Хараламб Зинкэ - Современный румынский детектив
— Господин Вольфганг Ланге, уроженец Дюссельдорфа, 1921 года рождения, постоянное место жительства Франкфурт-на-Майне… Правильно?
Человек, сидевший перед майором, отрицательно покачал головой.
— Объясните.
— Объяснить это, товарищ майор, не так сложно. Извините, могу я попросить воды?
Принесли стакан воды, который он выпил, не переводя дыхания.
— А закурить можно?
Дали и сигарету. Мало-помалу он успокаивался.
— Объясняется это… Вот как это объясняется: я убил Вольфганга Ланге и завладел его паспортом, чтобы бежать за границу.
— Так кто же вы такой?
— Серджиу Вэляну. Родился в 1922 году в Бухаресте. По профессии юрист. Работаю в научно-исследовательском институте автоматики.
— Вы давно знаете Ланге?
— Если позволите, я все изложу подробно. Я хочу это сделать быстро и кратко, чтобы избавиться от всего этого, чтобы покончить раз и навсегда. Я очень устал и еле держусь на ногах… В 1940 году — вот Виктор подтвердит… извините, я хотел сказать, что гражданин Виктор Андрееску может это подтвердить, — нас обоих отправили как стипендиатов в Берлинский университет. Он изучал физику и математику, я — философию и право. Когда началась война, его отозвали, чтобы послать на фронт. Но его профессор, восхищенный успехами студента, обещавшего стать незаурядным ученым, добился, чтобы ему дали отсрочку. А я, чтобы не возвращаться на родину, сделал иначе, Я поступил к ним на службу…
— К кому на службу?
— В секретную полицию.
— В качестве кого?
— Осведомителя. С тем чтобы наблюдать, что происходит среди моих коллег румын, а также и немцев. Немецким языком я владел в совершенстве, я знал его с детства… В 1943 году я стал понимать, что война добром не кончится. Профессор физики умер. Виктор получил диплом, и в Берлине его ничто больше не удерживало. Он уехал, и ему удалось попасть на родину. А я остался. Я больше не принадлежал себе. Я боялся, что на родину мне никогда не вернуться. Подождем, говорил я себе, посмотрим, как пойдут дела. Возможно, обо мне забудут, возможно, архивы будут уничтожены и я избавлюсь от этого проклятия… Вы меня спросите, почему я с самого начала вступил в эту игру? Из подлости, из страха. Я не хотел попасть на фронт. Мне было абсолютно все равно, кто с кем дерется. Я знал только одно — что сам я воевать не хочу, и был готов заплатить за это любой ценой. И я заплатил. Фактически я расплачиваюсь только сейчас, но это не имеет значения… Потом в течение нескольких лет я перебивался как мог. Я был дворником, спекулировал на черном рынке, занимался грузовыми перевозками, сводничеством, был кельнером, актером и даже преподавал философию. Но в один прекрасный день, в 1948 году, я узнал, что от своего проклятия мне не избавиться никогда, что обо мне никогда не забудут и что каждый прожитый мною день находится на учете и обязательно наступит время, когда за него придется расплачиваться. В тот день я имел разговор с несколькими господами, которые напомнили мне целый ряд фактов, прекрасно мне известных, но о которых я хотел бы забыть, а в первую очередь — чтобы о них забыли другие. Я понял, что должен выбирать между судебным процессом, на котором предстану как агент немецкой тайной полиции — а эти господа сделают все, чтобы утопить меня окончательно, — и новой службой, теперь уже другим хозяевам, выглядевшим куда более осведомленными, чем прежние. Я сказал, что у меня был выбор. Фактически никакого выбора не было. Я подписал обязательство. Я снова получил деньги и… инструкции. Я должен был вернуться на родину, расположить к себе людей и воспользоваться этим. Должен был найти себе работу, все равно какую. И ждать. Это все.
