Леонид Словин - Такая работа
Он вспомнил нераскрытую февральскую кражу из центрального универмага — она случилась, когда он был в отпуске, — но там было по-другому… «Надо еще искать преступника в Шувалове, может, кто-нибудь его вспомнит! Может, сразу скажут: «Да это ведь вот кто!»
Мимо Ратанова все чаще и чаще стали проходить люди, и вдруг он заметил, что все это время ходит взад и вперед от угла дома к углу, что с двух балконов за ним наблюдают несколько человек, а вслед за ним, почти вплотную, ходят от угла к углу маленький мальчик и девочка лет пяти. Он взглянул на часы — была уже половина девятого. Он вспомнил об Ольге Мартыновой, об Игорешке, о траурных венках и повязках и почти бегом побежал к машине.
В дверях горотдела он столкнулся с Шальновым.
— Рубашку нашли. Всю в крови. По всем приметам — рубашка-то Джалилова. Зря его отпустили — Веретенников прав. Какой-то спекулянтке поверили… Шувалове она зачем-то приплела… Венок наш Рогов понесет и Тамулис. Сами попросили… Последний долг.
Ратанов вдруг услышал в голосе Шальнова слезы.
Но разговаривать было уже некогда — по лестнице в окружении милиционеров спускался маленький, чистенький, серьезный Игорешка Мартынов.
Город хоронил Андрея Мартынова.
Был почетный караул, траурные венки и повязки.
На грузовике с откинутыми бортами, на руках у молодой женщины сидел маленький мальчик и смотрел на музыкантский взвод.
А за ровным прямоугольником синих форменок по тротуарам и мостовой шли люди. Те, кто знал Андрея Мартынова, с кем он учился в университете, с кем играл в футбол, для кого не спал ночами.
Шли хмурые, расстроенные ребята с гражданского аэродрома, депутаты горисполкома, рабочие самого крупного комбината — имени Ленина, первые потребовавшие расстрела убийцы, шли воспитанники детской воспитательной колонии, студенты, журналисты.
И дружинники, которые хорошо знали Андрея.
И люди, которые до этого дня ничего не слышали о Мартынове.
Шли и те, кто думал, что жизнь дается человеку всего один раз и поэтому никогда не надо лезть на рожон.
Был траурный митинг и прощальный салют.
И красная звезда на фанерном обелиске.
Вечером Ратанов зашел в кабинет Мартынова. Дощечку с его фамилией уже сняли, а за столом Андрея сидел Гуреев. Тамулиса и Баркова не было. На столе перед Гуреевым громоздилась пирамида разноцветных картонных папок, бланков и неразобранных бумаг. Перебираясь в другой кабинет, Гуреев взял с собой свой письменный прибор, черную пластмассовую пепельницу, настольный календарь. И все это вместе со множеством ручек, разноцветных карандашей, скрепками и кнопками лежало на стуле рядом с письменным прибором Андрея и его настольным календарем. А фотографии, что лежали у Андрея под стеклом, Гуреев положил пока на стол Тамулиса: Ольга с Игорешкой на фоне белого парохода и вид заснеженной деревенской дороги.
Ратанов взял со стола фотографии.
— Жалко Андрюшу…
В горле сжало. Ему вдруг захотелось услышать голос Гуреева.
— Да, — подумав, сказал Гуреев, — глупая смерть.
Егоров и Барков на кладбище не попали. Ратанов был неумолим. Он послал их в Шувалово — убийца, несомненно, бывал в Шувалове, если знал Настю Барыгу.
Машина подбросила их к разъезду. Там они пересели в дрезину. Стальная нитка узкой колеи тянулась через леса к северу. Егоров быстро заснул и тяжело храпел, привалившись к плечу Баркова.
А Барков, засыпая, смотрел в окно. Совсем рядом сплошной стеной стоял лес. Проплывали мимо высокие штабеля деловой древесины, груженые лесовозы, тракторы. Промелькнула эстакада.
Дальше начались Большие Лихогривские болота, трясина.
Барков смотрел в окно и думал об Андрее. Здесь, во мшистой сырой чащобе лихогривских болот, тоже стояли деревья. Могучие вековые пихты. Они росли в безмолвии и сумраке сто, а может быть, и двести, и триста лет, и будут еще расти очень долго, когда не будет уже ни Баркова, ни Егорова, долго-долго, пока не сгниют на корню, не став ни половицами новых домов, ни шпалами дальних путей.
13
Высокий неторопливый мужчина вышел из дома, несколько раз оглянулся по сторонам и не спеша направился к автобусной остановке. Свернув за угол, он закурил и несколько минут стоял, пряча обгорелую спичку назад, в коробку, разглядывая тем временем всех, кто шел за ним к автобусной остановке. Потом он перешел на противоположную сторону улицы, прошел одну остановку пешком и сел в автобус, идущий к вокзалу.
