Юлиан Семенов - Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние (сборник)
Костенко: Скажите, а как удобнее транспортировать золото? В песке, слитках или изделиях?
Кротова: В слитках. Вы имеете в виду промышленную транспортировку?
Костенко: В формах транспортировки я не силен. Я сыщик, а не хозяйственник. А был у вас никакой не однополчанин Кротова, а убийца, который трупы топором рубит…
Кротова: Вы это говорите серьезно?
Костенко: Вполне.
Кротова: Господи… Я действительно показала ему несколько платиновых колец с бриллиантами, которые мы еще не пустили на прилавок, ждем конца квартала, бережем для выполнения плана…
Костенко: У вас очень точный глаз. Вспомните, пожалуйста, он очень внимательно разглядывал ваш кабинет? Ходил по нему?
Кротова: Он не вел себя как грабитель, который исследует толщину решеток на окнах… Мои окна забраны толстыми стальными прутьями, а сигнализация идет напрямую к вам…
Костенко: А не спрашивал он вас, – с юмором, мимоходом, – не боитесь ли воров?
Кротова: Нет… Не так… Он сказал: “Вы тут как в бункере, полнейшая безопасность”.
Костенко: Вы возразили?
Кротова: Нет, я сказала, что если смогли ограбить банк, то уж нас, если захотят, подавно ограбят.
Костенко: Вы материально ответственны?
Кротова: Нет. Заместитель.
Костенко: У вас дома есть фотографии Николая Кротова?
Кротова: Школьные.
Костенко: А письма?
Кротова: Да… Я не помню… Может быть…
Костенко: Он знает ваш адрес?
Кротова: Нет.
Костенко: Вы его не приглашали в гости?
Кротова: Нет.
Костенко: Мы сейчас поедем к вам и посмотрим в вашем семейном архиве все фото и письма».
Писем и фото в альбомах не было.
И Костенко, наконец, понял: Кротов не просто будет бежать на запад, он будет просить политическое убежище, поэтому-то он так тщательно уничтожает Кротова, Николая Ивановича, бандита, фашиста, волка.
– Зачем вы лгали, что «капитан второго ранга» не был у вас дома? – спросил Костенко.
И тут женщина сломалась…
Она не плакала, просто покатились слезы, оставляя бурые следы на тщательно положенном «смуглом» тоне; Кротова сделалась в какое-то мгновение очень старой женщиной – потерянной и жалкой.
– Помочь вам? – предложил Костенко. – Или вы все расскажете сами?
Она отрицательно покачала головой, шепнула:
– Я ничего не буду… рассказывать… вам…
– Тогда я вам скажу. Он привел вас домой. В кафе он купил шампанское и коньяк. Или водку, хотя – вряд ли, в кафе водку продают только верным клиентам, но под вас он мог взять водку, чтобы сделать «огни Москвы» и споить вас. Я обещаю вам выяснить все, – и это будет не в вашу пользу, – в каком вы были кафе, какие он покупал там бутылки, куда вы отправили дочь, в кино ли, к друзьям, я выясню это, я вызову на допрос и предупрежу свидетелей об ответственности за ложные показания, и они мне расскажут правду. Я не могу иначе, потому что речь идет о злодее… Ну?
Женщина кивнула, прошептала:
– Да…
– Все было так?
– Да…
– Когда вы… проснулись, его уже не было?
– Нет.
– Он оставил записку?
– Да.
– Где она?
– Он в конце написал: «После того как прочтешь – сожги, чтобы не попалась на глаза девочке».
– Это он про дочь?
Женщина кивнула.
– А смотреть альбомы и читать письма вы начали сразу, как пришли?
Она снова кивнула.
– Он к вам после этого звонил?
– Да.
– Когда?
– Сегодня…
– В какое время?
– Днем.
– Вы сказали ему, что вас вызывают в угрозыск?!
– В милицию…
– Он звонил из города?
– Нет. Междугородная…
– Из какого города?
– Не знаю.
– В какое время дня это было – только точно?
– Около одиннадцати.
– Вы ждали его звонка?
– Нет… Сегодня не ждала, а вообще…
– Все время ждали?
Она кивнула.
…Костенко вышел из кабинета, попросил дежурного:
– Позвоните Тадаве, он сидит у меня, пусть немедленно едет в Минсвязь и установит, из какого города был сегодня сделан заказ на Смоленск, телефон 33-64-21, фамилия абонента Кротова. Если ему ответят, что могли звонить из автомата, теперь много автоматических линий, пусть обратится к начальству, настоит, чтобы проверили все, абсолютно все города и поселки. Черноморское побережье и республики Средней Азии – особенно. Ленинград и Карелию – тоже.
Сначала, конечно же, Тадаве ответили, что при теперешней линии автоматической междугородной связи поиск такого рода бесполезен. Он, однако, поманил к себе девушку, которая разговаривала с ним (ответственная дежурная по управлению), и шепнул, явно подражая Костенко:
– Красивая, от того, в какой мере вы нам поможете, зависит судьба, вернее говоря, жизнь людей, ибо мы ищем волка, злодея, фашиста, который не просто убивает женщин, а рубит их на куски, – понимаете? Я говорю вам правду, хотя делать этого не имею права.
