Рэй Брэдбери - Голливудские триллеры. Детективная трилогия
— Станет заблудшей, ведь проводить-то некому. И никто ее не проводит…
— То есть ты хочешь сказать, мы едем сейчас туда?
— Надо… поехать, — с трудом выговорил я, недвусмысленно шмыгая носом.
— Ты же совсем не знал его, — сказал Крамли. — Может, хватит сырость тут разводить?
Последняя полицейская машина как раз отъезжала. Трупоперевозка, судя по всему, уехала уже давно. У подножия холма Маунт-Лоу оставался только один случайный полицейский на мотоцикле. Крамли высунулся из окна.
— Можно нам проехать наверх — или есть ограничения?
— Из ограничений — только я, — ответил офицер. — Но я уже уезжаю.
— А репортеры были?
— Да нет, там ничего интересного.
— Абсолютно ничего… — сказал я и снова шмыгнул носом.
— Да едем мы, едем, успокойся, — проворчал Крамли, выкручивая руль. — Смотри только, не утони в соплях по дороге.
Я взял себя в руки и замолчал — правда, ненадолго.
Полицейский на мотоцикле скрылся, и мы тронулись по тропе наверх, к развалинам Карнакского храма, руинам Долины царей и затерянным землям Каира. И всю дорогу у меня не закрывался рот.
— Лорд Карнавон откопал царя, — говорил я. — Мы — хороним царя. Я сам бы не отказался от такой могилы…
Мы прибыли на вершину.
— Булл Монтана, — сказал Крамли, — булка, бульдог, бульдозер…
Вместо древних руин мы увидели… да, именно бульдозер, водитель которого, судя по всему, не умел читать. Попирая колесами могучие газетные пирамиды, он явно не ведал, что творит и какой урожай собирает. Аукционы Херста[395] двадцать девятого года… Откровенное интервью Маккормика для Chicago Tribune[396], тридцать второй год… И далее по списку: Рузвельт, Гитлер, Малышка Роуз Мари[397], Мари Дресслер[398], Эйми Семпл Макферсон[399]… Навсегда замолчали. Похоронены. И не один раз… Я выругался.
Некоторое время Крамли удавалось удерживать меня за рукав: я рвался выпрыгнуть из машины и начать немедленно спасать ПОБЕДУ В ЕВРОПЕ, ГИТЛЕРА В БУНКЕРЕ или, на худой конец, ЭЙМИ, ВЫХОДЯЩУЮ ИЗ МОРСКОЙ ПЕНЫ.
— Сидеть…
— Нет, ты посмотри! Что он творит?! Им же цены нет! Надо что-то делать!
Я вырвался из его лап, бросился в гущу событий и выхватил наугад несколько передовиц. Рузвельт избран… Рузвельт умер… переизбран… а утром уже — Хиросима и Перл-Харбор.
— Спасибо тебе, Господи! — прошептал я, прижимая все эти ужасы к сердцу, как будто это были мои родные дети.
В это время Крамли удалось урвать Я ЕЩЕ ВЕРНУСЬ, — СКАЗАЛ МАКАРТУР[400].
— Наверное, ты прав, — сказал он. — Он, конечно, был тот еще отморозок, но лучше его в Японии императора не было.
Моторизированная старуха с косой остановилась, и водитель высунулся посмотреть, что это за мусор болтается у него под колесами. Мы с Крамли отпрыгнули в сторону, после чего он с хрустом проложил борозду к мусорной машине, где уже заняли свое место МУССОЛИНИ БОМБИТ ЭФИОПИЮ, ЖАНЕТТ МАКДОНАЛЬД ВЫХОДИТ ЗАМУЖ и СКОНЧАЛСЯ ЭЛ ДЖОЛСОН[401].
— Не курить! Пожароопасно! — проорал он.
И на моих глазах полсотни лет в самом прямом смысле слова отправились на свалку истории.
— Как сухостой… — с горечью сказал я. — Ничуть не хуже…
— Ты о чем?
— Не более чем легко воспламеняющиеся материалы… Я не удивлюсь, если в будущем люди будут использовать газеты и книги для растопки.
— Так они уже используют, — сказал Крамли. — Мой отец зимой всегда подсовывал в печку кусок газеты и чиркал спичкой. Каждое утро.
— А книги?
— Надо быть полным идиотом, чтобы растапливать печь книгами… Стоп! А что это мы так разволновались? Не иначе как собрались писать десятитонную энциклопедию?
— Нет, просто рассказ про одного человека, от которого пахло керосином[402], — сказал я.
— Человека, говоришь…
Мы прошлись по остаткам грандиозной полувековой помойки. Дни, ночи и целые годы хрустели под нашими ногами, как сухой завтрак.
— Иерихон[403], — сказал я.
— Думаешь, кто-то пришел сюда с трубой и… натрубил?
— Скорее даже наорал… Крику было много. И здесь, и у Царицы Калифии.
