Антти Туомайнен - Шахта
Паулина повернулась ко мне. Ее глаза были красными, а взгляд твердым.
– Все, я пошла спать, – сказал она, вставая.
Я остался на диване и сделал несколько глубоких вдохов. Поблагодарил Бога, богов, удачу, случай, провидение, судьбу, положение вещей, силы Вселенной и законы физики, что нож не попал Элле в глаз, что он не повредил артерию.
Появилось чувство вины, и по мере того как события вечера приобретали все большую четкость, я все лучше понимал причину этого. И о чем я думал всего за два часа до того – какое счастье, что я не такой, как мой отец, который пригласил меня выпить спустя несколько десятков лет отсутствия и попытался наладить связь с чем-то, что давным-давно исчезло, пропало, растворилось и никогда больше не вернется?
А о чем я думал в дежурной поликлинике, сидя на пластиковом стуле, после того как опасность миновала?
Наблюдая за тем, как иголка доктора протыкает кожу моего единственного ребенка, я думал о Маарит Лехтинен и о том самом злополучном пароле.
10Звук чайника был похож на звук отходящего парохода. Эмиль ждал. Наконец, красная лампочка погасла и кнопка отщелкнулась. Он налил воды в чашку, опустил пакетик с фруктовым чаем и ощутил поднявшуюся волну аромата. Затем поболтал пакетиком, отложил его в сторону, взял шоколадный кекс и пересел к столу.
Открыл программу быстрого обмена сообщениями. Абонент thingswillchange2015 отправил электронное письмо и был онлайн. Эмиль прочитал, потом с минуту смотрел на экран, откусил кусочек кекса и ответил: «Принять заказ не могу. Слишком мало времени».
«Ситуация критическая, – ответил thingswillchange2015, – поэтому мы вынуждены предложить исключительные условия. Половина суммы уже перечислена на Ваш счет, кроме того, мы готовы заплатить столько же в качестве так называемого бонуса, если работа будет выполнена до утра».
Эмиль открыл новое окно и зашел на свой счет в швейцарском банке. Деньги уже были на счету.
Он подумал. Вместе с бонусами речь шла о приличной сумме. Сколько ему еще было нужно? Ясно, что это помогло бы. Если он собирался отойти от дел и жить в этом городе, ему нужен каждый фунт, каждый евро, каждая йена. Да и работа сама по себе давала жизни содержание и помогала не терять форму. Работа позволяла не сойти с ума, она провела его сквозь все эти годы одиночества, раскладывала мысли по полочкам и поддерживала, когда все остальное оказывалось бессильным. Работа спасла его тогда и спасала всегда.
«Отвечу через минуту», – написал он.
11Два евро. Я сообразил это, пока чистил зубы, так что чуть не проткнул щеткой щеку. Сполоснул рот, вытерся и подумал минуту. Сообщение. На него ответят либо сразу, либо только утром. Под свою ответственность. Набрал короткий текст.
Ответ пришел сразу: «Приедешь сейчас или позже?»
12Среди тех, кто никогда не убивал других людей, существует ряд предрассудков о том, насколько просто или сложно убивать. Одни утверждают, что никогда и ни за что не смогут, другие – что это так же легко, как дышать – вдох и выдох. Многие уверены, что если вопрос встанет об уничтожении исключительно противной человеческой натуре и обществу персоне, детоубийце, диктаторе, то сомневаться не будут ни секунды. Удивительно, но многие уверены, что будут уважать человеческое начало даже в насильнике и убийце собственной дочери. Правда же в том, что никогда не знаешь заранее и собственное отношение к вопросу можно прояснить, лишь когда настанет тот самый момент.
Эмиль хорошо знал, что напомнило ему его первый раз: этот город, его сын, то, что ему пришлось оставить это все тридцать лет назад, и то, что он опять брался за заказ.
13Такси ждало у подъезда. Дал водителю адрес: улица Харьютори, 4. По мере того как мы приближались к центру, снегопад становился все гуще. Посмотрел на мосту Кулосаари в сторону, где должен был быть город, но вместо его очертаний увидел только горячечный отблеск.
Дом четыре на Харьютори представлял собой солидное каменное здание постройки 1930-х годов. В левом крыле располагался зал одной религиозной общины, далее тайский массажный салон. До самой известной точки наркоторговцев в Хельсинки – площади Сиппитори – было рукой подать. Снежная ночь была похожа на глубокий сон – мягкий и влекущий.
Высадив меня, такси газануло обратно. Я нашел железную решетку ворот к подъезду и от неожиданности вздрогнул, увидев за ней женщину, скрытую полутьмой.
– А ты быстро, – сказала она.
Она не открыла прохода в воротах, а только приблизила к прутьям лицо.