«Справка. На запрос Главного управления уголовного розыска МВД СССР сообщаем, что разговор со Смоленском, с номером 33-64-21 был заказан из Адлера в 8.30, на почтовом отделении при вокзале. Отв. дежурная Власова Л. И.».
Костенко приказал срочно выбросить оперативные группы на вокзал, аэродром, на все поезда, вышедшие из Адлера, снабдив оперативных работников точным описанием Кротова; фотографии он рекомендовал не раздавать, потому что Кротов мог изменить внешность – усы, борода, форма, спецовка, ватник, черт его душу знает; он почувствовал опасность, но он еще не убежден в том, что Кротову вызывали в связи с его делом, он просто-напросто не имеет права в это поверить, он должен выяснить правду. Он позвонит к ней еще раз. Он позвонит.
…Группа угро, работавшая на аэродроме Адлера, не установила факта продажи билета ни Милинко, ни Минчакову, ни Милинкову, ни Минчукову, ни Пилинкову, ни Линчакову, ни еще доброму десятку фамилий, аналогичных этим, поскольку Костенко предложил отрабатывать версию изменения фамилий, отталкиваясь от двух – «Милинко» и «Минчаков».
На квартире у Кротовой была оставлена засада; все ее телефонные разговоры – с санкции прокурора – фиксировались.
– Он должен вас убить, – сказал Костенко женщине. – Понимаете? Вы – единственный реальный свидетель, которого вызывали в милицию. Он не знает, в связи с чем, но он должен убрать вас, потому что вы – единственный человек здесь, на Большой земле, к которому он приходил открыто, упомянув имя Кротова. Это – гарантия смертного приговора, это – неопровержимая улика против него. Я только не могу понять, зачем он пришел к вам и назвал фамилию Кротов? Это – против правил, против его правил. А вы мне до сих пор не хотите рассказать всей правды, вы утаиваете что-то. Ладно, это ваше право в конце концов. Только помните постоянно: один неверный шаг, и дочь ваша останется сиротой!
– Я буду делать все, что вы скажете…
– Он ведь знает ваш рабочий телефон? – спросил Костенко.
– Конечно.
– Когда он позвонит, вы будете держать его разговором сколько можете. Ясно?
– Да.
– Расскажите ему, что вас вызывали и допрашивали по поводу тех колец, которые вы не пустили в продажу, а придержали для выполнения плана. Он может перепроверять это, поэтому сегодня вечером мы проведем собрание в торге и коллектив возьмет вас на поруки, попросит прекратить возбужденное против вас уголовное дело.
– Вы действительно возбудили дело?
– Возбудим. А послезавтра об этом будет написано в здешней газете. На общем собрании вы тоже будете говорить правду, ибо я не исключаю возможности, что Кротов познакомился, помимо вас, с кем-нибудь из продавцов. Кто из ваших женщин одинока, обойдена, так сказать, мужской лаской? Называйте, чтобы мне не ходить лишний раз в кадры, вы своих работников лучше знаете…
– Неужели вы думаете…
– Думаю, думаю, говорите.
– Ира Евсеева одинока… Озабочена… Как все одинокие…
– Не все, – не сдержавшись, отрезал Костенко.
Кротова подняла на него глаза – запавшие, потухшие, ответила жестко, даже гримаса перекосила лицо:
– Все.
– Позвольте не согласиться.
– Все, – упрямо повторила Кротова. – Ясно вам, все?!
– Только истерики не надо.
– Не изрекайте глупостей – истерик не будет! Вы, кстати, велели мне на собрании говорить правду… И про него тоже?
– Вы зачем так?! Вы понимаете, какую правду я имел в виду! Признаете, что держали в сейфе кольца и броши стоимостью в двадцать семь тысяч; да, хотели помочь торгу с выполнением плана квартала, чтобы сотрудников не лишать премии, – вот какую правду я имел в виду…
– Врача можете пригласить?
– Какого врача? – не понял Костенко.
– Психиатра.
– Что, не можете собою владеть? Не отвечаете за свои поступки?
– Вы предвзято думаете о людях. Климакс у меня, простите, климакс. И я могу сорваться. Поэтому прошу о помощи. Чтобы мне дали какое-нибудь лекарство или укол сделали, я не знаю, что в этом случае может помочь…
– Хорошо. Я это устрою. И повторю еще раз: психиатр психиатром, а судьба вашей дочери, жизнь, говоря точнее, в ваших руках, и здесь никакой психиатр не поможет и ничем не оправдаетесь. Я, быть может, жестоко говорю, но я намеренно говорю так, чтобы вы не думали, будто я с вами играю. Я веду с вами дело в открытую. Мы сейчас связаны воедино. Или вам жаль капитана?
