Ричард Паттерсон - Глаза ребёнка
— Нет, — пробормотала Кэролайн.
Виктор Салинас встрепенулся, словно окрыленной надеждой.
Паже понимал, что Лернер не мог принуждать присяжных. Однако Луиза Марин дала ему повод.
— В данных обстоятельствах, — продолжал Лернер, — вам, возможно, не хватило времени, чтобы обстоятельно проанализировать все показания. Предлагаю вам еще раз удалиться на совещание, чтобы в обстановке взаимного уважения выяснить — в состоянии ли вы вынести вердикт.
Дуарте задумчиво кивнул. Марин, скрестив руки на груди, задумчиво смотрела перед собой. У Паже слипались глаза.
К концу второго дня присяжные не вернулись.
2
В начале двенадцатого Кэролайн позвонила Паже в офис.
— Они пришли, — сказала она.
У Паже перехватило дыхание.
— Сейчас буду.
Он положил трубку и рассеянно огляделся. И вдруг понял, что не хочет уходить, пока он оставался здесь, у него была надежда. Крис машинально надел пальто, с трудом справившись с пуговицами.
По настоянию Паже, Карло оставался в школе. Кристофер обещал позвонить директору сразу после вынесения приговора — так, чтобы сыну стало известно о нем не от одноклассников или репортеров. И во что бы то ни стало намеревался сдержать обещание.
Ему потребовалось усилие воли, чтобы открыть дверь в кабинет Терри.
Там никого не было.
В приемной сидела секретарь Терезы Мей — приятная китаянка; на столе стояли фотографии ее детей.
— Я думал, что Терри здесь.
Мей взглянула на календарь.
— Миссис Перальта будет через час. Она на приеме у врача.
Паже почувствовал пустоту.
— У доктора Харрис?
Мей кивнула. Хотела что-то добавить, потом, посмотрев на Паже пристальным понимающим взглядом, спросила:
— Передать ей, чтобы она пришла?
— Нет, меня здесь не будет.
Едва увидев Харрис, Терри поняла, что у той плохие новости.
— В чем дело? — спросила она. — По телефону мне показалось, что что-то случилось.
— Прошу вас, садитесь.
Тереза, сама не своя, заняла место напротив Денис.
— Я не хотела говорить об этом, — без предисловия начала Харрис. — Из-за суда. Мне жаль, но больше откладывать нельзя.
У Терри перехватило дыхание.
— Я вас слушаю, — с трудом выдавила она.
Психотерапевт подалась вперед и размеренно произнесла:
— Теперь я могу сказать наверняка, что Елена стала жертвой растлителя. В этом, очевидно, и коренится существо ее проблемы.
Терри почувствовала жгучую боль; на глаза навернулись слезы.
— Как вы узнали об этом?
— Отчасти благодаря игротерапии. Теперь мне понятна канва игры в брошенную девочку. На прошлой неделе я спросила у Елены, чего так боится кукла. Елена задрала кукле платье и стала поглаживать ей живот. Потом отвернулась от меня и начала гладить у нее между ног. — Харрис помолчала. — Она сказала, что это пугает куклу и вместе с тем иногда бывает приятно. Все это очень похоже на правду. Как будто Елена сама испытала это.
У Терезы комок застрял в горле. Она видела перед собой обращенное к стене лицо дочери, отказывающейся ответить, прикасался ли к ней Карло.
— Гладить — так назвала это Елена, — продолжала Харрис. — Иначе говоря, налицо случай растления. Зачастую все происходит именно так — растлитель поначалу якобы играет с жертвой, а потом незаметно пересекает границу. Примерно так, как Елена обращалась со своей куклой.
— Что-нибудь еще? — спросила Терри, к которой снова вернулся дар речи.
— Да, — уже решительнее проговорила Денис; казалось, она почувствовала, что с души ее свалился камень. — Все ее состояние — замкнутость, ложная зрелость, отсутствие интереса к сверстникам — симптоматично. Так же как и тот случай возле школы, о котором учительница рассказала вам и Рики. Поразительно другое: в играх Елены кукла всегда находится в состоянии опасности, она беспомощна — она словно олицетворяет утраченную веру, Елена как будто мучается оттого, что кто-то нарушил некое табу. К тому же я убеждена, что она испытывает чувство вины, поскольку, принимая участие в чем-то непозволительном и даже чудовищном, все же получала от этого удовольствие. Подобно тому, как получают удовольствие дети, впервые рассматривая себя.
Терри почувствовала приступ тошноты.
— Она призналась вам, как это произошло?
— Харрис покачала головой.
— Елена ничего не рассказывала мне. Но я совершенно уверена, что ее пытались растлить. И что, возможно, поэтому она чувствует себя виновной в смерти Рики: она считает себя плохой дочерью.
