Павел Генералов - Искушения олигархов
— Вам с окурочками завернуть, товарищ народный депутат? — невесело веселился Костя.
Он, обычно такой уравновешенный и солидный, сегодня был каким–то не таким. Вздорным каким–то, что ли… Оно и понятно — жена уходит. А это вам не жук чихнул. К тому же — виски. Ох, и сурьёзный напиток! Как там писал поэт? «Как хороши, как свежи были виски»?
— Петухов! Да ты — пьян! — осенило Катю.
— Есть немного, — согласился Костя. — Остаточные явления. Ты мне вот скажи, Кать, если ты вдруг надумаешь возвращаться, то ты вернёшься сразу ко мне или со вторым мужем сначала попробуешь воссоединиться?
— Дурак ты, Костя, хоть и банкир, — беззлобно огрызнулась Катя и решительно застегнула молнию на чемодане. — Помоги лучше этот сундук до лифта дотащить.
Проводив жену, Петухов закурил сигарету и подошёл к окну.
Жёлтый, с бордовыми прожилками кленовый лист, зацепившись за карниз, шевелился на ветру, как попавшее в плен насекомое.
Длинноногий Лёвка у подъезда выбивал чечётку.
Дверь подъезда открылась и оттуда выкатился чёрный, на колёсиках чемодан.
***— Ну, красавица принимай коня!
Невысокий худенький Вартан снял замасленные перчатки и, довольно улыбаясь, отошёл от Нюшиного «пежо».
— Спасибо, Вартан, сколько я вам должна? — Нюша осмотрела сверкающую, чисто вымытую машину и достала кошелёк.
— Варужан! — крикнул Вартан, и из двери мастерской появился удивительно похожий на Вартана, разве чуть больше седины на висках, его старший брат.
Вартан и Варужан, перелыгинские армяне — «волшебники», как их называли дачники, были супермастерами и отличались удивительной честностью при расчёте за ремонт автомобилей. К ним даже из Москвы ездили. Кроме честности братья славились высоким качеством работы.
Варужан протянул Нюше листок с расчётами, где отдельной строкой значились транспортные расходы. За деталями для Нюшиной иномарки Вартану пришлось ехать в Москву.
— Ничего, если в долларах? — спросила Нюша, в уме пересчитав сумму по курсу.
— Да хоть в фунтах стерлингов, лишь бы не в зайчиках — улыбнулся Вартан. — Тут недавно один чудак пытался в белорусских долларах заплатить, — объяснил он. — Я бы взял, да брат отказался, правда, Варужан?
Вернувшись в Дом творчества, Нюша сразу решила подняться к себе. С этими праздниками, починками и трапезами по расписанию она совсем было забросила свои новые русские сказки. Проходя мимо вахты, она замедлила шаги. Почему–то ей казалось, что сегодня ей придёт весточка от Иванова — Растрелли, мима–клоуна, с которым она познакомилась у Тухачевского. Но вахтёрша вязала носок, не обращая на Нюшу ровно никакого внимания.
Ну, не очень–то и хотелось, — подумала Нюша и, поднявшись в номер, включила ноут–бук. Иван Пушкин — Чей-То — Сын ждал её дальнейших указаний. Она открыла файл «Пушкин» и принялась за вторую часть триптиха–сказки.
«ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МЕРСИ-ТОЛКАЙ
В той же самой стране, которая так далеко, что даже близко, жили–были–поживали, что–то там наживали два брата — Барма и Постник. Точнее — полтора брата. Потому что до пояса Барма и Постник были одним человеком, а дальше — раздваивались. Капитально так, по–взрослому. Сиамские, называется, близнецы.
Хотя, если так уж честно, то какие они близнецы? Нич–чего общего, кроме того, что от пояса и ниже. Барма — тощий длинноволосый субъект с раздражительным нравом, а Постник — добродушный толстячок с головой лысой и твёрдой, как биллиардный шар. Только вот руки у них обоих были одинаковые — золотые. Из–за этого приходилось братьям перчатки на людях носить, дабы в соблазн не вводить. А так как Барма по пьяни часто свои перчатки терял, то изнашивали они в год ни много ни мало, а тыщи полторы перчаток. Самых разных: нитяных, шерстяных, кожаных, резиновых и даже замшевых. Но последние исключительно по праздникам. Эти перчатки им заместо календаря были: раз на руках мягкая замша — значит, сегодня праздник! Такая вот примета. Верная.
Вышли братья на крыльцо — ох, и хороший денёк выдался! Солнце — как полтинник начищенный, в небе — ни облачка. Тишина — хоть уши затыкай. Вдруг — чу! Никак моторы жужжат?
— Несёт кого–то нелёгкая, — проворчал Барма.
— А может — лёгкая, — возразил Постник.
Не успели они доспорить, как возник перед их глазами зелёный, в цвет травки, новенький «мерседес». А за ним, на верёвочке, как шарик воздушный, другой «мерседес». Такой же зелёненький, такой же новёхонький.
