Димитрис Раванис-Рендис - Современный греческий детектив
Удостоверившись, что вокруг ничего подозрительного нет, Фотис поднялся на третий этаж. Ключ у него был. Прислушавшись у двери квартиры, бесшумно отпер ее и вошел. Ни души! Сняв шляпу и пальто, спокойно положил их на стул.
Обстановка простая, но все изящно, со вкусом. Сразу видно, что здесь обитает женщина. Абсолютная чистота и порядок. Включенного утюга, конечно, нет. Надо проверить: что, если утюг — это сообщение? На столе, на комоде, в шифоньере, под диванными подушками — нигде ничего «недозволенного». И Фотис снова принялся рассуждать.
Марианна уезжала в спешке, не успев связаться со своими. Возможность позвонить представилась ей только на вокзале. Для этого она должна была оставить Отто. Под каким предлогом? «Мне нужно позвонить…» Зачем? Необходимо было придумать нечто экстраординарное, драматическое, наконец, чтобы ее тревога показалась обоснованной. «Я забыла выключить утюг!»
Не исключено, что эта фраза пригодилась Марианне и как оправдание на случай, если телефонный разговор подслушали чужие уши.
Зазвонил телефон. Наверно, Антонис предупреждает об опасности. А если «другой» решил проверить и эту квартиру? Как же он промахнулся, когда давал указания Антонису. Надо было сказать, чтоб он воспользовался условным сигналом. Нет, трубку брать он не будет. Сперва надо подготовить декорации, чтобы предлог Марианны выглядел правдоподобным. Фотис бросился на кухню, а телефон зазвонил опять.
Неся утюг и гладильную доску в прихожую, Фотис соображал: один из двух звонков — от Антониса. Первый или второй? Если в первый раз звонил «другой», ему незачем звонить снова — ведь ему не ответили. Могло быть и так: вначале позвонил Антонис, а «другой» — сразу же после него. Мог позвонить и кто-то из знакомых Марианны. Как бы то ни было, Фотис остался последователен в своем решении и трубку не снял. Включил утюг. Дал ему нагреться настолько, чтобы было понятно, что его включали.
Снова раздался звонок. На сей раз — в дверь. Фотис затаил дыхание. Послышалась возня у замка, подбирали ключ. «Другой».
Фотис на цыпочках прокрался на кухню и затаился за дверью.
Ключ был подобран, в квартиру вошли.
— Есть здесь кто-нибудь? — спросили по-немецки.
Шаги.
Сколько их? Фотис внимательно прислушался и пришел к выводу: один. Обычная проверка, но наследить не хотят, чтобы не вызвать неудовольствие Отто Крайсмана. Что они проверяют? Утюг?..
Шаги приближались к кухонной двери. Фотис пытался угадать: сам ли «другой» или кто-нибудь из его помощников?
Зазвонил телефон. Сквозь щель Фотис разглядел незнакомца: плотный, в штатском, без труда угадывался военный, пруссак. Незнакомец в нерешительности остановился у телефона. Брать трубку или не брать? Взял.
— Алло?
Ответа не последовало, и он, пожав плечами, положил трубку.
Звонил наверняка Антонис. Беспокоится, должно быть, сейчас поднимется сюда. В щель был виден стоящий посреди комнаты человек с револьвером в опущенной руке.
— Руки вверх! — крикнул Фотис, не выходя из-за двери.
Немец непроизвольно поднял руки, растерянно озираясь.
— Спокойно! — продолжал по-немецки Фотис. — Я тебя вижу и целюсь в голову. Брось револьвер!
Незнакомец буркнул «гут» и бросил револьвер на пол.
— Подвинь ногой к кухонной двери! — скомандовал Фотис.
Немец послушно выполнил его команду.
— Сядь в кресло лицом к окну!
Немец снова подчинился.
Схватив револьвер, проверив, заряжен ли он, и сняв с предохранителя, Фотис подошел к немцу.
— Ты кто такой?
— А ты? — задал встречный вопрос немец.
— У меня оружие, отвечаешь ты! Кто тебя послал сюда и зачем?
— Мне дали ключи, сказали, надо проверить, какой подходит и…
— И?
— И посмотреть, не забыла ли дама, которая здесь живет, выключить утюг. Она доводится племянницей одному полковнику…
— И только?
Немец пожал плечами.
— Кто тебя послал?
— Я получил приказ.
— От кого?
— Я не знаю, кто он.
— От кого? Я долго спрашивать не стану!
— Да что тебе за дело? — рассердился немец.
— Хочу знать, кто из нашей шайки меня заложил!
Немец поглядел на него с презрением. Какой-то воришка портит ему всю работу!
— Говори! — решительным тоном приказал Фотис.
— Все равно ничего не поймешь. Если я скажу, что меня послал сюда секретный немецкий агент, которого я знаю только по номеру — ну, скажем, ноль тринадцать или ноль семнадцать — какая тебе разница? — В голосе немца слышалась насмешка.