– Сдается мне, что ты просто наугад назвал пароль.
– Не наугад, – ответил я. – Все на поверхности.
– В твою пользу говорит то, что это была первая твоя версия и сразу же – в точку. Возможно, отец имел в виду журналиста вроде тебя.
– Может, нам будет проще разговаривать по одну сторону ворот?
Женщина повернула замок, я толкнул дверь. Она шагнула назад, я увидел ее полностью: чуть моложе меня, прямые длинные волосы на пробор, чуть великовата и плечиста для женщины. Не в смысле мужиковата, наоборот – сильная молодая женщина. Средиземноморский нос – длинный и крепкий, голубые глаза, источавшие уверенность. Теперь стала ясна суть голоса, уже слышанного по телефону. Дочь Кари Лехтинена Маарит принадлежала к тому же здравомыслящему типу людей, что и ее покойный отец.
– Ты на самом деле пишешь об отце? Давай-ка, начистоту.
– О «Финн Майнинг» и Суомалахти, – ответил я.
– То бишь все ты наврал.
– Только самую малость.
– Договоримся, что больше не будешь ухудшать ситуацию своими нелепыми объяснениями.
Маарит прошла в глубь подъезда. Лифт был ровесником дома и настолько крохотный, что я оказался с ней лицом к лицу. Мы были примерно одного роста.
– Почитала парочку твоих статей.
Я подождал немного – вдруг захотела бы продолжить, но нет. Лифт поскрипывал, она молчала.
– Экзамен сдан? – спросил я.
Быстрый взгляд. Проницательные глаза, широкий рот, тонкие губы.
– Вот и посмотрим.
Кабина встала. Я отодвинул дверь-гармошку, придержал ее для Маарит. Ее волосы пахли цветочным шампунем.
Чердак был типичным для старых домов: холодным, влажным и забитым ненужным хламом давно ушедших десятилетий. Он был разделен на несколько десятков похожих на курятники клеток. Общей неряшливости добавляли косо висящие замки, часть из которых была сломана и оставлена в скособоченном состоянии. На полу валялись пустые упаковки от шприцев, пластиковые стаканчики, ватные тампоны, кое-где виднелась засохшая кровь.
В конце узкого коридора показался очередной навесной замок. Маарит открыла его. Освещение было не ахти какое. Она отступила в сторону: множество коробок разного размера – из-под бананов, ботинок – в основном картонные.
– Это все осталось от отца. Мне как-то не довелось еще ничего здесь складировать.
Я вошел в клетку, вытащил одну из коробок на середину, сорвал клейкую ленту и заглянул внутрь: бумаги, тетради, компакт-диски. Коробок было много.
– Скажи, а ты помнишь, что упаковывала в них?
– Я не упаковывала. Отец принес их сюда.
Обернулся и посмотрел на Маарит.
– Сам?
– Своими собственными руками. Не такой уж он был и пьяница.
– Извини, я не это имел в виду.
Подумал о сказанном Похьянхеймо: стол Лехтинена был прибран, вещи лежали по ранжиру. Но если Лехтинен сам упаковал свои бумаги незадолго, то он мог знать, что находится в опасности и что в его записях есть нечто ценное. Может быть.
Я вытащил другую коробку и положил ее рядом с первой. Внутри было все, в общем, такое же, но не совсем. Просмотрел тетрадки из первой коробки, перелистал распечатки, газеты, заложенные на определенных страницах. Почти сразу нашел для всех материалов общий знаменатель: прививки и их противники. Во второй были материалы по городскому планированию и геодезии. Третья – исполнение наказаний, вынесенные приговоры по серьезным преступлениям. Похьянхеймо был прав: в работе Лехтинен проявлял граничащую с навязчивой идеей основательность. Продолжил разбирать, пока не обнаружил нужное: «Горное дело. “Финн Майнинг”. Суомалахти». Множество записных книжек, пара килограммов распечатанных документов, компакт-диски и флешка.
Я выпрямился. Мышцы в ногах жгло от долгого сидения на корточках.
– Можно, я возьму все это с собой?
– Ты же знал пароль.
Упаковал рюкзак до верха – получилось несколько килограммов. Закрыл коробки и сложил их обратно. Маарит закрыла дверь на замок.
В лифте мы опять стояли лицом друг к другу. На этот раз голубые глаза смотрели в сторону. На джинсовой куртке висели значки с призывами из 70-х: «Скажи нет атому», «Животные – тоже люди», «Я за активную позицию», «Даешь растения». Один значок был полностью черный.
– Ты что-нибудь знаешь о горном деле? – спросил я.
Голубые глаза закрылись и открылись, взгляд направился прямо на меня.
