Рэй Брэдбери - Голливудские триллеры. Детективная трилогия
— Вот именно.
— Почти все уже лежат на Форест-Лаун[367]. Хорош блокнотик… Прямо книга погребений какая-то.
— Поверь мне, это в сто раз хуже, чем справочник 1900 года.
— Почему?
— Потому что я собственноручно выкинула ее — сто лет назад. После того сериала — «Голливудские слуги» — я уже не могла вычеркивать имена выбывших. Просто рука не поднималась. А мертвецов в списке становилось все больше. В конце концов я решила, что книжка мне больше не понадобится. Конечно, немного живых там еще оставалось… Но я все равно ее выкинула. И вот теперь, представь, она ко мне вернулась. Я обнаружила ее сегодня, когда пришла с моря.
— О господи, ты еще и плавала в такую погоду?
— Мне без разницы — солнце или дождь. Пришла вечером с моря — а они там лежат — во дворе. Загробный подарочек.
— И никакой записки?
— А что здесь комментировать? Все и так ясно.
— Да уж… — Я взял в одну руку фолиант 1900 года, а в другую — записную книжку Раттиган. — Две Книги почти мертвых — да простят меня, если кто там есть живой.
— А они там есть, — сказала Констанция. — Посмотри — вот… И здесь тоже. И еще здесь.
На трех страницах она показала мне имена, обведенные красной ручкой — и рядом с каждым был нарисован крест.
— Они что — какие-то особенные? — спросил я.
— Да, особенные. Смерть их пометила. Крестом — ты же видишь.
— Пометила тех, кто скоро умрет?
— Да! Нет! Не знаю! Но я там тоже есть. Смотри.
Ее имя на первой странице тоже было обведено красным и снабжено крестом.
— Книга мертвых — плюс список тех, кто скоро ее пополнит?
— Вот ты ее держишь — ты ничего такого не чувствуешь?
— Холод чувствую, — сказал я. — Она прямо ледяная.
Дождь стучал по крыше…
— И кто бы это мог учинить такое с тобой, Констанция? У тебя есть какие-нибудь версии?
— Сто миллионов версий… Ну ладно, пусть будет девятьсот. Десятком меньше, десятком больше…
— Не слишком ли широкий круг подозреваемых…
— Для тридцати-то лет? Как бы не маловато…
— Маловато?!
— Они же выстраивались в очереди.
— Надо было не пускать!
— Они все кричали: Раттиган!
— Надо было не слушать.
— Может быть, это сделали баптисты?
— Ох…
— Ну, хорошо. — Она последний раз припала к бутылке и поморщилась. — Ты поможешь мне найти эту сволочь — или двух сволочей, если эти Книги мертвых пришли с разных концов?
— Я не сыщик, Констанция.
— Помню, помню… Как ты чуть не утонул в канале с этим психопатом Чужаком.
— Ну и что?
— И как ты лазил на Нотр-Дам вместе с Горбуном из студии «Феникс». Просто мама дорогая…
— Надо поспать. Утро вечера мудренее…
— Вот еще — поспать! А кто будет обнимать старые кости?
Она вдруг схватила обе Книги мертвых, подбежала к двери и распахнула ее с явным намерением забросить их прямо туда — в разверстую черную пасть стихии.
— Эй, подожди! — крикнул я. — Если я захочу тебе помочь, они мне понадобятся!
— То-то же! — Она закрыла дверь. — Ну что — теперь в кровать и обниматься? Только без физкультуры…
— Да у меня и в мыслях не было, — сказал я.
Глава 3
Ровно в два сорок пять чудовищная молния ударила в землю рядом с нашим бунгало. Это было похоже на взрыв. Думаю, все мыши в стенах передохли.
Раттиган так и подскочила в кровати.
— Спаси меня! — завопила она.
— Констанция… — Я вглядывался в темноту. — Ты к кому обращаешься — к себе самой, к Богу или ко мне?
— К тому, кто услышит!
— Да всем вроде хорошо слышно.
Я обнял ее покрепче.
В три часа ночи зазвонил телефон — как раз в то время, когда те, кому положено умереть, — умирают.
Я поднял трубку.
— Кто с тобой в постели? — спросил голос Мэгги откуда-то из царства тишины, где не бывает ни дождей, ни бурь.
Я снова попытался разглядеть в темноте темнокожую Констанцию, бледнолицая сущность которой была надежно скрыта под толстым слоем загара.
— Никого, — сказал я, и это была почти что правда.
Глава 4
В шесть утра встало солнце — правда, этого никто не увидел из-за дождя. Молнии по-прежнему фотографировали со вспышкой сцены истязания берега прибоем.
В тот момент, когда самая мощная из них с грохотом ударила в гущу улиц, я понял, что сейчас протяну руку и обнаружу, что кровать рядом со мной пуста.
— Констанция!