Значит, они пришли сюда из-за утюга. Вот и пригодилась инсценировка! Но поможет ли она снять подозрение с Марианны?
— Ладно! Я против тебя ничего не имею. Ты меня не видел, я тебя не видел. Говоришь, тебя послали на утюг поглядеть. Ну и делай свое дело, а я займусь своим.
Немец встал с кресла и направился к гладильной доске, которую Фотис поставил возле кухонной двери.
В этот момент зазвонил телефон, Фотис непроизвольно оглянулся и тут же ощутил сильный удар по голове. Прежде чем окончательно лишиться чувств, невесело пошутил над собой: «Мало иметь крепкий ум, надо еще иметь крепкий череп».
Довольный своим успехом, немец пошел к телефону, но там уже дали отбой. Глядя на лежащего на полу Фотиса, он собрался звонить Максу.
4Антонис видел, как у подъезда дома, где жила Марианна, остановился немецкий автомобиль и из него вышел человек. От него за километр разило гестапо. Антонис тут же стал звонить Фотису, но трубку не брали. Он опять позвонил, и опять ничего. В третий раз ему ответил незнакомый голос. Антонис подождал еще минуты две, думая, что, может быть, Фотис успел выйти из квартиры, но тот не появлялся. И он решил действовать. Взбежав по лестнице на третий этаж, прижался ухом к двери квартиры Марианны. Потрогал ручку — дверь оказалась не заперта, и он осторожно, стараясь не шуметь, открыл ее.
Квартиру Марианны он знал хорошо: входная дверь, за ней небольшой тамбур, внутренняя дверь из матового стекла с рельефными цветами, ведущая в прихожую.
Войдя, он разглядел сквозь матовое стекло силуэт незнакомого человека у телефона, который стоял в углу прихожей, как раз у стеклянной двери.
Сделав глубокий вдох, он решился. Распахнув сильным рывком дверь, ударил незнакомца по голове. Стекло разлетелось вдребезги.
Когда Фотис стал приходить в себя, то первое, что он увидел, был немец, крепко-накрепко привязанный к стулу. «Что такое? Кто получил по башке — он или я?»
— Очнулся? — Антонис вышел к нему из кухни с мокрым полотенцем в руках.
— Да вроде… — улыбнулся Фотис.
— Идти сможешь?
— Попробую. — Фотис с трудом поднялся. — Надо же, чуть голову мне не проломил.
— С ним что будем делать? — Антонис кивнул в сторону немца.
— Нашему брату с комендатурой лучше не связываться! — Фотис незаметно мигнул товарищу, чтобы подыграл ему.
Опять зазвонил телефон.
— Это тебе звонят? — спросил Фотис немца.
— А я почем знаю? — Лицо у него было все в крови от порезов стеклом.
Фотис стал его развязывать.
— Бери трубку и делай свое дело… Мы в ваши дела не вмешиваемся. Узнали вот, что ваша фройляйн уехала, и пришли помочь ей избавиться от лишних вещей. Отвечай же, люди ждут!
Размяв затекшие руки, лысый нехотя поднял трубку и заметно побледнел. Фотису и Антонису было слышно каждое слово его собеседника.
— Что ты там возишься столько времени? Почему не отвечаешь?
— Я только что пришел!
— Что с утюгом? Включен?
— Нет. Он на гладильной доске и…
— Горячий? — нетерпеливо спрашивал Макс.
— Я не пробовал…
— Чего ждешь?
— Погодите, сейчас.
Немец вопросительно поглядел на Фотиса с Антонисом.
— Давай, давай… — шепотом подбодрил его Фотис.
Немец взял утюг и приложил к нему ладонь.
— Теплый…
— Ничего странного в квартире не заметил?
— Нет, — отрубил немец, не спуская глаз с греков и ожидая еще какого-нибудь сюрприза.
— Поищи, нет ли фотографии.
Немец оглядел стены.
— Есть… Молодая женщина…
— Прекрасно! Бери ее и немедленно ко мне. Нашего человека из труппы предупредил?
— Предупредил.
Телефонный разговор был окончен, и во взгляде немца стоял вопрос: «А теперь что?»
— Делай, что приказано! — помог ему Фотис. — И если ты разговаривал со своим ноль тринадцать или ноль семнадцать, советую не заикаться о своих приключениях, а то тебя даже девки из борделей засмеют, если узнают, что двое домушников вывеску тебе разукрасили.
— За нас не опасайся, мы — молчок, — добавил Антонис.
— А я — тем более! — вздохнул немец.
— Помоги ему умыться. Посмотрим, где он порезался, — сказал Фотис.
Когда немца отмыли, оказалось, что, хотя крови вытекло много, порезов всего два: на подбородке и на щеке.
