Димитрис Раванис-Рендис - Современный греческий детектив
Фотис стал прикидывать, каковы могут быть действия этого человека. Что он может предпринять после того, как потерпела неудачу его попытка убедить начальника в том, что он ухватил конец какой-то нити. Гестаповцы, приезжавшие на вокзал, тоже вряд ли станут заниматься еще какой-то другой брюнеткой, пусть даже и похожей. У них свое задание. Так что же предпримет теперь это ничтожество? Бросит свою затею? Тогда почему его до сих пор нет на службе? Допустим, он отправился в гестапо. Но там ведь не знают, что́ в этом поезде, и потому самое большее, на что могут пойти, — это распорядиться, чтобы в Салониках или на одной из промежуточных станций тщательно проверили документы у всех пассажиров.
— А вдруг его отправили опознавать Марианну на месте? — Фотис высказал свое предположение вслух.
— Если это случится… мы пропали! — мгновенно отозвался Антонис: он думал о том же. — Бедная Марианна!
— Да, не говоря уже о работе, которой мы отдали целый год!
— Что же делать? — Антонис совсем расстроился.
— Дело несколько запуталось, но мы попробуем распутать… Прежде всего надо изменить инструкции в отношении вагонов, где едет немецкая труппа. А нашего друга немца необходимо предупредить на ближайшей же станции.
— Скажи, куда мне бежать? — Антонису не терпелось немедленно приступить к действиям.
— Прежде чем бежать, надо мозгами пошевелить. Свари-ка нам кофейку.
Антонис ушел на кухню, а Фотис продолжал анализировать создавшееся положение. Если торговому инспектору повезет и он наткнется на заинтересованного человека, какие меры тот примет? Первейшая мера — держать торгового инспектора при себе, вместе с ним догнать поезд и установить личность Марианны, опознать женщину. Есть ли вероятность сделать это, не выезжая из Афин? Конечно, есть: инспектор видел, в какой вагон она села.
— Что ты сказал? — Антонис вошел в комнату с чашечками на подносе.
— Так… Мысли вслух… Если паровоз на древесном топливе и в пути не возникло непредвиденных задержек, сколько времени понадобится от Афин до Салоник?
— Хм… Часов десять.
Фотис поглядел на часы.
— У нас в запасе почти восемь часов!
Глава третья
…аналитик старается проникнуть в мысли противника, ставит себя на его место и нередко с одного взгляда замечает ту единственную (и порой до очевидности простую) комбинацию, которая может вовлечь его в просчет или сбить с толку.
Эдгар Аллан ПоОтто никак не мог понять, отчего Марианна так взволнована. Это было заметно со стороны.
— Ничего страшного, дядя Отто. — В ответ на его расспросы Марианна пыталась улыбнуться. — Просто в дороге я всегда очень устаю.
Ехавший с ними в купе майор воспользовался случаем, чтобы продемонстрировать свои познания в философии.
— Уход, дорогая моя, уход! Желание у й т и изначально присуще человеческой натуре. Мы все стремимся куда-то, а когда нам это наконец удается, рвемся обратно!
Марианна посмотрела на него, будто сквозь стекло. Попробовала взять себя в руки. Все равно исправить ничего нельзя.
«В конце концов, ничего пока не произошло», — в сотый раз уговаривала она себя, но тщетно.
От философии майор перешел к анекдотам — один пошлее другого. Промелькнуло имя Муссолини, и Марианна заставила себя улыбнуться.
Поезд пересек по мосту реку Асопос. Издалека уже доносился солоноватый запах моря.
— Где мы находимся? — спросил Отто.
— Подъезжаем к Айи-Теодори, — сообщил майор.
Седой капитан за все это время не произнес ни слова. Сквозь большие черные очки Марианна не могла разглядеть его глаз, как не могла бы с уверенностью сказать, спит он или бодрствует. Вид у него был скучающий, безучастный ко всему происходящему вокруг.
Когда поезд подошел к станции, Марианна опустила оконную раму и выглянула наружу. Из помещения телеграфа появились два эсэсовца и побежали вдоль поезда.
«Откуда им знать, в каком я вагоне», — успокаивала она себя.
— Где артисты едут? — спросил ее эсэсовец, пробегая мимо.
— Во-он в том вагоне! — указала она на последний вагон, вздохнув с облегчением.
Значит, не за ней. Эсэсовцам, наверно, хочется, чтобы артисты дали им представление. Марианна уже хотела отойти от окна, но тут ее внимание привлек Йоганн, однорукий, игравший на губной гармошке; он двигался от своего вагона вдоль состава, а оба эсэсовца с Чахоточным направлялись к телеграфу.
Марианна стала соображать, как бы уговорить Отто пойти в последние вагоны, вдруг удастся узнать, зачем их вызывали.
