Алекс Бэлл - Белый Слон
Мысли пронеслись в голове буквально за секунду. И Лера поняла, что Шахматист не хочет засадить Шильца в тюрьму. Это не проигрыш. Потому что если бы это было его целью, то он давно заставил бы Валерию выкрасть эту злосчастную флэшку. Нет, Шахматисту нужно что-то другое… Но при чем здесь Мила? Белая королева должна умереть. Как именно? Ради чего?
— Что он сказал? — голос Леонида вернул Леру к реальности.
— Он… Он хочет убить Милу. Она жива.
Леонид не показал удивления. Было не до того.
— Ты не узнаешь голос? — быстро спросил он. — Ведь вы говорили уже не раз.
— Узнаю, — Лера резко отвернулась. — И что с того? Голос человека, который… который давно мертв, наверное.
— Кто это?
— Не важно, — Лера отошла в угол. Взгляд упал на пятно.
— Еще как важно, — Леонид обошел ее, и встал рядом. — Мы ведь договорились не скрывать друг от друга подробностей этого дела. Если хотим выиграть…
— А кто сказал, что я хочу?
— Ты. Только что, в телефон.
Она пять секунд помолчала.
— Зачем тебе впутываться в это? Ты получил что хотел.
— Я никогда ничего не спрашиваю, не подумав.
Повисла тишина, прерываемая только тиканьем часов.
— Чей это голос — к делу не относится. Я даже не уверена, что узнала. Прошло столько лет…
— А вот я так не думаю, — Леонид положил руку ей на плечо. — Лера, я просто хочу помочь. Неужели ты по-прежнему мне не доверяешь?
Она промолчала, и пошла вытирать руки. Краска легко стерлась с пальцев, оставив на тряпке цветные пятна.
— Доверяю. Просто… это и правда не имеет значения. У этого сумасшедшего нет ничего святого. Он как-то узнал, куда бить больнее, и использовал это знание, чтобы меня сломать. С самого первого звонка. Он знал, куда бить. И еще знал, что я непременно захочу узнать секрет «голоса», ухвачусь за эту невидимую нить и приму условия игры, чтобы… Чтобы найти того, кого искала целую жизнь.
— А знаешь, иногда чтобы облегчить боль нужно с кем-то ею поделиться.
Лера закрыла глаза, слушая собственное дыхание. Боль нужно было отпустить.
— Это голос моего брата, — она услышала свой голос, словно со стороны. Было страшно открыть глаза и вернуться в реальность.
Она посмотрела на Леонида и решилась.
— Когда ему было девять, он пропал без вести. И произошло это десять лет назад, накануне нашего с ним общего дня рождения.
Слова давались тяжело, словно вязли на языке. Лера нерешительно замолчала, но Леонид не перебивал. И она продолжила.
— Это произошло в две тысячи третьем году двадцать третьего июля. На другой день мне исполнилось тринадцать, а моему младшему брату должно было исполниться девять. Мы были очень похожи, — воспоминания пробудили улыбку. — А родились в один день, двадцать четвертого июля. Только немного промахнулись с годами. Знаешь, старшие частенько гоняют приставучих младших. Только не я. Мы были не разлей вода, всюду вместе, играли в разбойников, искали клады, лазили по чердакам… Тогда я и сама была ребенком, но так получилось, что пришлось рано повзрослеть. Родителей мы практически не видели, бабушка не могла заменить их. И мне пришлось стать младшему брату не только сестрой, но и, в некотором смысле, матерью. Мама и папа приезжали всего пару раз в год, все время пропадали в экспедициях, мечтали заработать нам на лучшую жизнь… Конечно, их надежды оправдались, мы не нуждались ни в чем. Росли с бабушкой, которая безумно нас любила. И все-таки мы не были счастливы в полном смысле этого слова. Особенно брат. Он тосковал по родителям, и только я могла поддержать и успокоить его. Бабушка часто болела, и мне приходилось выполнять почти всю домашнюю работу. Не поверишь, но в то время я даже готовила неплохо.
— Отчего же, — улыбнулся Леонид. — Мне кажется, ты и сейчас можешь, только не хочешь.
— Возможно. Бабушка заботилась о нас как могла. Кстати, часть книг, этот шкаф — все досталось от нее. Она дружила с Антониной Федоровной, своей школьной подругой. Тетя Тоня «заразила» ее любовь к чтению. А бабушка — меня. Я со школьных лет знала Шекспира и Гете, зачитывалась Булгаковым и Чеховым, обожала Агату Кристи и Жюля Верна. Да и брат от меня не отставал, хотя, несмотря на свой возраст, больше любил научно-популярную литературу. Все было хорошо… До того дня, когда бабушка легла в больницу. Двадцать шестого июня две тысячи третьего года, за месяц до того, как… как все случилось.
