Фредерик Тристан - Загадка Ватикана
— Ты, который получил христианское имя Сильвестр через благодать крещения, ты знаешь, кто я такой? Говори, я слушаю.
Базофон, прижатый к полу, беспомощно дергался, как опрокинутый на спину жук. Он ничего не видел. Ослепленные глаза нестерпимо болели. Наконец, все еще пребывая в этом жалком состоянии, он воскликнул:
— Милосердно ли так пользоваться своим могуществом?
Святой Дух рассмеялся.
— В данном случае ты прав. Что же, поднимайся, но повернись ко мне спиной. Иначе тебе не избежать большой беды.
Молодой человек наконец сумел стать на ноги, но уже остерегался оборачиваться лицом к голосу.
— Итак, — продолжал Параклет, — как здесь обстоят твои дела? Мне рассказали, что ты пренебрег уроками своих учителей, этих мудрейших из мудрецов, и что ты предпочел им атлетические занятия под руководством Самсона и плотницкое ремесло нашего добрейшего Иосифа. В конце концов, я готов признать, что эти физические дисциплины больше пригодятся тебе на Земле, чем теологические рассуждения, при всей их очевидной полезности. Дело в том, что там внизу наши дела идут неважно. Некий Бар Кохба выдает себя за израильского Мессию, претендуя на место и роль Иисуса, истинного Мессии, и евреи ему поверили. Они восстали против Рима. Сильвестр, тебе придется распутывать клубок, который день ото дня все больше запутывается.
— Сделаю, как прикажете, — отвечал Базофон. — Но, может, сначала вам следовало бы вернуть мне зрение и облегчить мои веки?
— О, конечно, — сказал Святой Дух и вмиг вылечил юношу. Потом добавил: — Ты хотел со мной встретиться, не так ли? По какому вопросу?
— Вы же знаете об этом, ведь вам все известно, — ответил Базофон с обидой в голосе.
— Скажи все-таки…
— Сколько я ни тренировался, мне так и не удалось победить Самсона. Ибо я не назорей. Говорят, что только Бог-Отец может наградить этим даром. Я хотел узнать, не могли бы вы похлопотать за меня перед Ним?
— Мой дорогой мальчик, — сказал Параклет, — нельзя получить дар назорея, если ты не участвовал в великих деяниях. А какие деяния совершил ты? Ну, будь же благоразумен. Твое нетерпение происходит от твоей еще зеленой молодости. Оно будет нам полезно, но помни, что иногда слишком много милостей могут стать непосильным грузом.
Но Базофон заупрямился и громко выкрикнул:
— Я хочу быть назореем!
Но не услышав ответа на свой вопрос и увидев, что ангелы-воины поднялись на ноги, звеня доспехами, он обернулся. Святой Дух улетел. И тогда Базофона обуял неистовый гнев, что весьма удивило ангелов, непривычных к ребяческим выходкам смертных.
Когда профессор Стэндап умолк, кардинал Бонино, префект Святой Конгрегации Обрядов, испустил глубокий вздох. Каждый ожидал, что он скажет, и поэтому все молчали. Но он не сказал ничего. Его Высокопреосвященство ограничился лишь тем, что обвел своим гордым взглядом сидящих за столом. Тогда, чтобы прервать молчание, которое становилось тягостным, подал голос монсеньор Кара-колли.
— Конечно, это всего лишь легенда. В связи с этим я хотел бы напомнить вам, что в Средние века, например, в театре постоянно показывали так называемые фарсы. Что же касается этого текста, так замечательно, так легко переведенного для нас нашим дорогим другом…
— В этом тексте есть что-то гнусное, — сухо прервал его каноник Тортелли и обернулся к кардиналу, надеясь услышать от него слова одобрения.
— Готов согласиться, — опять заговорил нунций, — что в этой манере изображать в качестве действующих лиц Иисуса Христа, нашего Господа, и Святого Духа есть что-то развязное. Но такова народная традиция.
— Aura popularis[27], — сказал кардинал, цитируя Вергилия («Энеида», VI, 816) и Горация («Оды», III, 2, 20).
— Разве вы не видите, что Христос и Святой Дух здесь отделены от Отца, — язвительно заметил каноник. — Троица представляет собой единство. Она неразделима!
— Однако, — возразил нунций, — они действуют по отдельности. Христос воплотился в человека. Ни Отец, ни Святой Дух этого не сделали. В то же время Святой Дух снизошел на апостолов в виде огненных языков. Ни Отец, ни Христос этого не сделали. Что же касается Отца, так это он сотворил мир. Разве в Библии сказано, что Слово и Параклет тоже принимали в этом участие?
