Фил Уитейкер - Портрет убийцы
Наконец он получает напитки и возвращается с бокалом красного вина в одной руке и яблочным соком в другой.
— Извини, — говорит он. — Я думал, никогда не дождусь.
Звук его голоса или скрип стула, царапнувшего по полу, разбудил Холли. Она проснулась, вздрогнув, с полуосознанным вскриком. Пол вытаскивает ее из коляски, качает, пока она не приходит в себя. Уловив запашок, он приподнимает ее над головой, нюхает попку.
— Худо дело?
Пол снова ее опускает, целует девочку.
— Более чем очевидно.
— Ой, к тому же сейчас твоя очередь.
Появившийся на его лице наигранный ужас вызывает у меня смех.
— Пойду посмотрю, есть ли у них детская комната.
Я отправляюсь в бар.
— Ничего похожего, — говорит бармен и смотрит на меня так, словно хочет сказать: «Сидела бы ты дома». Когда я возвращаюсь к столику, на нем уже стоит еда, и Холли «катается на лошадке» — скачет на колене у Пола.
— Подгузники отсутствуют. — И я развожу руками. — Отнесу ее в туалет.
— Нет, все должно быть по-честному.
Пол встает, берет ее на руки, прихватывает сумку. Я чувствую благодарность при виде того, как он исчезает за дверью мужской уборной, — все-таки старается нести свою ношу, когда может. Помню, отец, когда я впервые привезла к нему Холли, признался, что никогда в жизни не менял подгузников. Он, конечно, в шутку сказал, что готов научиться, даже уйдет с работы, если я хочу, чтобы он помог с ребенком. Я терзалась угрызениями совести, заканчивая свой отпуск по рождению и отдавая девочку в ясли. Но разговор с папой заставил меня понять, в каком совсем ином мире жил он, если сравнить с теми обязанностями, какие ложатся на отца в наши дни.
После того как Пол вернулся, мы с ним по очереди держим Холли на коленях. Мы захватили для нее мисочку, но ее куда больше интересует содержимое наших тарелок. Совершив несколько проб, она останавливает свой выбор на лингвини с лесными грибами на тарелке Пола, предпочтя их моей лазанье. Болтовня о том о сем во время нашей прогулки по городу сменяется полным вниманием к Холли: развлечением ее, кормлением, слежением за тем, чтобы она не слишком напачкала своими ручонками, не ткнула пальчиком в мой бокал, требуя воды. Среди всех этих забот мы оба умудряемся все-таки поесть.
Пол первым кончает обед. Он опускает вилку и спрашивает:
— Итак, что ты хочешь сегодня делать?
Я об этом не думала. Я умудрилась заблокировать все связанные с этим мысли со времени отъезда из Лентона.
— Не уверена.
А мне хочется сказать, что Пол был прав, что вся эта затея безрассудна, что лучше бы мы никуда не отправлялись. И тем не менее я не могу это произнести. Это отзывает предательством по отношению к папе, это все равно что наплевать на те вопросы, на которые мне необходимо получить ответ.
Холли дергает за свою соску, грозя порвать шнурок, завязанный сзади на ее шейке. Пол перегибается через столик и разнимает ее руки.
— Ты по-прежнему хочешь видеть этого Диклена Барра?
Лентон своей протравленной реальностью в дурацком свете выставил мои романтические представления о прошлом. Я боюсь того, что́ может рассказать приятель папы, хотя мне так нужно это услышать.
— Хорошо бы.
— Хол-ли! — Она снова принялась дергать за свою соску. На этот раз Пол отвлекает ее кусочком лингвини, оставшимся на его тарелке. — Ты же понимаешь, можно это отменить, если ты не уверена. Мы могли бы заняться чем-то другим.
— Нет, я поеду.
— О'кей, в таком случае чем мы пока займемся? Еще раз объедем город?
Холли не садится спокойно, она нагибается, тянется к Полу. Он подхватывает ее под мышки и с деланным вздохом вытаскивает из коляски. Я смотрю, как он прижимает ее к себе.
— Окажешь мне услугу?
Он смотрит на меня, кивает.
— Она бы с удовольствием окунулась в бассейн. А мне не помешало бы побыть одной. А то я не могу думать.
У Пола на секунду появляется озадаченный вид, потом он переводит взгляд на девочку.
— Как насчет такой эскапады, тигренок? — Он подбрасывает ее и снова опускает к себе на ноги. — Нырнем с тобой в бассейн, а?
Он пучит глаза, затем втягивает щеки и округляет губы в большое «О». Холли заливается смехом, глядя на это дурацкое лицо. А я чувствую, как слезы обжигают глаза.
— Ты сможешь?
— Конечно, угу. — При этом он не смотрит на меня.
— Ты ведь всегда говоришь, что хочешь проводить больше времени с ней.
