокруг него, я увидел двух знакомых мне прежде мужчин. Впрочем, ни фамилий их, ни должностей я так и не вспомнил. Да и как вспомнить, ведь я в Заркенте принимал тьму людей, членов Политбюро, и даже зятя Брежнева, красавчика Юру Чурбанова, которого я время от времени встречаю в соседнем лагере, он шьет для нас простыни... Но то, что эти люди из аппарата ЦК КПСС, я не сомневался. Сомневался в другом - то ли я их принимал, то ли я у них бывал по делам. Позже я вспомнил, что один из них был помощником Кручины, управляющего делами ЦК КПСС, и я решал с ним вопрос о строительстве нового дома улучшенной планировки для работников обкома. Вот эти двое встретили меня радушно, вспомнили, как бывали у нас в Заркенте, как щедро мы их принимали и одаривали, по-хански, как они выразились. Объяснили, что, оказавшись здесь в командировке, узнали, что я отбываю тут срок, и решили увидеться, помочь хоть чем-нибудь и заодно представить вот этим людям, которым я вдруг оказался нужен.
Трое незнакомых мне мужчин, назвавшись наверняка вымышленными именами, тепло пожали мне руки и пригласили за стол. Обед длился долго, вспоминали прежние времена и прежних хозяев, ныне оказавшихся без власти, я старался изо всех сил поддерживать разговор, не понимая, что может означать для меня эта встреча с коллегами, соратниками по партии, мне постоянно вспоминался мой смертный приговор, которого я чудом избежал.
Во время десерта раздался телефонный звонок, и двое моих бывших коллег, сославшись на неотложные дела и встречи, торопливо распрощались, и я остался наедине с новыми знакомыми. У них, наверное, со временем тоже была напряженка, и мы тут же перешли в гостиную, где все было подготовлено для беседы со мной, хотя, если точнее, первую часть разговора без обиняков можно было назвать допросом. Меня они усадили в глубокое кожаное кресло с высокой спинкой, отгородили от себя длинным журнальным столиком, а сами уселись так, что я видел перед собой только одного из них, а двое других, задававших больше всего вопросов, сидели сбоку от меня. Тактика не новая, так поступают всегда, когда идет перекрестный допрос.