Он прошел на перрон, купил в ларьке стакан лимонаду и бутерброд с рыбой и стал есть, размеренно запивая кусочки рыбы лимонадом. «Граждане, встречающие пассажиров…» — наконец произнес в репродукторах мягкий женский голос.
Мужчина опрокинул в рот последний глоток лимонада, аккуратно стряхнул с губ хлебные крошки.
На первый путь медленно прибывал московский поезд. Хлопали тамбурные задвижки, из-за спин проводников высовывались нетерпеливые радостные лица. Встречающие, качая букетами цветов, устремились к окнам.
Мужчина оказался в самом центре вокзальной суеты; он спокойно и равнодушно смотрел по сторонам, пока взгляд его не остановился на группе молодых людей с чемоданами и рюкзаками.
— Друг, — остановил он одного из них, — у тебя билет не сохранился? Выбросил я свой — теперь к командировке нечего приложить.
Он подошел к ним, высокий, выше любого из них на голову, спокойный, сильный. В голосе его звучала обязательная нота.
— Пожалуйста, — сказал тот, — мне он не нужен.
— Благодарю.
Только теперь он понял, как сильно нервничал все эти дни, пока не уехал благополучно Черень, пока не достал себе этот спасительный билет. Он прошел к камере хранения, получил свой чемодан и теперь уже совсем медленно двинулся в город.
Да, теперь он мог успокоиться. Впервые с той минуты, как завизжала над его головой проклятая решетка над люком, у магазина. Счастье, что он посадил Череня под куст у самого угла дома, а не на той стороне улицы, как предлагал Черень! С того дня он не мог спать, только валялся на диване, каждую минуту ожидая, что за ним придут. Но теперь все. С Черенем, конечно, воровать вместе нельзя. Если вместе их поймают — в ы ш к а. А так: что было, то было и должно травой порасти. Друзей, конечно, он себе найдет. Черт с ним, с Черенем. Ц ы г а н с к а я г о л о в а! И с телефонным звонком в милицию — ловко, «вложил», уезжая, какого-то ф р а е р а. На Череня положиться можно: если что, ему расстрел обеспечен — он бил, мало ли что я крикнул! У него своя голова на плечах! Да и кто это слышал!
Еще издалека он увидел, что на перекрестке что-то случилось. Люди стояли на краю тротуара, сновали и проталкивались вперед юркие пацаны.
Он протиснулся в первый ряд, вперед, к самому концу тротуара. Толпа сзади колыхнулась и сдавила передних. Пути назад уже не было. И в это время раздалась совсем рядом плавная печальная мелодия. Он быстро обернулся назад, но выбраться было уже нельзя. За ним плотной стеной стояли люди.
Из-за угла медленно приближался эскорт милицейских мотоциклов. Синие, вычищенные до блеска машины медленно шли в ровном торжественном строю.
Мужчина с билетом сразу оторопел, обмяк, хотел схватиться за кого-то рукой. Рядом с ним беззвучно всхлипнула женщина и вцепилась зубами в носовой платок.
— Неужели за это не найдут и не расстреляют? — сказал кто-то сзади.
Пот мгновенно выступил на его теле, рубашка в минуту стала совсем мокрой и холодной. Озноб охватил всего его целиком. А толпа напирала и напирала на него сзади. Он опустил чемодан кому-то на ноги, казалось, еще секунда — и его выбросят с тротуара к мотоциклам, туда, где за шеренгою венков сурово и плавно плывет машина с откинутыми бортами.
— Мальчик-то, мальчик-то, — шептала женщина рядом, — совсем еще глупый…
Мокрая холодная рубашка стягивала кожу.
Солнца не было. Косые серые облака дергались во все стороны и хлопали, как простыни на веревке.
Мимо него в каком-то метре шел молчаливый строй: милиция, дружинники, сотни и сотни его смертельных врагов. И пока они шли, он, не отдавая себе отчета, спиною пытался вползти обратно в толщу людей, на тротуар.
Среди людей в гражданском мелькнуло несколько знакомых лиц. Короткие пристальные взгляды, по которым воры и сыщики безошибочно узнают друг друга в самой гуще народа…
«Попался», — застучало в голове.
Его заметили.
Когда он выкарабкался из толпы, к нему подошли двое в гражданском, один был еще совсем пацан — челку на виске словно корова лизнула. Их он раньше не видал, но сразу понял, кто они.
— Здравствуй, Варнавин, — немного высокомерно и брезгливо поздоровался с ним старший, черный, с большим тонким носом и маленьким ртом. — Что это тебя давно не видно было?
