Владимир Болучевский - Танцы в лабиринте
- Толя, - как бы невзначай обронил Леон, - а вы, кстати говоря, гонорею свою долечили?
- Фу, как неспортивно... - фыркнул мгновенно уничтоженный соперник и ушел на кухню.
- Леон притворил дверь ванной.
- Ну вот... - вышел из спальни одетый Рим. - А... ничего, если я потом тоже умоюсь?
- Вчера вы у меня позволения не спрашивали.
- Ну... то вчера, а то - сегодня.
- Послушайте, Рим, а как же так вышло, что вы в Душанбе вчера не улетели? - Леон направился на кухню.
- Да нет... все наоборот...
- Как это "наоборот"?
- Мне не лететь, а провожать нужно было. Родственника. Вот... он как раз вчера здесь и был.
- А мне показалось, что он никуда лететь не собирался. Что он вообще во Франции живет. Или я что-то не так понял? Зачем ему в Душанбе?
- Да нет... ох... - Рим присел на табурет, облокотился локтем яа стол и положил подбородок на ладонь.
- Стой! Не двигайся, - встрепенулся Анатолий, - так и сиди! Сейчас ваять стану. Знаешь, как будет называться? "Запоздалое раскаяние..." Ничего, а? Не, ну ничего?
- А откуда это у вас. Толя, бланш такой роскошный? - вертел в руках Леон опустевшую бутылку из-под коньяка.
- Да ты все равно не поверишь.
- Отчего же...
- Ну... пошел я пару дней назад умываться, будучи с похмелья. Пасту на щетку зубную выдавливаю, а она у меня из слабовольных рук - хоп! Я, естественно, на лету ее попытался подхватить, резко так наклонился, нервически, ну и... бровью о край раковины. Вон как теперь заплыло.
- Н-да?
- Я же говорил, что ты не поверишь. А это правда. Тем не менее.
- Ну, допустим похоже. - Леон поставил пустую бутылку на стол. - А зачем же яуж-' но было в одиночку вот это вот все выхлебывать?
- Да ладно. Там и было-то всего... Нашел чем попрекать. Сейчас сгоняю, у меня там вроде бы должно еще оставаться. Не мог же я вчера все бабки засадить.
- Мог. Не надо обманывать самого себя. Не надо стараться казаться лучше... - тихо произнес Рим.
- А сейчас узнаем, - Анатолий вышел в коридор, из которого спустя пару минут донеслось радостное:
- Не-а, я ж говорил, что не мог. Только они в говне каком-то...
- Грязные деньги, - тихо произнес в пространство Рим. -- Такими расплачиваются с торговцами оружием.
- А говорят... - Анатолий встал на пороге кухни, обнюхивая перепачканные в чем-то липком купюры и морщась, - говорят, деньги не пахнут.
- Это ты опять "новодел" кому-то за "чистую семнашку" втер, вот Господь тебя и наказывает. Вы представляете себе, Рим, он фальшивыми иконами торгует. Сам же их делает и сам продает, выдавая за старинные. Его же убьют когда-нибудь.
- А ты накаркай еще... - Анатолий плюхнул пачку купюр в мойку.
- Да ты!.. Ну Толя, ну честное слово... - всплеснул руками Леон. - Ну как же так можно, они же неизвестно в чем, а тут же посуда...
- Во-первых, я на самом деле графику свою продал, честную, а во-вторых, Анатолий заткнул мойку пробкой, плеснул моющего средства, открыл кран и стал стирать деньги, - во-вторых, еще бы и карман у куртки застирать бы надо. Чего ж это я туда засунул-то, а?
- Ну честное слово...- вздохнул Леон сокрушенно и вышел из кухни.
- Грязные деньги, - повторил, глядя в пространство, Рим.
Сейчас, - Анатолий ополоснул под краном, отжал в кулаке, а потом разгладил на ладони две сторублевые купюры. - Вот эти я сейчас возьму, а то ведь время не терпит, а остальные ты, пожалуйста, в ванной потом на веревочке развесь, а? Он взглянул на Рима. - Пусть просохнут.
- Повешу, - вздохнул Рим. - Ты иди. Я сам достираю.
- Все, - вскинул вверх руки Анатолий. - Одна нога здесь, другая там. Быстрым соколом. Я прямо так, в одной рубашке, ничего?
Рим пожал плечами.
12
- К ответу перед Родиной готов! - отрапортовал кап-два. - По всей строгости закона.
Петр Волков достал сигарету, прикурил ее и, глядя на тлеющий кончик, неторопливо сказал:
- Вы присядьте пока.
- Есть! - Седов с готовностью опустился на стул.
- Не все так просто, - задумчиво произнес Петр.
- Согласен, - кивнул Седов.