— Все отлично. — Он перекручивает ее в воздухе лицом ко мне и сажает к себе на колено. Наконец встречается со мной взглядом поверх ее головы. — В любом варианте.
Когда Пол переехал ко мне, я многие месяцы держала это в тайне от папы. Ничего трудного в этом не было. Года через два после выхода на пенсию папа нашел себе работу в охране — сказал, что с ума сходит от безделья. Он работал пять ночей в неделю, так что мы жили как бы в разных временных поясах. Он редко заезжал на квартиру — всегда я появлялась у него, когда его свободные дни совпадали с уик-эндом. Я любила ездить домой — выключиться на два-три часа. Так могло бы продолжаться до бесконечности, но это не радовало Пола.
— Не понимаю, почему ты не хочешь сказать ему?
— Я не хочу причинять ему боль.
— Перестань. То, как получилось с твоей мамой, не говорит о том, что он зациклен на женитьбе, верно?
— Это другое.
— Почему?
— Не знаю — просто другое, и все.
— Ну а я считаю, нехорошо обманывать его.
— Уверена, он будет тронут твоей заботой. Так или иначе, я не обманываю его. Если он спросит, я скажу.
— Но он едва ли спросит, верно? Во всяком случае, до тех пор, пока я вынужден вести эту жалкую игру, прячась за автоответчиком всякий раз, как раздается звонок, на случай, что это может быть он.
Дело дошло до самой настоящей ссоры. Пол хлопнул дверью и переехал к матери. А я лежала без сна, продолжая про себя спорить, оттачивая то, что могла бы ему сказать, если бы вовремя об этом подумала. Затем стала размышлять, как все это понравилось его мамаше, когда он явился к ней неожиданно, с одной лишь зубной щеткой и рассказом о моем неблагоразумии. Я провела дрянную ночь.
— Не понимаю, почему он не хочет согласиться со мной, — сказала я на другой вечер Саре.
— Потому что ты не говоришь ему правды.
— Вот как. И в чем же она заключается?
— Ты не хочешь, чтобы твой папа знал, что ты живешь сексуальной жизнью. Пока люди живут врозь, можно сомневаться, но когда они съезжаются…
По мнению Сары, я увязла в мужском супрематизме. Пол хочет установить свое превосходство. Теперь он — мужчина в моей жизни, а папе осталось только похромать в кусты, найти себе там спокойное местечко и умереть. Моя боязнь рассказать ему все показывала, что я не готова лишить его возможности гордиться тем, какое место он занимает в моей жизни.
Сара смотрит все программы о природе. На прошлой неделе была программа о львах. Я сказала, меня оскорбляет намек на то, что в моих отношениях с отцом есть элемент сексуальности.
— Не физически, — сказала она. — А в эмоциональном плане.
— То есть?
— Инстинкт собственника, чувство вины, преданность, ревность.
— Папа не такой.
— А я и не говорю, что он такой. Я говорю о тебе.
Мы с Сарой встретились в кабачке на Стрэнде. Когда я вернулась домой, Пол уже лежал в постели.
Я могла либо лечь рядом с ним, либо разложить диван-кровать в свободной комнате. Он зашевелился, когда я легла.
— Как все прошло? — Голос был сонный.
— Отлично.
Я передвинула ноги на его сторону, почувствовала, как тепло начало согревать пальцы.
— Я подумала. Я поеду и встречусь с ним. Ты прав: он должен рано или поздно узнать.
Я дождалась свободных дней папы, чтобы он не был усталым и легкоуязвимым. Предварительно позвонила, сказала, что мне надо приехать, чтобы кое-что ему рассказать. Он открыл дверь с привычной улыбкой. Я прошла вслед за ним в гостиную, и мы принялись болтать. Через несколько минут он прервал меня на полуслове и спросил, что я хотела ему рассказать. У меня закружилась голова, словно я подошла к краю обрыва и сейчас шагну в пропасть.
— Да в общем, ничего особенного. Пол переезжает ко мне. Я подумала, что тебе надо это знать.
Он секунду смотрел на меня.
— И?
— И — все.
— Только-то?
Я кивнула.
— Ничего не понимаю. Он живет у тебя уже несколько месяцев, верно?
Я залилась краской.
— Откуда ты знаешь?
Уголки губ дрогнули в улыбке.
— Ты тоже будешь знать, когда у тебя появятся дети.
Я посмотрела на него: рукава рубашки закатаны, обнажая все еще сильные руки, густые волосы аккуратно подстрижены, на висках проплешины.
— Почему же ты ничего не говорил?
— Я считал, что ты сообщишь мне об этом, когда будешь готова. — Он уперся руками в колени и рывком поднялся. — Это не великое событие, Зоэ. Люди, знаешь ли, и в мое время так поступали — правда, менее часто, чем теперь. Главное, чтоб ты считала, что так и должно быть. Ты, к примеру, хочешь иметь свекровь?
