Ирвин Уоллес - Семь минут
— …эта книга вызвала тревогу, то, быть может, этот факт показывает, что в Оуквуде больше людей, обладающих высокими нравственными качествами, чем можно судить по количеству зрителей на фильмах, о которых вы говорили. Эта мысль сразу пришла нам в голову. Вторая, и более важная причина заключается в следующем. Поток возмутительной литературы, мерзкой садомазохистской грязи грозит захлестнуть нас, и его необходимо остановить, особенно нельзя допустить, чтобы он дошел до молодежи и впечатлительных людей. Возможно, времена действительно изменились, границы допустимого расширились, и сейчас больше открытости и терпимости. И все же существуют пределы, где-то должна быть последняя черта. Возможно, как умно подметил один священник, наша страна страдает от оргии открытости. Я помню речь судьи Верховного суда Пенсильвании Майкла Мусманно. «Широкая река грязи течет через страну, загаживая берега и распространяя ужасное зловоние. Больше всего тревожит то, что люди, чьи носы должны быть особенно чувствительны к этой вони, совсем не слышат ее. Я говорю об окружных прокурорах и работниках прокуратур по всей стране». Мистер Барретт, я никогда не забуду этих слов. Я намерен быть одним из тех окружных прокуроров, чей нос улавливает зловоние.
— Полностью согласен с вами, — кивнул Барретт. — Едва ли найдется приличный человек, который не хотел бы остановить бурный поток «крутой» коммерческой зловонной порнографии…
— Нет, — прервал его Дункан, подняв руку. — Нас беспокоят не хитрые мелкие продавцы «крутой» порнографии, а случаи, когда те же грязные вещи продаются крупными фирмами вроде «Сэнфорд-хаус» и появляются в каждом книжном магазине. Мы выбрали книгу Джадвея именно из-за высокой репутации Сэнфорда, чтобы это послужило предупреждением другим крупным издателям. Издание грязных книг перешло все границы, и этому необходимо положить конец. Таковы были причины утреннего ареста. Но, мистер Барретт, я не хотел бы делать из мухи слона. Я хочу сказать, что в этом конкретном случае с Беном Фремонтом я не испытываю таких сильных чувств. Я негодую по поводу общей тенденции в литературе и кино в масштабах всей страны и не собираюсь превращать процесс «Народ против Бена Фремонта» в cause célèbre.[4] У нас есть более важные преступления, и «Семь минут» для нас сравнительно незначительное дело.
— Тогда…
— Вся сложность в жительницах Оуквуда. Они оказывают на прокуратуру большое давление и имеют для этого некоторые основания. Мы должны выполнить их требования. Надеюсь, вы понимаете это.
— И, арестовав Фремонта, вы выполнили их требование, — вставил Барретт.
— Верно, мы выполнили свой долг. У вас есть клиент и обязанности перед ним. Я готов помочь вам в разумных пределах, ведь Фремонт уже арестован и находится в тюрьме. Естественно, вы освободите его под залог. Какой следующий шаг вы собираетесь предпринять?
Барретт затянулся и выпустил дым. Потом посмотрел, как он поднимается кверху, и облокотился на стол.
— Я тоже хочу проявить благоразумие, мистер Дункан. Мой клиент предлагает сделку. Бен Фремонт признает себя виновным и платит штраф в две тысячи четыреста долларов, но тюремный срок должен быть условным. Если эти условия вас удовлетворят…
— Ммм… Если мы заключим такую сделку, надеюсь, вы понимаете, что признание подсудимым своей вины на деле означает запрет на продажу «Семи минут» во всем Оуквуде? Все книжные магазины в Оуквуде испугаются ОБЗПЖ и прокуратуры.
— Нам плевать на Оуквуд, — ответил Барретт. — Пусть ее не будет в Оуквуде. Это вы выполните требование оуквудского филиала ОБЗПЖ. Запрещайте продажу «Семи минут» в Оуквуде, но не трогайте остальную территорию округа.
— Так оно и будет.
— Очень хорошо. Моего клиента интересует округ, сам Лос-Анджелес и другие большие города по всей стране. Главное, чтобы книга продавалась в нашем округе. Что касается Оуквуда, то никого из его добропорядочных жительниц не оскорбит вид этой книги в родном городке. Те, кому она понадобится, смогут проехать несколько кварталов в Брентвуд, Уэствуд или какой-нибудь другой пригород Лос-Анджелеса и купить ее там. Таков наш план. Возмущение от ее появления быстро пройдет, ее примут, и больше «Семь минут» не доставят моему клиенту хлопот. А вы выполните свой долг, мистер Дункан.
Барретт умолк в ожидании ответа.
Элмо Дункан погасил окурок, задумчиво встал, сунул руки в карманы брюк и принялся медленно мерить шагами небольшое пространство между кожаным вращающимся стулом и полками, заставленными толстыми юридическими книгами.
Неожиданно он остановился.
— Мистер Барретт, ваше предложение кажется мне довольно разумным.
— Отлично.