— Spiritus ubi vult spirat[28], — произнес кардинал.
Каноник был озадачен. Ведь в тексте Вульгаты[29] сказано иначе: Spiritus fiat ubi vult[30] (Святое благовествование от горячо любимого апостола 3, 8)[31]. Но момент был неподходящий для философских придирок, и он предпочел обойти эту тему и, поджав свою отвислую, словно у бульдога, губу, заговорил:
— Монсеньоры, и вы, господа, да будет мне позволено подчеркнуть и другие несуразности, которых набралось уже предостаточно, чтобы с полным правом предать анафеме это «Житие». Я их отметил. Во-первых, даже считая, что живое существо может вознестись на Небо, — а это чисто языческое представление — мы не смогли бы предположить, что существо, облагодетельствованное такой исключительной милостью, не извлекло бы из этого глубоких уроков. А этот Базофон не то что не преуспел в богословских науках, а даже высмеял выдающихся учителей и предпочел физические упражнения Самсона. Да это же абсурд! На Небе могут пребывать только духовные сущности. Представьте себе святых, которые каждое утро идут заниматься гимнастикой! Бессмыслица! Непристойность!
— Данте, ведомый Беатриче, сумел живым подняться на Небо, — лукаво заметил Адриан Сальва.
Каноник только пожал плечами и не соизволил ответить на возражение, лукавый подтекст которого был, как ему казалось, продиктован исключительной низостью. Он продолжал:
— А этот дар назорея! Что это еще за выдумки? В действительности быть назореем, как сказано в Ветхом Завете, означало посвятить себя служению Богу. Назират обязывал человека к воздержанию, а чтобы назорея можно было узнать, он также давал обет никогда не стричь волосы. Так было в случае Самсона — это верно, — но так же было и в случае Самуила. Нигде в Священном Писании не говорится о каком-то особенном даре, связанном с их обетом.
— Поэтические вольности… — заметил нунций Караколли, которого начал раздражать сварливый пыл каноника. — Ведь это легенда, а не статья по богословию.
— Вольность! — воскликнул Тортелли. — Вольность! Именно так наша эпоха и скатывается к безбожию! Извращенное воображение царит повсюду. И вы еще говорите о поэзии?
Кардинал положил на плечо каноника свою ладонь, обтянутую красной перчаткой, чтобы его успокоить.
— Compos sui[32].
Потом, закрыв глаза, он, казалось, полностью потерял интерес к собранию, в котором принимал участие. Однако узенькая полоска света, проникавшая из-под его опущенных век, предупреждала, что бдительность не дремлет, притаившись на самом дне кардинальского логова.
И тогда слово взял профессор Сальва:
— Дорогие коллеги, я сейчас не буду останавливаться на содержании нашей легенды. Я напомню, что нам известно о существовании рукописи — единственного и уникального образца этого текста, который, кажется, никогда не был скопирован, — с одиннадцатого века. Веком позже Венсан де Бовэ вспоминает о нем в «Историческом зеркале». Вот эти строки: «Потерянное жизнеописание Сильвестра, которого в язычестве звали Базофон». Больше мы ничего не имеем, кроме знаменитой фразы Родриго де Серето в его сборнике легенд: «Этот Сильвестр, которого не следует смешивать с Базофоном». Потому что в действительности Родриго говорил о папе Сильвестре, который нанес поражение арианам и умер в Риме в 335 году. Однако можно задаться вопросом, откуда у него этот странный интерес к Базофону, тогда как, согласно «Житию», этот последний жил двумя столетиями раньше. А теперь возвратимся к одиннадцатому веку, которым датируется рукопись. Не вызывает ли сомнений точность этой даты?
— Никаких, — заявил профессор Стэндап. — Графика письма принадлежит той эпохе. Что касается языка, это латынь с примесью кельтских слов. Она одновременно архаичная и мудреная, и это склоняет к предположению, что эта легенда долго распространялась устно, прежде чем была зафиксирована на бумаге каким-то писцом, который пожелал сохранить некоторые простонародные выражения. Сегодня мы знаем, что «Страсти» и «Жития» греческого и латинского происхождения записаны не ранее, чем в десятом столетии. Кое-что можно проследить до восьмого века, но это лишь разрозненные отрывки. О еще более ранних записях нам ничего не известно. Первые греческие и латинские рукописи датируются 930–935 годами, среди них можно назвать одно многоглаголение Симона Метафраста, одно толкование Никиты Пафлагония, одну поэму Флодоара и многочисленные кельтские, сирийские, грузинские и англосаксонские версии, которые все обращаются вокруг легенды о Сильвестре — Базофоне, но никогда ни называют его имени и даже не углубляются в суть сюжета.
