Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер
— Иначе вы сможете через год подать прошение о досрочном назначении пенсии. Если, конечно, вам повезет, и вы все еще будете живы.
Я вскочил и при этом столкнулся с ним.
— Что это значит? Неужели ЭКГ так плоха, что вы…
— Садитесь. Ваша ЭКГ плоха. Не катастрофично плоха, но все же очень плоха по сравнению с ЭКГ, снятой в 1971 году. — Он задал мне кучу вопросов, на которые мне надо было бы ответить «да». Он был хороший врач. «Глобаль» не наняла бы бездарного.
— У вас часто бывали приступы?
— Какие приступы?
— Я имею в виду сердечные приступы. Настоящие болевые приступы с обильным потовыделением, затрудненным дыханием и чувством страха, очень сильным чувством страха. — И он опять принялся тереть пальцами настольный фаллос.
— Ну, знаете ли… Никогда, господин доктор, я говорю чистую правду! Никогда ничего подобного не было!
— В самом деле не было?
— Зачем мне вас обманывать?
— Об этом стоило бы вас спросить.
— Послушайте, у меня с фирмой очень приличный контракт. Если я выйду на пенсию, я буду получать четыре пятых моего теперешнего жалованья, а оно у меня очень большое. Вот я и спрашиваю: зачем мне вас обманывать? — Надеюсь, он не станет наводить справки на фирме, подумал я. Потому что это была чистая ложь. При выходе на пенсию я должен буду получать всего треть прежнего оклада. Мне необходимо было во что бы то ни стало убедить его не начинать бить тревогу на фирме.
— Ну, хорошо, у вас, значит, еще не было стенокардических приступов.
— Как они называются?
— Стенокардические. Бывают при недостаточном кровоснабжении сердца. Если не бросите курить, узнаете, что это такое, это я вам гарантирую. Очень неприятная вещь, скажу вам по секрету.
— Я брошу курить, господин доктор, приложу все усилия.
— А с ходьбой вы не испытываете затруднений?
— Не понимаю вопроса.
— Как у вас с ногами? Не болят?
— Нет.
— И при быстрой ходьбе тоже?
— Никогда!
— В особенности левая. — Одним пальцем он непрерывно постукивал по головке фаллоса.
— Ничего похожего, господин доктор. — Я рассмеялся. Никогда еще мне не было в такой степени не до смеха.
— Тянущие боли в левой ноге, — настаивал он. Палец его уже барабанил по фаллосу.
— Да нет же!
— Ощущение, будто левая нога тяжелеет так, словно она свинцовая.
— Об этом я бы вам сразу сказал, господин доктор!
— Вот именно — сказали бы? — Он посмотрел на меня долгим взглядом, потом отошел к окну и стал глядеть на дождь. — А тянущая боль в левом боку? — спросил он.
— Нет.
— В левом боку, радиирующая в левое предплечье и руку?
— Никогда в жизни!
О, «Гонконг-Хилтон», о, Хань Юань, о, «Любвеобильный сад»!
— Скажите, господин Лукас, а ощущения, что вы вдруг состарились, тоже у вас никогда не было?
Я ухмыльнулся.
— Состарился? Да я бодр, как никогда! Сегодня же вылетаю в Канны. А две недели назад был в Гонконге. Состарился? Смешно!
— Это совсем не смешно, — тихо сказал он. Я вдруг заметил, что отражаюсь в оконном стекле — из-за пасмурной погоды на столе горела лампа, свет от которой падал на меня. Значит, Бец хорошо видел мое лицо, даже стоя ко мне спиной. — У вас бывают приступы слабости. — Это прозвучало как утверждение.
— Да нет же!
О Боже, он перечислил один за другим все мои симптомы.
— А головные боли?
— Никогда в жизни не было.
— Усталость, нежелание работать?
— Спросите моего шефа! Никогда я столько не работал, как в последние годы!
— Вот именно, — сказал Бец. Потом вздохнул. — Вы плохо переносите жару?
— Ничего подобного.
На душе у меня уже кошки скребли. Но я продолжал весело ухмыляться — ведь он видел мое лицо в оконном стекле.
— Вам трудно на чем-то сосредоточиться?
— Ни в малейшей степени.
Он повернулся, пересек всю комнату, лавируя между скульптурами, словно горнолыжник на слаломе, поправил косо висевшую на стене маску, вернулся к письменному столу и сел на свое место.
— Ну, хорошо, господин Лукас, возможно, вы сказали мне правду…
— Позвольте, позвольте!
— Не надо. Не надо искусственно себя взвинчивать. — Он очень серьезно поглядел мне в глаза. — А возможно, и солгали. Этого я не знаю. Я не могу заглянуть в ваши мысли. Но я вижу эту ЭКГ. Вы летите в Канны?
— Я обязан туда лететь.
