Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер
— Можете идти! Всего хорошего, мсье Лукас!
Не прощаясь, я повернулся и пошел по лужайке к покрытой гравием дорожке, ведущей к воротам. Через некоторое время я все-таки оглянулся. Фабиани стоял рядом с женой. И оба смотрели мне вслед.
Ее грудь опять была обнажена.
30
Я прошел довольно большой отрезок улицы, застроенной виллами, пока наконец не нашел работающего днем бара. Я вошел. Заказал анисовый ликер и позвонил к себе в отель. Нет ли каких-то сообщений для меня?
— Есть, мсье, — ответил портье, и голос его звучал как-то взволнованно. — Звонил мсье Лакросс. Как только вы объявитесь, он просил вам передать, чтобы вы немедленно приехали в Старую Гавань.
— В его бюро?
— Нет, прямо в саму Гавань. Там уж увидите, куда именно.
— Что это значит?
— Насколько я знаю, там произошло несчастье, — сказал портье. Судя по голосу, он был чем-то сильно расстроен, я не мог понять, чем.
Я вызвал по телефону такси. Когда я допил свой ликер, такси уже подкатило к дверям бара. В проеме висел занавес из бусинок, он тихонько звякнул, когда я сквозь него проходил.
— В Старую Гавань, — сказал я шоферу.
— Ясно, мсье.
Старая Гавань была оцеплена полицейскими. Снаружи теснились толпы любопытных. Сначала полицейские не хотели меня пропустить. Я назвал свое имя. Потом показал паспорт.
— Простите, мсье Лукас. Эти господа там, впереди. Прошу…
Что-то произошло в западной части акватории порта, у набережной Сен-Пьер. Прямо напротив я увидел светло-красное здание зимнего казино «Муниципаль» — правда, вдали. Гавань была очень большая. От маленьких пристаней в ее центре отчаливали катера, делающие регулярные рейсы к островам Лери, там стояло на приколе очень много рыбацких лодок, попадались и более крупные суда. Я видел, как туда подогнали два подъемных крана. Стальные тросы, свешивавшиеся с них, погрузились в воду. Туда же подъехало много полицейских машин. В одной из стоящих там групп я обнаружил Лакросса, Русселя и Тильмана.
— Что тут произошло?
Лакросс бросился ко мне со всех ног.
— Слава Богу! — Он крепко обнял меня и прижал к груди. — Вы живы! Значит, нас обманули!
— А в чем, собственно, обман?
Тут к нам подошли Руссель и Тильман, на их лицах тоже было написано большое облегчение.
— Да вот, позвонил нам какой-то неизвестный, — сказал Руссель.
— И что же?
— И сообщил, что вы вместе с машиной свалились в воду здесь, в Старой Гавани.
— Я?
— Ну да, вы!
— Кто это мог такое выдумать?
— Этого мы не знаем. Голос был мужской. Но конечно искаженный. Во всяком случае, мы сразу выехали на место и начали поиски. Вода грязная и масляная, но машина действительно лежит на дне. Ее обнаружили ныряльщики.
В этот момент из воды как раз вынырнул один такой ныряльщик с аквалангом и в маске. Он помахал крановщикам.
— Видимо, им удалось наконец как следует закрепить тросы, — сообразил Руссель.
— Кому это «им»?
— Там внизу еще один ныряльщик. Тросы все время соскальзывали. Надеюсь, на этот раз получится. — Ныряльщик опять скрылся в маслянистой воде. Тросы дрогнули. Я услышал, как заработали оба крана. Рядом со мной стоял Тильман. Вид у него был загнанный, и он еще ни слова не произнес.
Теперь мы все не отрывали глаз от тросов, которые пришли в движение. Крановщики очень осторожно подтягивали их кверху. Через некоторое время из воды показался капот машины, а вскоре и вся машина повисла в воздухе. Из нее низвергались потоки воды. Это был темно-зеленый старый «шевроле». Краны повернули стрелы, и машина приблизилась к нам, зависла над нашими головами, потом снизилась и с легким скрежетом опустилась на набережную. Из нее все еще лилась вода. Мы подбежали поближе. Окошко у водительского сиденья было открыто. За рулем сидел человек, скорчившись и уронив голову на баранку. Руки его все еще сжимали руль. Человек был приземист и лысоват. На левом виске виднелось небольшое отверстие. А весь затылок был начисто снесен с той стороны, где вышла пуля. Меня чуть не вырвало при виде развороченного черепа и вывалившихся наружу и плавающих в грязи мозгов. Но я подавил тошноту и громко сказал:
— Это Денон!
— Кто это — Денон?
— Алан Денон, неужели не помните? Тот мужик из «Резиденции Париж», который открыл мне дверь квартиры, где меня должна была ждать Николь Монье. «Резиденция Париж»! Где меня исколотили до полусмерти! Николь Монье, которая обещала продать мне правду!