— Здорово, братаны! — вылез из головного «мерседеса» Иван Пушкин, а за ним и Пафнутий выпрыгнул, кряхтя и охая. Не кот, не пёс — сплошное недоразумение.
— Угу, — буркнул Барма.
— Здравствуйте, гости дорогие, — расплылся в улыбке Постник. — С чем пожаловали?
— Сочините мне из двух этих машин — одну. И такую, чтобы никто не догнал, — сказал Пушкин и для убедительности почесал пушкой переносицу.
— Особенно — Колян Бессмертный, — подтявкнул Пафнутий, почёсывая бок.
— Сначала блох выведи, — отозвался Барма. А Постник потёр руки в перчатках шёлковых:
— Сочиню–ка я вам, гости бриллиантовые, Мерси — Толкая! Чтобы с каждой стороны — по рулю!
— По рублю, — проворчал Барма, но в голове его уже что–то защёлкало. Любил он решать хитрые задачки не меньше братца своего слабовольного, мягкомозглого, даром, что голова твёрдая, как грецкий орех.
Сказано — сделано. Из двух машин одну сделать всё ж немного проще, чем из одной — две, не так ли? Вот и спорилась работа — любо–дорого. Барма даже материться не успевал. Замелькали руки в перчатках, засверкали огоньки сварочные, загремело железо, затянула унылую песню пила–нержавейка–всё–на–свете–разрезайка. Краской запахло, весёлой, зелёненькой.
Не успел Иван Пушкин досчитать до одиннадцати, как Мерси — Толкай в полном блеске и полной же готовности нетерпеливо бил колёсами, подгоняя хозяина: В путь! В путь! В путь! В какую хошь сторону — в такую и поезжай, а понадобится — сразу меняй курс. Пока супостат разворачиваться будет, Мерси — Толкай уже за мильён километров умчится.
— Классная тачка! — восхитился Пафнутий, выискивая в Мерси — Толкае шрамы боевые. Напрасно ищешь, котопёс! Барма с Постником халтуры не гонят, за базар по полной отвечают, понял, недоразумение?
— Ох спасибо, братья, уважили! — прямо прослезился Пушкин и слезу вытер ладонью волосатой. — Теперь я — самый крутой.
— Круче только яйца варёные, — Барма не удержался, съехидничал. — Плати лучше.
Постник лишь скромно потупился, перчаткой смахнул с Мерси — Толкая пыль невидимую. Он уже прикидывал, что на гонорар купит. Варенья малинового, это раз. Огурчиков маринованных. И пивка — чтоб тёмное, пенистое. Всё умели мастера — но это всё какое–то несъедобное было. Металлическое, электронное, в лучшем случае — дерево с пластмассой. А жрать каждый день хотелось, с самого утрева.
Ох, как не хотелось Ивану Пушкину платить по этому счёту, ой–ёй–ёй. Уважал он братьев потому что, крепко уважал за руки золотые, безотказные. За смекалку, за изобретательность… Но — что делать! Ведь безотказные–то они не только с ним. Придёт к ним Колян, запросит второго Мерси — Толкая сварганить — сделают! И глазами не моргнут… Иван хорошо знал, что надо делать — тёзка его, царь по профессии, так всегда поступал.
Тяжко вздохнул Пушкин, кивнул Пафнутию, отвернись, мол, если слабонервный, и штык достал из кармана штанов зелёных, в цвет чудо–тачки. Удар его был подобен молнии. Четырежды взмахнул Иван штыком — четырёх глаз как ни бывало. Двух — Барминых. Двух — Постниковых.
— Спасибо, — прохрипел Постник, а Барма матюгнулся кратко, озлобленно.
— Прости, братан, — всхлипнул Иван и вскочил в Мерси — Толкай. — Поехали! — крикнул он отчаянно. И газанул, чуть не потеряв Пафнутия, который едва успел впрыгнуть в авто через оконце слюдяное.
— Гонорар, блин! Телеграфом переведи, — вслед Ивану заорали ослеплённые Барма и Постник.
И лишь когда пыль от Мерси — Толкая улеглась, вернули братья глаза свои на место, им природой предназначенное. Не в первый раз им зенки выкалывали, и, наверное, не в последний. А у них на такой случай специальная хитрая конструкция в голове была предусмотрена, типа мешочка потайного: глаза туда и прятались. От штыков, кинжалов и ножниц подальше. У них и в штанах похожее приспособление имелось. Но пока на то, нижнее достояние, никто не покушался — только, знай, глаза кололи. Никакой фантазии у народа, честное сиамское!»
Честное сиамское! Как же хочется есть! Желудок слипся в маленький комочек и жалобно поскуливал. Нюша взглянула на часы — ужин она благополучно пропустила. Ну что ж, можно и попоститься, так, за сидячей–то работой недолго и в шарик превратиться. Вздохнув, она достала из маленького холодильника пакет кефира и творожный сырок, оставшийся от завтрака. Ужин аристократа — это то, что осталось от его же завтрака.