Если дети чувствуют это, то принимают на себя ответственность за все, чтобы ни случилось вокруг.
Тереза вдруг вспомнила слова Криса о том, что в глазах ребенка все происходящее вокруг касается его самого. Но теперь было поздно — и не к чему вспоминать, какой дурой оказалась она сама.
— Чем я могу помочь ей? — спросила женщина.
— Наберитесь терпения, — посоветовала Харрис. — Кто бы это ни был, я уверена, он предупредил Елену: если та кому-нибудь расскажет, случится нечто ужасное. Переживание собственного стыда мучительно для ребенка, так же мучительно, как сохранять что-то в тайне. В этом я вижу причину того, почему кукла отказывалась говорить с крокодилом.
— Она когда-нибудь расскажет вам? Или мне? Расскажет хотя бы, кто это был?
— Не знаю, — задумчиво произнесла Денис. — После того как она проделала это с куклой, я спросила, случалось ли с ней то же самое. Девочка отвернулась и больше не произнесла ни звука. Точно так же, как в тот раз, когда вы спросили у нее, дотрагивался ли до нее Карло.
Терри охватили отчаяние и гнев одновременно.
— Черт побери, она моя дочь. Неужели я ничего не могу сделать?
— Проводите с ней как можно больше времени. Прогресс уже в том, что посредством игры она обнаружила нам скрытую причину своей душевной травмы. Пройдет еще неделя — а может быть, и год, — прежде чем Елена будет в состоянии все рассказать вам или мне. — Взгляд Харрис выражал глубокое сопереживание. — Я понимаю, в последнее время вы только и делали, что ждали. Но больше мне нечего вам посоветовать.
Тереза молча встала. На мгновение перед ее мысленным взором предстала картина: Карло, держа за руку Елену, направляется с ней в парк. Единственное, чего она хотела сейчас, — увидеть дочь.
Она машинально попрощалась с Харрис и вышла.
— Всем встать! — объявил секретарь, и судья Лернер в последний раз занял свое место.
Он был мрачен. В зале в напряженном ожидании застыла журналистская братия; Виктор Салинас стоял, скрестив перед собой руки, и, казалось, лишь усилием воли заставлял себя ничем не выдать нетерпения. Кэролайн сидела рядом с Паже, затаив дыхание. Сам Крис чувствовал внутри странную пустоту; притихшие присяжные смотрели только на судью и, похоже, не замечали ничего вокруг.
«Они признали меня виновным», — пронеслось в сознании Паже.
Джозеф Дуарте молча поднялся; он был бледен и, казалось, стал меньше ростом.
— Я так понимаю, — обратился к нему Лернер, — вы приняли вердикт.
— Да, Ваша честь.
Лернер повернулся к Бейлифу, обязанности которого выполнял помощник шерифа в форме, широкоплечий мужчина с роскошными усами.
— Прошу вас собрать у присяжных бюллетени голосования.
Дуарте протянул тому четыре листка бумаги, подписанные им как старостой бюллетени. По одному на каждый пункт обвинения — предумышленное убийство без смягчающих вину обстоятельств, такое же убийство, но со смягчающими вину обстоятельствами, простое убийство по внезапно возникшему умыслу и, наконец, непредумышленное убийство. Бейлиф чинно проследовал через зал и протянул бюллетени судье Лернеру. Мертвую тишину зала нарушал лишь звук его шагов по деревянному полу.
Лернер один за другим просмотрел все четыре бумаги. Читая первый, он удивленно вскинул брови и уже не опускал их. Затем отдал бюллетени секретарю, невзрачному круглолицему ирландцу, на которого до сих пор Паже не обращал ни малейшего внимания. Теперь в руках у него была судьба Криса.
Лернер вновь обратился к присяжным:
— Уважаемые члены суда присяжных. Сейчас секретарь огласит вердикт по каждому из четырех пунктов обвинения. После этого я опрошу каждого из вас на предмет — признаете ли вы, что это ваше подлинное, принятое в трезвом уме и здравой памяти, решение.
Дуарте понимающе кивнул. Паже увидел, как Луиза Марин за плечом у старосты вскинула голову. Мариан Селлер дотронулась до ее ладони.
Паже отвернулся. Перед его глазами промелькнули лица свидетелей — Терри и Карло, Чарлз Монк и Джек Слокам, Элизабет Шелтон и Джорджина Келлер, Анна Велес.
Секретарь начал оглашать приговор:
— Суд первой инстанции города и округа Сан-Франциско рассмотрел дело номер девяносто три-дробь пятьдесят семь ноль один «Народ Калифорнии против Кристофера Кеньона Паже», и по первому пункту обвинения: предумышленное убийство первой степени без смягчающих вину обстоятельств, — мы, суд присяжных, признали ответчика, Кристофера Паже…