— Вы уверены, что это Денон? — спросил Тильман. Он впервые подал голос и говорил, еле ворочая языком, до того был подавлен.
— Совершенно уверен! Тот самый мужик, который потом испарился вместе с этой Монье, как в воду канул, вы еще сказали, что его вряд ли удастся найти, — помните, мсье Лакросс?
— Еще как помню, — отозвался тот. — А теперь он, значит, вынырнул.
— Да, — заметил Руссель, сунувший голову внутрь машины, — и застрелен он разрывной пулей из крупнокалиберного пистолета — как и Виаль. — Он бросил взгляд на Тильмана. — А для прессы, значит, опять — небольшое дорожное происшествие, так, что ли?
— Это было убийство, — спокойно сказал Тильман. — Для прессы. Убийство в деклассированной, преступной среде. Застрелен сутенер. Предположительно, разборка с конкурентом. Достаточно?
— Вполне, — с горечью процедил Руссель. — Нам, мсье Тильман, всегда будет достаточно того, что вы скажете. А мы передадим это дальше.
Гастон Тильман посмотрел на него. И смотрел так долго, что Руссель в конце концов не выдержал и отвернулся.
31
Меня подбросили в отель на патрульной машине полиции. Там я составил шифрограмму Бранденбургу, в которой сообщил о последних событиях и попросил дать мне дальнейшие указания. Только я сдал ее на телефонную станцию отеля, как меня позвали к телефону. Я вошел в кабинку и снял трубку.
— У аппарата Роберт Лукас.
— Мы знакомы, мсье. Я хотела вам что-то продать — в баре вашего отеля, помните? — сказал в трубке женский голос, дрожавший так, что трудно было расслышать слова.
Николь Монье! Ни за что бы не узнал ее по голосу.
— Красная роза, — сказал я.
— Да. — Она заплакала. — Вы знаете, что случилось?
— Мне очень жаль.
Рыдания усилились.
— Значит, все зря? Его нет, я одна, и все зря? Нет, нет и еще раз нет! Вы все еще хотите это купить, мсье?
— Конечно.
— Тогда вам придется прийти ко мне. И как можно скорее. Потому что я не могу больше оставаться там, где я сейчас. Мне нужно уехать, далеко-далеко. Но до этого вы еще получите то, что хотите. У меня это есть. Все, что вам нужно.
— А где вы?
— Во Фрежюсе. Возьмите такси и приезжайте. Но только вы один! Предупреждаю! Если привезете кого-нибудь из полиции или кто-то притащится у вас на хвосте, меня не будет! Я с вами играю честно. Значит, и вы должны честно играть.
— Я приеду один.
— И никому не скажете, куда поехали!
— Никому. Так куда надо ехать?
— Бульвар Сальварелли, 121. К Жюлю Лери. Но не подъезжайте к самому дому. Скажите таксисту, чтобы он высадил вас у платформы. Вы знаете этот район?
— Нет.
— Значит, придется спрашивать. Это недалеко. Если вы не выйдете из такси у платформы, меня не будет, когда вы подойдете к дому. Предупреждаю!
— Это вы уже один раз сказали.
— Я говорю с вами на полном серьезе.
— Я сделаю все, как вы сказали.
— И привезите с собой деньги.
— Сколько?
— Сто тысяч. Мы собирались получить намного больше, миллион, но я не могу больше здесь быть, мне нужно уехать, так что хватит и ста тысяч… Мне теперь все безразлично, теперь, когда Алана нет… Не нужен мне этот миллион.
У меня еще оставались старые дорожные чеки от Густава Бранденбурга на 30 000 марок, и перед моим последним отъездом из Франкфурта он дал мне этих чеков еще на 50 000 марок. Так что вроде должно хватить.
— У меня есть дорожные чеки, — сказал я.
— Нет уж, — ответила Николь Монье, вмиг перестав плакать. — Никаких чеков. Я же сказала вам, что хочу уехать. На чеки вы можете объявить арест или же сами чеки окажутся непокрытыми. Хочу только наличными. Обменяйте чеки на деньги. Сделайте, как я сказала, иначе вообще не стоит приезжать.
— В банках сейчас обеденный перерыв. Я смогу обменять чеки не раньше двух. Так что буду у вас во второй половине дня. Наберитесь терпения.
— А я и набралась. Но за каждым вашим шагом с этой минуты будут следить. Вы понимаете, что это значит, мсье? Не хочу, чтобы и меня, как Алана… — Голос умолк.
— Понимаю, — сказал я и повесил трубку.
Немного подумав, я все же позвонил Анжеле. Она как раз работала.
— Во второй половине дня мне придется ненадолго уехать. Жди меня к вечеру.
— Когда?