Лера замолчала, чтобы немного передохнуть, отдышаться. Признаваться — как плыть к поверхности из глубокого омута. Ты нырнул глубоко-глубоко, выудил из самых недр души тайну, и вместе с ней плывешь к поверхности, туда, где свежий воздух.
Лера доплыла до середины, и почувствовала, что воздуха не хватает.
— К сожалению, — она сама не заметила, как начала теребить часы на запястье, — чаще всего мы ссоримся с теми, кого до ужаса боимся потерять. Братья и сестры — не исключение, а, скорее, подтверждение этого глупого правила. Особенно если они еще дети. Мы тоже ссорились, хотя и не часто. Последняя ссора произошла как раз накануне нашего общего дня рождения. Петя прыгал по комнате, нацепив старое мамино пальто. Рукава он связал на шее, и получился черный плащ, как у супергероя. На мои замечания он отвечал только боевыми воплями, и продолжал беситься. Знаешь, в другой день и при других обстоятельствах я бы даже поддержала игру… но не тогда. В тот день я была не в духе. Только что звонила женщина из «опеки», и сообщила совсем не веселую новость. Она сказала, что если бабушка не встанет с постели в течение месяца, а родители не вернутся в течение недели, их лишат родительских прав. Я не могла дозвониться до мамы, родители пропадали где-то в горах, и там почти не было сигнала. И как раз в тот момент, когда на смену голосу автоответчика пришли длинные гудки, Петя прыгнул в мою сторону. Я стояла у этой самой стены, еще не исписанной и не изрисованной красками. В одной руке держала телефонную трубку, а в другой — чашку с горячим кофе… Брат слишком разыгрался, и толкнул меня. Я выронила трубку, кофе выплеснулся на стену и оставил на белой штукатурке пятно.
Телефон сломался, чашка разбилась, и я не выдержала. Вспылила. А он… — Лера проглотила подступившие слезы. — Он сказал, что я ему не мать, чтобы учить. И убежал из дома. А я, вместо того, чтобы побежать за ним, вернуть, помириться, сказала только одно слово.
Иди.
И осталась одна, размазывая слезы. Дозвониться до матери так и не получилось. А Петя все не возвращался. Я думала — побегает по двору, остынет, никуда не денется. Да и что могла еще подумать двенадцатилетняя девочка, выросшая практически без матери и отца?
Лера ненадолго прервала рассказ. Она вдруг заметила, что ходит по комнате туда-сюда, вновь переживая тот страшный день. Леонид не сводил с нее глаз, и ни разу не перебил.
— Петя не вернулся. Ни через час, ни к вечеру, ни на другой день. Ни через неделю, ни через год, — Лера горько усмехнулась. — Человек очень изощрен в способах казни, особенно если казнит самого себя. Я не спала много ночей, почти не ела. Все ждала, что брат вернется. Конечно, тем же вечером я позвонила бабушке в больницу, а бабушка — в полицию и нашим родителям. Мама и папа прилетели уже на следующий день. Все — и полиция, и родители, и волонтеры — прочесывали город несколько дней. Но следов Пети не нашли. Я тоже искала. Правда, потом папа запер меня дома, чтобы не потерять еще и дочь. Мне исполнилось тринадцать лет, и это был самый ужасный день рождения.
Уже потом мне сказали, что Петю видели рядом с парком. Он сел в белую иномарку, и машина уехала в неизвестном направлении. Свидетель — подслеповатая старушка — не разглядела номера. Но она сообщила, что мальчика подозвал водитель. Они о чем-то разговаривали, а потом мальчика за руку затянули в салон автомобиля. Больше ни машины ни ребенка никто не видел.
Лера замолчала. Вынырнула на поверхность. Она еще не поняла, полегчало ей или нет. Только боялась взглянуть на Леонида. Она ожидала увидеть на его лице осуждение, жалость, презрение…что угодно, только не то, что было на самом деле.
— Ты очень сильный человек, — неожиданно сказал Леонид, и в голосе почувствовалось… уважение? Или нечто другое, но что-то теплое, совсем не то, чего ожидала Валерия. И она подняла на него взгляд.
— Ты не считаешь меня монстром?
— Глупая, — Леонид подошел, и убрал растрепанную челку с ее глаз. — Ты поступила так, как смог бы поступить далеко не каждый. Ты считала себя виноватой все это время, хотя твоей вины нет. И ты не рассказывала о своей боли, чтобы не перекладывать тяжесть со своих плеч. Не искала оправдания. И не переставала надеяться.
— Ты первый, кто все это услышал, — тихо произнесла Валерия. — Бабушка умерла, родители по-прежнему ездят по экспедициям, а я — я никому не рассказывала. Даже самым близким друзьям.