— Все обязательства относительны.
— Но дело очень срочное.
— Все срочные дела отпадут, если вы умрете.
— Господин доктор, пожалуйста, не говорите так, в самом деле! Я совершенно здоров! Я сейчас работоспособнее, чем раньше. И чувствую себя моложе, чем раньше. Более отдохнувшим. — Сплошное вранье. А почему я, собственно, врал? Почему не поднял лапки кверху и не сказал правды? Потому что тогда меня отставили бы от работы и весьма вероятно отправили бы на пенсию. И мне пришлось бы жить, ограничивая себя во всем. Вместе с Карин. Навсегда вместе с ней.
— Ну, хорошо, — между тем сказал доктор Бец. — Мы с вами топчемся на месте. Вы полетите в Канны. Но по-настоящему бросите курить, иначе подвергнете себя смертельной опасности, и все симптомы, которых у вас, по вашим словам, никогда не было, у вас появятся, можете быть уверены. Лучше было бы, если бы они у вас уже были.
— Почему это?
— Потому что тогда вы вели бы более разумный образ жизни и наверняка бросили бы курить. Но пусть будет по-вашему. Если в Каннах — как-никак смена климата, новое напряжение — итак, если в Каннах появятся эти симптомы, тем паче приступ, немедленно возвращайтесь в Дюссельдорф.
— Обещаю вам это, — сказал я, а сам подумал: «Черта с два».
— Не нужно мне ничего обещать. Я обязан известить фирму о результатах обследования. Разрешит ли она вам продолжить работу в Каннах, я не знаю. — Плохи мои дела. — Правда, в большинстве случаев фирма поступает согласно моим рекомендациям, лишь когда речь идет о руководителях и трудно заменимых ответственных сотрудниках. — Это звучало уже лучше. — Вы не относитесь к руководству фирмы. Смогут ли вас в случае необходимости кем-то заменить?
А это было мне уже просто на руку.
— Да, — сказал я. — В случае необходимости — конечно. В случае необходимости можно заменить любого исполнителя.
Теперь наступил мой черед спрашивать.
— Господин доктор, а что вы, собственно, видите на ЭКГ? Что, по вашему мнению, должно меня беспокоить в ноге и в сердце?
— Я вам уже сказал — нарушение кровоснабжения сердца. Это называется Claudicatio intermittens, — если у вас это есть. Claudicatio означает «хромание». — У него тоже есть пунктик — вечно трет этот свой чудо-фаллос, подумал я. Уж не импотент ли он?
— И с этим ничего нельзя поделать?
— Почему же. Не курить. И принимать лекарства.
— Какие?
— Поскольку вы, по вашим словам, пока не наблюдали у себя таких симптомов, я пропишу вам кое-что профилактически. — Он нацарапал что-то в своем рецептурном блокнотике, вырвал листок, поставил печать и протянул мне через стол. Он прописал мне нитростенон. Нитростенон, который я принимал уже целый год при каждом приступе болей в груди и руке. Какое совпадение. Просто потрясающее совпадение. — Если начнется приступ, примите одну-две таблетки. Разжуйте. Кроме этого, я пропишу вам еще кое-что. Я уже говорил, что не уверен, сказали ли вы правду. В конце концов, вы ставите на карту свою жизнь, не мою.
— Послушайте, господин доктор, почему вы позволяете себе без конца намекать, что я вас вероятно обманываю…
Он рывком встал.
— Извините, пожалуйста. В двенадцать у меня важная встреча. Счастливого пути.
Протянутая мне рука была прохладна, суха и даже не пыталась изобразить рукопожатие. Другая продолжала массировать огромный фаллос. Этот доктор — тоже странный тип. Видимо, чтобы создать род человеческий, Богу понадобился целый набор всяких типчиков.
7
— Но не может же она опять подорожать! В этом году она дорожает уже в третий раз. Сперва бутылочка микстуры от кашля стоила еще пять марок девяносто, теперь она стоит семь семьдесят пять. Почему это происходит, фрейлейн Нанита? — У согбенной старухи в сером пальто и поношенных туфлях и лицо, и волосы были серые, руки в пигментных пятнах, голова ее непрерывно тряслась. Она то и дело кашляла. И кашель у нее был надрывный. Когда я вошел в аптеку, старуха была в ней единственной покупательницей и обращалась к молодой хорошенькой девушке в белом халате, стоявшей за прилавком. Аптека эта находилась недалеко от моего дома, и я был ее постоянным посетителем. На стеклянной витринке между старухой и девушкой я заметил картонную коробочку. Старуха не обратила на меня внимания. В руке она держала закрытый зонтик, с которого капало на кафельный пол.
— Мне очень жаль, фрау Правос, — сказала девушка, которую звали Нанита. — Мне вас очень жаль. Лекарства дорожают, как и все вообще.
