Павел Генералов - Искушения олигархов
Правда, сегодня Котов, наконец, соизволил назначить встречу. Прямо на пепелище. Видно, собственными глазами хотел взглянуть на плоды своей преступной бездеятельности, прямо–таки граничащей с халатностью. Разве так с партнёрами по бизнесу поступают?
Но… Если посмотреть с другой стороны, Костю — Пилота вроде как на хранении героина повязали. Это Костю–то, осторожного как невеста в канун свадьбы и хитрого как миллион китайцев! Костю, который к наркоте и на полшага не подходил даже в прежние, отмороженные времена! Вряд ли это было такой уж простой случайностью.
Говорят, к Пилоту в офис сам майор Феклистов пожаловал. А майор просто так, наугад, в гости не ходит — только наверняка. Не иначе, как под Костю кто–то сильно копает. Кто–то, кому Пилот дорожку перелетел.
Может, Котов и копает? Ведь ещё той самой ночью, Варфоломеевской, когда всё тут заполыхало, Ситников ему сразу отзвонил. А уже утром, спозаранку Пилота и взяли. Ну, ежели всё это устроил именно Котов, да ещё так оперативно, то — честь ему и хвала. За то, что оборзевших, жадных до земли «внуковских» укоротил, многое можно было бы и простить.
Но злость на нерасторопного Котова по–прежнему не проходила. Пепелище не способствовало. Ситников, глубоко вздыхая, бродил по периметру останков. Где же Котов? В пробках застрял, что ли?
Мысли пошли по новому кругу. Пилот, по крайней мере на ближайшее время, из игры явно выпал. Так что со Станиславом Евгеньевичем вполне можно будет заново поторговаться. Только вот кто вернёт Павлу Геннадьевичу заначку и яблочную наливку? Очень бы хотел Ситников узнать ответ на сей вроде как риторический вопрос. Для кого и риторический, а для кого и обидный до глубины души.
Заначку от жены, Валентины Олеговны, — пятнадцать тысяч — Ситников хранил в одном из ящиков своего рабочего стола. А наливку ему ежегодно по осени поставляла вдова классика советской литературы. Знатная была наливка, такой уж точно ни за какие деньги не прикупишь. Да и денег было жаль, хоть и не велика сумма. Так и не успел потратить на самые личные нужды!
Ситников непроизвольно расплылся в улыбке, вспомнив кокетливое личико своей любимой девочки-Оленьки, для которой он уже год как снимал квартиру неподалёку, в Солнцево. Оленька была ласковой и любвеобильной, но расходов требовала немалых. Ну да ладно, прорвёмся! — сам себе сказал Ситников, определённо решив сегодня в обязательном порядке Оленьку посетить. Надо, как говорится, отдохнуть — и от волнений последних дней, и от трудов праведных. Уж этой–то радости Павел Геннадьевич точно заслужил!
Он чертыхнулся, споткнувшись об обломок кирпича. Ну наконец! Кажется, едут!
Котов прибыл на белоснежном «мерседесе» и в сопровождении многочисленной охраны — два джипа едва развернулись на пятачке возле бывшей администрации. Сам Станислав Евгеньевич вышел из машины с таким счастливым лицом, будто приехал не на пепелище, а на свадьбу ближайшего и неоправданно холостого друга. Лысина Котова сияла, и он едва не потирал ручки. Протянутую руку Ситникова он пожать всё же соблаговолил, но как–то так, очень между прочим. Рука у Котова была влажной и холодной, как будто он по дороге останавливался и ловил лягушек в заросшем тиной перелыгинском пруду.
— Да, повеселились ребята! — осмотрев пепелище, ухмыльнулся Котов и сделал приглашающий жест в сторону своего белого мерина. — Давайте обсудим наши дела в машине. Слышал, у ваших внуковских друзей теперь другие заботы. Больше они нашим генеральным планам не помешают.
Уже подходя к машине, Ситников склонился к самому уху Котова:
— Станислав Евгеньевич! А как вам это удалось?
— В смысле? — столь же тихо и заговорщицки проговорил Котов.
— В смысле Кости — Пилота, — ещё тише уточнил Ситников.
— Говна–пирога! Сидеть ему теперь — не пересидеть! — довольно хихикнул Станислав Евгеньевич, пропуская Ситникова в чрево машины, дверцу которой предусмотрительно распахнул один из охранников. — На крючке он давно сидел. Надо было только дёрнуть за леску. Вот я и дал отмашку. Сразу после вашего звонка. Хотя, учтите на будущее, столь поздних звонков я не люблю! — и Котов погрозил Ситникову пальцем.
Ситников, усаживаясь в салоне, не преминул добродушно огрызнуться:
— Я вам и раньше звонил, да вы не отреагировали!