Я вернулся домой и в течение трех лет жил совершенно спокойно. В 1951 году у меня был пятиминутный разговор. Теперь я должен был узнать, какова судьба моего бывшего товарища по Берлину — Виктора Андрееску. Узнать, конечно, тайно. Никакой спешки. Время есть, в моем распоряжении около полугода. Я все узнал. Виктор работал тогда в другом исследовательском институте. Но я не знал, что мне делать, кому передать информацию. Год спустя ко мне приехал другой человек. Я сообщил ему адрес Виктора. Он попросил меня и дальше вести наблюдение. Из газет я узнал, что Виктор принимал участие в конгрессе физиков в Берне и его доклад имел шумный успех. Это было в 1953 году. Далее ничего особенного не происходило, кроме этих кратких визитов, которые наносились мне два-три раза в год, вплоть до 1963 года. Тогда, к великому моему удивлению, мне было сказано, что я должен жениться, но не на ком я пожелаю, а на совершенно определенной девушке, которую мне укажут. Я спросил почему, а также и о том, уведомлена ли эта девушка о предстоящем браке и о моей деятельности. Мне ответили, что она ничего не знает и не узнает, что ее роль в этой игре будет определена позже. Она два года училась на физическом факультете, но учиться бросила, была талантлива, но со странностями. Все сводилось к тому, чтобы устроить ее на работу поближе к инженеру Андрееску… А если мне не удастся покорить ее сердце? Тогда будет видно. Тогда придумаем что-нибудь другое… Я стал изучать окружение Ирины. Должен честно признаться, что я не женился бы на ней, не будь вынужден это сделать. Она не в моем вкусе. Но это не имеет никакого значения. Я очень быстро понял, что информация, полученная мной, необычайно точна: Ирина действительно была и осталась существом странным, не похожим на других. Что бы ни случилось, она почти никогда не реагирует так, как другие, самые обычные люди. Я вовсе не хочу сказать, что она ненормальная. Я хочу только сказать, что в данном случае расхожие понятия к ней неприменимы. К ней нужно подходить с другими мерками, теми, что существуют в ее мире, ибо она живет не в том мире, в котором живем мы. Таким образом, я весьма скоро понял, что не смогу войти в ее жизнь, как входят в жизнь обычной женщины, за которой надо вначале ухаживать: приглашать в кино, в театр, вести дело медленно и банально, сегодня один комплимент, завтpa другой, сегодня пожатие руки, завтра телефонный звонок. И так тянется по крайней мере месяц. Нет, с Ириной нужно было вести себя совсем по-иному. Сразу же после знакомства с ней, на следующий же день, если не ошибаюсь, я позвонил по телефону и без всяких обиняков спросил, хочет ли она быть моей женой. Она была удивлена такой стремительностью, но ответила «да». Я не знаю и не хочу утверждать, что именно мое поведение, немного неожиданное и необычное, обеспечило мне успех, возможно, что одиночество, в котором она жила и, надо заметить, продолжала потом жить, вынудило ее дать согласие, этого я не знаю, но факт тот, что мы поженились.
После этого события стали развиваться быстрее. Я получил задание переехать из Бухареста в провинцию и постараться занять место юрисконсульта в институте, где вскоре я и начал работу. У меня были очень широкие связи, и сделать это мне не стоило большого труда. Конечно, Ирина не была в восторге от переезда, но я заронил идею, что там-то она в сможет работать по специальности, к которой лежала ее душа… Мы переехали, я получил прекрасную квартиру и, как это было предусмотрено заранее, встретился с Виктором. Я бы солгал, сказав, что эта встреча не взволновала меня. Ведь у нас за спиной было столько лет, прожитых вместе, столько воспоминаний, была дружба… было и предательство. Говоря откровенно, я был взволнован. Честное слово. Но это касалось только меня самого, моих мыслей, и вовсе не касалось тех задач, которые ставились передо мной. Нет. Я действовал как автомат. Я достаточно старался, чтобы вытравить из памяти такие устаревшие понятия, как человечность, любовь, дружба и все такое прочее. Устроить так, чтобы Ирина работала рядом с Виктором, не составляло большого труда. Не знаю, было ли так задумано с самого начала, чтобы они вступили между собой в связь. Вряд ли, это было бы уже слишком. Но факт тот, что они полюбили друг друга, а это было мне на руку. Хотя и не могу сказать, что так легко столько лет корчить из себя идиота. Но предстояло, пожалуй, кое-что и потруднее. Однако я знал: без необходимости нельзя задавать слишком много вопросов. Разумеется, я сообщил об изменившемся положении вещей и получил ответ, что в связи с этим будет принято решение.
Я уже не помню, кому первому пришла в голову мысль с поездке за границу, но мы все приняли ее с восторгом.
С их стороны это было искренне, с моей — нет. Я боялся. Могло случиться так, что хозяева мои ее не одобрят и я попаду в сложное положение. Нужно было придумать достаточно благовидный предлог для того, чтобы, не вызвав никаких подозрений, разрушить этот план. Это с одной стороны. С другой стороны, я боялся, что не получу выездную визу. Я никогда не скрывал, что учился в Берлине, да и не мог бы этого скрыть. Всем было известно, что на родину я вернулся довольно поздно. К моему удивлению, и с той, и с другой стороны, если можно так выразиться, все обошлось благополучно. За границей мне нужно было позвонить по телефону, что я и сделал. Я встретился с человеком, свободно разговаривавшим по-румынски, которого до того никогда не видел. Он вручил мне два фотоаппарата специальной конструкции. Один я установил в комнате Виктора, другой в нашей комнате. На всякий случай. Откуда мне было знать, где они будут встречаться? Неожиданно во мне проснулась непреодолимая страсть к различным музеям, памятникам… Я стал часто уходить один и в самое необычное время. План полностью удался. Человек, с которым я встречался, пригласил Виктора и поставил его перед дилеммой: или он передает свою работу, которая, как я им докладывал, еще не закончена, но это не столь важно, или будет поставлен в известность супруг, мало того, общественность тоже будет осведомлена… Я знал, что никаким другим путем Виктора сбить с толку нельзя. О деньгах не могло быть и речи. Лично я сомневался даже в том, что и этот план удастся, о чем я в соответствующее время даже предупреждал. Я не предполагал, что Виктор может уступить. Но мне даже в голову не приходило, что он попытается действовать на свои страх и риск. Я думал, что он попытается все открыть властям, но был абсолютно уверен, что Ирина воспрепятствует этому. Этого она бы не перенесла. Она… да, да, несмотря на все, что случилось, она абсолютно честный человек.