— Может, зайдем к артистам, попросим их спеть…
— Поезд здесь стоит недолго, скоро тронемся, — возразил Отто. — Ведь в последние вагоны на ходу нельзя пройти.
— Но можно побыть у них до следующей станции! — настаивала девушка.
— Идея неплохая, — поддержал ее майор.
— Ступайте, — разрешил им Отто. — Я стал тяжел на подъем, могу часами сидеть на одном месте.
— Завидую вам! — отозвался майор. От него так и разило туалетным мылом.
— И я с вами, — вдруг выйдя из летаргии, промолвил седой капитан.
— Мы берем на себя приятную миссию сопровождать барышню!
— А я, пожалуй, без вас немножко вздремну… — заметил Отто. — Дорога утомляет.
Все трое заспешили к выходу, чтобы успеть перейти к артистам до того, как тронется поезд. К последним вагонам они подошли одновременно с Йоганном.
— Вы не приютите нас у себя до следующей станции?
— Отчего же, пожалуйста.
— И сыграете нам что-нибудь? — Марианна изо всех сил изображала интерес.
— Отчего же, пожалуйста, — повторил Йоганн. Тон его стал резче.
И тут Марианна увидела в единственной руке Йоганна мешочек с апельсинами! И апельсины были недозрелые. Местные жители хорошо знали пристрастие немцев к незрелым цитрусовым как панацее от всех болезней и на каждой станции выносили к поезду мешочки с фруктами, продавая их за несколько марок или выменивая на солдатский хлеб.
Марианна растерялась. Вспомнила пароль: «Некоторые едят апельсины недозрелыми». Неужели однорукий и есть связник?
Из предпоследнего вагона доносились песни. Марианна со своими спутниками заспешила туда, но однорукий остановил их.
— Пойдем лучше в другой вагон, — предложил он, указывая на последний, бывший почтовый. — Там просторнее.
Белокурая аккордеонистка и еще одна очень юная немка не знали, куда посадить нежданных гостей. Вагон был специально переоборудован для артистов — здесь был своего рода клуб, служивший также столовой.
Треть вагона занимали большие сундуки с костюмами и реквизитом. На остальном пространстве размещался стол с двумя скамейками. В углу на привинченном к полу железном столике стояла газовая плитка.
Играл патефон, крутилась пластинка со старыми мелодиями в исполнении Зары Леандер.
— Артистическая атмосфера! — прокомментировал майор.
— Да… К тому же здесь тепло…
Пока они рассаживались, подошли еще несколько человек из труппы, узнав о визитерах.
— А не влетит нам от импресарио? — забеспокоилась блондинка.
— Что делать, раз гости пришли? — отозвался один из артистов.
— Но ведь он разрешает заходить сюда только на время еды.
— Это случай особый… — Йоганн взглянул на Марианну.
В голосе однорукого ей почудилась насмешка.
Патефон остановили, и Йоганн заиграл на губной гармошке. Играл он превосходно, хотя и держал гармошку одной рукой, от этого Марианна ощутила какую-то неловкость, наблюдая за ним. Между тем аккордеонистка поведала ей на ухо, что в свое время Йоганн был замечательным пианистом, ему пророчили большое будущее, но вот лишился руки в первые дни вторжения во Францию и докатился до этой труппы.
Время шло, а поезд все еще стоял. Артисты стали рассказывать о гастролях в тылу. В тех сундуках, объясняли они, народные костюмы всех областей Германии. Солдатам приятно вспоминать родные места.
— Только почему-то сундуки на каждой станции становятся все тяжелее! — хохотнула аккордеонистка.
— Глупости! — оборвал блондинку Йоганн и переменил тему разговора.
Неожиданно вагон качнуло — поезд тронулся.
— Где импресарио? Он отстанет! — испугалась блондинка.
Они вышли на площадку, и Марианна увидела, как Герман на ходу вскочил на подножку вагона, где остался Отто. «Что ему понадобилось в нашем вагоне?» — с недоумением подумала она.
А вдруг именно за, этим его и вызывали эсэсовцы? Чтобы сообщить о ней? Кто он — связной или враг?
— Видали? — сказал Йоганн. — В наш вагон он уже не успевал.
Это объяснение было так необходимо Марианне, чтобы успокоиться. Она вспомнила слова блондинки: «Почему-то сундуки на каждой станции становятся все тяжелее». Что это значит? И чего в конечном счете добиваются она и ее товарищи? Во все подробности ее никогда не посвящали. Неужели немцам удалось завладеть ценностями?.. А если и так, то могут ли они быть спрятаны в этих сундуках, вокруг которых вертится столько людей — любой может в них залезть. Правда, лучший тайник тот, что у всех на виду. Может, немцы именно на это рассчитывают?