— А потом еще у святого отца, — сказал Крамли. — Удивительно, как только его церковь не рухнула под этим напором… Смотри-ка, а ведь мы стоим на Омаха-бич[404], в Нормандии, прямо в центре театра военных действий Черчилля. А вот и зонтик Чемберлена[405]… Ты, вообще, прочувствовал момент?
— Более чем. Я все думаю о том, что ощущал старик Раттиган в последнюю секунду… Когда тонул в этом потоке из фалангистов Франко, гитлерюгенда, сталинских коммунистов, беспорядков в Детройте и воскресных комиксов мэра Ла Гуардия… Ну и смерть!
— Ладно, замнем. Посмотри лучше сюда.
Из кучи кошачьего наполнителя, густо перемешанного с ОБРУШЕНИЯМИ РЫНКА и КРИЗИСАМИ БАНКОВ, символически торчал обломок смертного одра Кларенса Раттигана. Подняв венчавший эту конструкцию выпуск театральной странички, я обнаружил там танцующего Нижинского.
— Еще один чокнутый, для комплекта, — сказал Крамли. — Нашли друг друга. Нижинский и Раттиган — один чокнутый сохранил другого.
— Вытри глаза.
Крамли вытер — и там было что вытирать.
— Ну, хватит! — сказал он. — Чертово кладбище. Пошли!
Напоследок я подобрал ТОКИО ПРОСИТ МИРА…
И мы поехали к морю.
Крамли привез меня в мое старое бунгало на побережье, и в это время опять пошел дождь. Я вдруг почувствовал, как со стороны океана повеяло угрозой ночного шторма, убийственные волны которого вполне могли принести с собой Констанцию — мертвую, разумеется. И еще какого-нибудь Раттигана, тоже мертвого… И вообще, смыть к чертовой матери всю мою постель, перемешав ее с водорослями. Нет уж, дудки! Перед уходом я сорвал со стены газеты Кларенса Раттигана.
После этого Крамли отвез меня домой — в глубь материка, в поселок, где не было никакого шторма, где меня ждал пустующий коттедж и припасенная водка под кодовым названием «Эликсир Крамли». Оставив друга с рюмкой у изголовья и включенным светом, он сказал, что обязательно позвонит чуть позже — узнать, хорошо ли я тут себя веду. И уехал.
Я прислушался. По крыше барабанил град — как будто кто-то заколачивал гвозди в крышку гроба. Я позвонил Мэгги на другой континент, прямо сквозь дождь.
— Мне слышится — или кто-то плачет? — спросила она.
Глава 17
Солнце уже видело десятый сон за горизонтом, когда у меня зазвонил телефон.
— Ты знаешь, сколько сейчас времени? — спросил Крамли.
— Ночь на дворе, черт бы тебя побрал!
— Похоже, эти смертники основательно выбили тебя из колеи. Нельзя же так раскисать! Ведешь себя как плаксивая баба-истеричка… Или маменькин сынок с бумажными платочками во всех кармашках.
— Если я и сынок, то уж, во всяком случае, не твой.
— Так. Быстро в душ, чистить зубы — и на выход. И не забудь прихватить с веранды Daily News. Это я оставил, когда звонил в твой чертов звонок, а ты не отзывался. Нашей Царице Калифии надо было не тебе судьбу предсказывать, а себе самой…
— А что, она…
— В семь тридцать я выезжаю на Бункер-Хилл. Будь у входа в чистой рубашке и с зонтиком.
Ровно в семь тридцать… девять я был у входа в чистой рубашке и с зонтиком. Когда я сел в машину, Крамли взял меня за подбородок и внимательно изучил выражение моего лица.
— Смотри мне, чтоб без проливных дождей!
Он вдарил по газам, и мы устремились на Бункер-Хилл.
Вид похоронного бюро «Каллиган и Ортега» нас насторожил. И вообще, нигде не было ни полицейских машин, ни карет трупоперевозки.
— Знаешь, есть такой шотландский эль — называется «Старый особый»? — спросил Крамли, когда мы припарковались к обочине. — Тебе не кажется, что здесь как-то подозрительно, по-особому тихо?
Я развернул на коленях газету. Калифия не попала на первую полосу. Ее скромно прикопали поближе к некрологам.
«Знаменитый медиум, прославленная актриса немых фильмов, погибла, упав с лестницы. Альма Кроун, более известная как Царица Калифия, была обнаружена на крыльце собственного дома на Бункер-Хилл. Соседи сообщают, что слышали крик ее павлина. Судя по всему, Калифия вышла посмотреть, что случилось, и упала на ступеньках. Ее книга „Химия хиромантии“ в 1939 году стала бестселлером. Свой прах Калифия завещала развеять в египетской Долине царей, где, как полагают некоторые, она родилась».
— Редкостная чушь, — сказал Крамли.
Приглядевшись, мы заметили, что у входа в дом Царицы темнеет чей-то силуэт, и решили подойти. На ступеньках крыльца сидела молодая особа лет двадцати — смуглая, с длинными темными волосами, — судя по всему, цыганка. По ее лицу ручьями текли слезы, которые она даже не пыталась утереть.