"Вот ведь, етит твою мать... - размышлял про себя Волков. - И чего теперь делать? Расспрашивать его дальше, что, мол, за тачка в тебя въехала, кто как выглядел - это ж... идиотом себя полным выставить, если не хуже. Он же уверен, что я в курсе. Ну, обязан быть в курсе,. по крайней мере. Это у него сейчас, спьяну, в мозгах не все друг с другом стыкуется. Узелки не завязываются, потому что он ничего увязывать и не пытается даже. Увидел меня, отождествил с карой неминуемой и расслабился. Обрадовался даже. Это нам знакомо. Устал человек бояться, арест для него облегчение. Это бывает. Но брякни я чего-нибудь лишнее, он же мигом сообразит, что пассажир-то я какой-то левый. Я ж ему ни документов не предъявил, ни... ну вообще ничего. Просто он себя настолько уже накрутил, что тюрьмы как избавления ждет - все какая-то определенность. И не осознает вдобавок, что он пьяный. А значит... значит, не надо делать резких движений, суетиться не надо. Если он меня расколет, поймет... ну, что не перед тем раскрылся... тут уж... мало ли, как эта ручка работает, - Петр покосился на лежащую возле капитана шпионскую авторучку, - может, она стреляет говном каким-нибудь. Он меня спьяну и присовокупит, в качестве бездыханного тела агента вражеской спецслужбы, ко всем этим вещдокам, когда протрезвеет и решит в объятия нашей доблестной контрразведки сдаваться. У него же сейчас кто не "свой", тот, значит, "чужой". Однозначно. И не валить же его, на самом-то деле, в пределах разумной самообороны. Мужик вроде неплохой. Водки вот только ему, по жизни, жрать бы меньше надо, но уж это... А если просто скрутить, так что потом делать? Самому спецуру вызывать? Ну уж нет... Извиняйте, ребята. У вас свои расклады, у меня свои".
- Значит, так, - сказал наконец Волков, решительно раздавив окурок в пепельнице.
- Да? - вскинул на него взгляд кавторанг.
- Положение дел на сегодняшний день таково: мне, короче говоря, очень важно было выяснить вашу... так сказать, позицию на настоящий момент. Я потому и решил, поразмыслив, прийти к вам один, таким вот... частным, что ли, образом. И очень рад, что в вас не обманулся. Именно так я... э-э... всю эту ситуацию себе и представлял. Вот это вот все, - Петр обвел взглядом лежащие на столе предметы, - пусть пока остается у вас.
- А как же?..
- Так надо, - твердо сказал Волков. - Далее... Платок есть?
- Так точно. - Седов вынул из кармана носовой платок.
- Похвально. Сотрите отовсюду отпечатки своих пальцев. Предельно аккуратно. Так. Теперь сложите обратно в пакет. Ну что ж вы... платком, платком. Вы же опять наследили. Вот так. Заверните и уберите. Это раз. Теперь... Ничего не предпринимайте. Бросьте пить и психовать. В понедельник выходите на службу. Чтобы все было как всегда. Не нужно привлекать к себе лишнего внимания. Будут звонить эти... ну, вы понимаете?
- Так точно.
- Вот... Будут расспрашивать, ну мало ли, что со связником и прочее, говорите все как есть. Ничего не врите и ничего не скрывайте. Не надо их считать идиотами. Ну, разумеется, о нашей с вами встрече...
- Это понятно.
- Никто! Повторяю - понимаете? - вообще никто не должен знать. Видите ли, у нас тоже... утечки возможны. На улице меня встретите - проходите мимо. Я вас не знаю, вы меня. Для вашего же блага. Ясно?
- Это понятно.
- Вот и хорошо.
- А что же со мной?
- Посмотрим. - Волков поднялся из-за стола и направился к выходу. Подумаем. Не так все просто.
- Я же ведь... ничего еще и не сделал, - Седов стоял на пороге квартиры и смотрел вслед спускающемуся по ступеням лестницы Волкову, -- такого...
- Я с вами свяжусь, - обернулся Петр. - Разберемся.
13
- О, ба-рат, как, а?! - сказал вслух самому себе Волков, захлопнув дверь джипа и вставляя ключ в замок зажигания.
Воистину, город наш удивителен. Цирк, да и только. Или, скорее, театр. Будто бы на самом деле выстроил его кто-то на ладони, опустил затем уже в таком вот, готовом виде, целиком, со всеми его дворцами, проспектами, набережными, мостами и трущобами на зыбкую поверхность болот, которая отдельный камень держать не может - где и жить-то человеку вообще-то не надо бы, ибо дух нехороший, морок некий, от диких этих болот даже сквозь мостовые подымается, и наблюдает теперь, как население в этих его декорациях пытается судьбу свою обустроить.
Пространство бытия в виде лабиринта каменного дано. В общих чертах даны инструкции, как в нем жить. А зачем - это пусть каждый сам догадывается, ну и... роль свою играет в соответствии.
Декорации, конечно, мощные. Но только морок-то болотный в воздухе висит, огоньки какие-то блуждающие пляшут. Вот крыша у людей и едет. Навевают декорации эти самые... мизансцены, ну... небанальные какие-то, что ли. И вот, напрягается человек, силится соответствовать и противиться этому своему стремлению вовсе не может, ибо не от него оно. Просто чувствует, что надо что-то такое... этакое сделать со своей жизнью. Что нельзя, дескать, просто так существовать в этом великолепном свете рампы - камни ему это диктуют. Но диктуют (на манер лукавого суфлера, которому конфуз на сцене - первая радость) невнятно и невпопад. Вот и швыряет героя из фарса в трагедию и обратно.