— Мы успокоим дам из ОБЗПЖ. Правда, Лукас и Родригес так увлеклись этим делом, что порой мне кажется, будто они ищут предосудительное в каждом слове. Вообще-то это понятно. Они почти каждый день получают жалобы и должны на них реагировать. Я не сомневаюсь, что сумею уговорить своих помощников. Я бы мог прямо сейчас заключить с вами сделку, но, чтобы все выглядело прилично, мне необходимо сначала обсудить ваше предложение со своими сотрудниками. Ведь они отдали этому делу очень много времени и сил. Я вполне согласен с вами, но давайте из вежливости подождем до завтра, мистер Барретт. Вы поговорите со своим клиентом, а я возьму на себя судью. Фремонт признает себя виновным, выплачивает штраф и получает условный срок. Справедливо?
— Справедливо, — кивнул Барретт и встал.
Окружной прокурор быстро вышел из-за стола, чтобы пожать ему руку и проводить до двери.
— Не забудьте позвонить мне завтра утром.
— Не беспокойтесь, не забуду.
Когда Барретт открыл дверь, Дункан сказал на прощание:
— Кстати, если увидите Уилларда Осборна…
— Завтра я ужинаю у него.
— Не забудьте рассказать о нашей встрече и передайте ему наилучшие пожелания. Я очень благодарен, что его студия последнее время уделяет мне так много внимания. Передайте мою искреннюю благодарность.
«Как на рынке», — мелькнула мысль у Барретта.
Дункан поднял голову и посмотрел на часы, висящие на стене.
— Мне пора бежать. Очень напряженный день и совсем кошмарный вечер.
День был теплый, но к вечеру с запада подул свежий ветерок. Особенно прохладным он был у океана.
Элмо Дункан продрог и забился в угол заднего сиденья огромного «кадиллака», который прислал после ужина Лютер Йеркс. Дункан взглянул на стекла, чтобы убедиться, что они плотно закрыты. Потом решил попросить шофера включить обогреватель, но увидел, что до Малибу осталось минут пять езды. Скоро он забудет прохладный ветер.
После долгого и утомительного рабочего дня у него едва нашлась свободная минутка поболтать с женой и детьми и спокойно поужинать. Когда к новому дому Дункана в Лос-Фелисе прибыл «кадиллак», чтобы отвезти его к Йерксу на берег океана, прокурор пожалел, что Йеркс не использовал для встреч более доступные места, например свою огромную виллу в Бель-Эйре, построенную в стиле французского поместья. По крайней мере, можно было бы проводить эти тайные совещания в выходные в уединенном особняке в Палм-Спрингс, потому что по выходным расстояние не играет такой большой роли. Несмотря на недовольство, Дункан понимал мудрость выбора места встречи. Этот особняк стоял поодаль от других домов и отлично подходил для дел, которые следует держать в тайне.
Регулярные встречи между прокурором округа Лос-Анджелес и самым богатым промышленником Калифорнии, которые могли вызвать подозрение у многих, начались несколько месяцев назад. Сперва они проходили раз в неделю, но после того, как в компанию влились Харви Андервуд и Ирвин Блэйр, они стали встречаться дважды или трижды в неделю. Конечно, союз между Дунканом и Йерксом когда-нибудь перестанет быть тайной, но пока время для этого не пришло. Подпольная тактика была необходима, чтобы держать в неведении оппозицию, сторонников сенатора Никелса. О сегодняшней встрече, кроме присутствовавших на ней, знали только два человека: жена Дункана и шеф полиции.
Когда Элмо Дункан рассеянно смотрел на коттеджи, стоящие на берегу вдоль Пэсифик-Коуст-хайвей, он думал, что ему очень повезло. Эта мысль часто приходила в голову именно здесь. На него обратил внимание человек, который возводил на троны королей. Он считал, что у Дункана более высокое предназначение, чем карьера прокурора. Большинство из этих домов были летними резиденциями богачей. Элмо подумал, что неплохо бы иметь такой домик, но еще лучше обладать властью.
Элмо Дункан вырос в Глендейле, в благополучном районе, где не было лишений и бедности, но не было и никаких излишеств и роскоши. Его родители постоянно твердили: никогда не трать больше, чем необходимо, знай свое место. Многие люди всю жизнь выполняли эти правила, но в Элмо давно назревал бунт против экономной жизни с ее унижениями и смирением, когда приходится подчиняться людям, стоящим выше нас, но те никогда не прислушивались к вашим советам. Дункан проделал большой путь наверх. В ночь, когда выборы окружного прокурора принесли безоговорочную победу, ему показалось, что он достиг вершины, поскольку только после двух громких процессов, на которых его искусство обвинителя раскрылось в полной мере, имя Дункана стало известно в Лос-Анджелесе и до него начали доходить слухи, что он может стать окружным прокурором. Даже после того как Элмо Дункан понял, что существуют вершины и повыше поста окружного прокурора, он не верил в свою способность покорить их; точнее, не верил до тех пор, пока этот сказочный герой Лютер Йеркс не обратил на него внимание и не посвятил в рыцари. Элмо Дункан знал, что Йеркс ставит только на победителей.