— Ладно, ладно, не обижайтесь, Павел Геннадьевич. Лучше поздно, чем никогда! А на самом деле — в самое время. А то у нас тут вроде как новые конкуренты образовались! — ухмыльнулся Котов и занял место рядом с Ситниковым.
Хорошо обученный водитель с тяжелым подбритым затылком в то же мгновение выскочил из машины и захлопнул за собой дверь, оставив партнёров по бизнесу беседовать наедине.
***— Ну, снял, Валер? — молоденькая рыженькая тележурналистка Алиса Козырева в тёмно–синей кепке–бейсболке с надписью ВСТ, перевёрнутой козырьком и, соответственно, логотипом назад, теребила долговязого оператора за край кожаной потёртой жилетки.
— Ни фига. Народу, блин, больше, чем людей! Пока у нас в активе — одни затылки! Проституток не видели, что ли? — раздражённо ответил Валера. — Давай с другой стороны подойдем, хоть матерей снимем.
Мобильная съёмочная группа канала ВСТ не без труда выбралась из толпы журналистов и зевак, окруживших митинг «ночных бабочек», и стала пробираться к митингу матерей. Там прессы, да и зевак было заметно меньше.
Два одновременных, да ещё преколоритнейших митинга возле здания Государственной Думы были настоящей находкой для слегка расслабившихся по лету журналистов. Матери против пива и проститутки за свободную любовь — и угораздило же это бабьё собраться в одно время и практически в одном месте! Прямо шабаш ведьм на Лысой Горе, а не священный вход в главный законодательный орган страны!
Ярко раскрашенные, нагловатые и крикливые жрицы страсти ради митинга вышли на улицу в неурочное время — было всего одиннадцать часов утра. В динамиках, поставленных по обе стороны этого странного пёстрого сборища, звучала весёленькая мелодия из раннего Кальмана. Удалые девицы вызывающе виляли бёдрами в такт опереточному ритму, отчего их стройная колонна была похожа на извивающегося червяка. Весьма агрессивного, надо сказать, червяка.
Лозунги и требования проституток были просты и, в общем–то, не столь уж и вызывающи. Чего же требовали от народных избранников эти милые леди? Ну, во–первых, легализации их сложного и нужного ремесла. С пенсией, социальным страхованием, профсоюзной опекой и прочими прелестями официальной службы. Надбавки за вредность барышни, правда, не требовали.
Второе, чего добивались девицы — это свободы. Правда, здесь требования были предъявлены несколько более размыто. Лозунг «За свободную любовь!» казался не только туманным, но даже и несколько старомодным.
Хотя державшая этот плакат девушка в кислотно–лимонном платье очень старалась. Её груди, казалось, вот–вот вывалятся из глубочайшего декольте, а длина платья — из–за манипуляций с плакатом сверкающая тряпочка как–то сама собою ползла всё выше и выше — вызывала восхищение даже у видавших виды телеоператоров и фотографов гламурных журналов.
А вот плакатик в руках барышни с лиловыми волосами и в чёрном платье с рубиновыми блёстками был более конкретен. Там было начертано «Москва — территория любви» и помещено изображение той самой Госдумы, возле которой и происходило действо. Такая вот получалась стерео-Дума. Похоже, барышни намекали, что снимать клиентов им надо разрешить прямо здесь, в месте, где кучкуются лучшие, прямо–таки отборные мужчины страны.
Третьим и, пожалуй, самым неожиданным требованием девиц были выпады в защиту пива. И — против запрета телевизионной рекламы пива. Здесь легкомысленные красотки проявили недюжинную политическую зрелость. Вокруг да около пивной рекламы в Думе всё прошедшее лето шли нешуточные дебаты. Казалось, других проблем в стране больше не существует, и главный враг всех россиян обнаружен. Осталось только уничтожить. За этого–то врага и вступился неформальный профсоюз проституток.
— Пиво — напиток любви! Руки прочь от пива, — скандировали хором три лохматые жрицы, постукивая одиннадцатисантиметровыми каблуками по асфальту. Казалось, после каждого удара в дорожном покрытии остаются выбоины.
— Запретить рекламу пива! — чуть более нестройно отвечали им участницы другого митинга, чьё кредо было заявлено на огромном транспаранте.
«Матери против пива», — вот что написано было на длинном красном полотнище белыми буквами. Этому лозунгу вторил другой, выведенный уже на белой ткани буквами красными. «Не дадим спаивать наших детей!» — красные буквы в этом контексте казались кровавыми.
Матери, среди которых обнаружилось немало молоденьких и прехорошеньких, были одеты куда как скромнее проституток. Зато их было больше и кричали они громче, вырывая «матюгальники» друг у друга.