Фанерная дверь была распахнута настежь, как аварийный выход, и дождь нагло барабанил по ковру. А на видном месте лежали две телефонные книжки — большая и маленькая.
— Констанция… — Я в отчаянии оглядел комнату.
«По крайней мере, платье она надела», — подумал я.
Набрал ее номер. Тишина.
Я натянул плащ и поплелся по берегу, ничего не видя из-за дождя. Дойдя до ее дома, выстроенного в виде арабской крепости, я обнаружил, что он ярко освещен — и внутри, и снаружи.
При этом нигде не было видно ни души.
— Констанция! — срывающимся голосом заорал я.
Никто не откликнулся, свет все так же горел.
Чудовищная волна обрушилась на берег.
На всякий случай я поискал следы Констанции на песке.
Не нашел. Хотя их могло размыть ливнем…
— Ну и черт с тобой! — крикнул я.
И ушел.
Глава 5
Спустя какое-то время я шел по пыльной тропинке, проложенной в джунглях среди кустов азалии, и нес две упаковки пива. Когда я постучал в резную африканскую дверь Крамли, мне никто не открыл. Немного подождав, постучал еще раз. Тишина. Я поставил под дверью одну из упаковок пива и повернулся, чтобы идти обратно.
Последовало нескольких тяжелых вздохов — и дверь открылась, но ровно настолько, чтобы в щель пролезла рука. Желтые от табака пальцы схватили пиво и затащили его внутрь. Дверь закрылась.
— Крамли! — крикнул я и бросился к двери.
— Иди отсюда, — сказал голос изнутри дома.
— Крамли, это я, Псих. Пусти меня.
— Не пущу, — произнес голос Крамли, после чего сразу перешел в характерное бульканье. — Твоя жена звонила.
— Черт! — прошипел я.
— Она сказала, — Крамли продолжал засасывать пиво, — что, стоит ей уехать из города, как ты подцепляешь какое-нибудь дерьмо на пирсе или устраиваешь бои без правил с командой карлиц-лесбиянок.
— Она такого не говорила!
— Послушай, Вилли, — он явно имел в виду Вильяма Шекспира. — Я слишком стар для пробежек по кладбищу и крокодильих заплывов с маской по ночам. Поставь лучше пиво под дверь. И дай бог здоровья твоей жене.
— Да пошел ты… — проворчал я.
— Она сказала, что, если ты не образумишься, она вернется раньше.
— Она может.
— Ладно, договорились, никаких внезапно прибывающих жен. — Он снова отхлебнул пиво. — Надеюсь, ты помнишь, что добрые поступки заслуживают благодарности, Вильям.
Я поставил под дверь вторую упаковку пива, а сверху положил телефонный справочник 1900 года и записную книжку Раттиган. И повернулся, чтобы уходить.
Рука появилась не сразу. Сначала, будто считывая шрифт Брайля[368], шустрые пальцы обследовали телефонные книги. Затем скинули их и схватили пиво. Я подождал еще. Спустя какое-то время дверь открылась снова. Рука еще раз нащупала книги и втащила их внутрь.
— Отлично! — прокомментировал я.
«Отлично, — повторил я про себя. — Примерно через час он мне позвонит».
Глава 6
Крамли позвонил через час.
Но уже не называл меня Вильям.
— Говноу, Говнелли, Говенманн… — сказал он. — Умеешь ты все-таки создать интригу. Зачем ты подбросил мне эти Книги мертвых?
— Почему ты их так называешь?
— Ну, как тебе сказать… Я же родился в морге, детство провел на кладбище, а окончательно созрел уже в Долине фараонов, в Карнаке, — это, кажется, в Верхнем Египте. Или в Нижнем — неважно. В будущем планирую превратиться в мумию… А вообще, догадаться несложно — какую еще книгу тебе могут подать в качестве закуски к пиву, если не Книгу мертвых?
— Ты неисправим, — сказал я.
— Могу исправиться. Сейчас положу трубку и наберу номер твоей жены.
— Не надо!
— Почему же?
— Потому что… — Я запнулся, потом набрал воздуха и выпалил: — Нам надо встретиться!
— Говноу…
— Ты слышал, что я сказал?
— Да слышал, слышал… Приходи к дому Раттиган, когда начнет темнеть, — в это время из моря как раз лезет всякая нечисть.
— О’кей, у Раттиган.
Но он уже повесил трубку.
Глава 7
Правильно, в темноте. К черту дневной свет. Никакого солнца, только сумрак. На солнце все замирает. Какой интерес выходить при свете? Полночь — совсем другое дело. Деревья надевают черные тени и пускаются в пляс. Поднимается ветер. Падают листья. Шаги становятся гулкими. Скрипят стропила и половицы. С кладбищенских ангелов падает облупившаяся краска. Между уснувших фонарей, как вороны, мечутся призраки. Город слепнет — до самого рассвета.
