Герберт Аллен - Только не дворецкий. Золотой век британского детектива
— Ну что, мистер Трент? — сказал он. — Как он вам? Вы ведь, я думаю, не сомневаетесь, что это настоящий табар?
Трент потер подбородок.
— Да, — сказал он, — и в самом деле табар. Я и раньше видел несколько, а один так даже рисовал, прямо на человеке, когда герольд Ричмондский заказал свой портрет в полном облачении. Да, табар настоящий. Редкая вещь. Насколько я помню, до недавнего времени табар был собственностью герольда и после его смерти хранился в семье или, если семья нуждалась, продавался частным лицам, вот как вам, например. Теперь, как рассказал мне герольд Ричмондский, все иначе: со смертью владельца табар возвращают в геральдическую палату.
Лэнгли облегченно вздохнул:
— Рад слышать, что мой табар настоящий. А то когда вы попросили на него посмотреть, мне показалось, что вы в этом сомневаетесь.
Миссис Лэнгли, не сводя глаз с Трента, покачала головой:
— Мне кажется, Джордж, он и теперь сомневается. Ведь так, мистер Трент?
— Да, так. Мне очень жаль. Понимаете, этот табар вам продали как музейную редкость, со своей историей, но когда миссис Лэнгли его описала, я понял, что вас обманули. Дело тут в гербе — миссис Лэнгли не заметила в нем ничего странного. Я хотел только удостовериться. Нет, этот табар не мог принадлежать герольдмейстеру ордена Подвязки в 1783 году.
Лицо мистера Лэнгли вмиг утратило добродушие и заметно побагровело.
— Если вы правы, мистер Трент, и если этот негодяй меня надул, уж я его засажу за решетку. Но, честное слово, не верится: проповедник как-никак, из почтенной семьи, и живет в таком милом месте, и о пастве своей печется… Вы уверены, что не ошиблись?
— По крайней мере, герб на табаре не тот.
Миссис Лэнгли вскрикнула:
— Да что вы такое говорите, мистер Трент? Мы видели ваш королевский герб, и не раз. Он такой и есть. И вообще, вы же сказали, что табар настоящий. Ничего не понимаю.
— Я должен перед вами извиниться, — грустно сказал Трент, — за наш герб. Видите ли, он менялся. В четырнадцатом веке Эдуард Третий претендовал на французский престол, и чтобы убедить его потомков, что претензии эти вздорны, потребовалось сто лет войны. Но и тогда они не перестали изображать на гербе французские лилии, вплоть до начала девятнадцатого века.
— Боже правый! — слабо проговорила миссис Лэнгли.
— Кроме того, все Георги до Четвертого включительно, а также Вильгельм Шестой были королями Ганновера — и так до королевы Виктории: она, как женщина, не могла наследовать ганноверский престол. А до тех пор в наш герб втискивали еще и герб Брауншвейгского дома. По сути дела, когда герольдмейстер ордена Подвязки оглашал договор с Соединенными Штатами, его табар украшала настоящая мешанина: английские леопарды, ирландская арфа, французские лилии, шотландский лев, еще несколько львов, уже ганноверских, белый конь и сердца — тоже ганноверские эмблемы. Как это все уместить на одном гербе, ума не приложу, но они как-то умещали[125]. А вашему табару далеко до таких ужасов, вы и сами видите. Это викторианский табар — достойно, со вкусом — незаменимая вещь в гардеробе порядочного герольда.
Лэнгли стукнул кулаком по столу:
— Ну а в моем гардеробе ему не место — лишь бы деньги вернуть.
— Можно попробовать, — сказал Трент, — вдруг получится. На самом деле, мистер Лэнгли, я попросил посмотреть плащ, чтобы уберечь вас от щекотливого положения. Представляете, вы бы привезли это сокровище домой, и всем бы его показывали, и рассказывали бы его историю, так что о нем бы напечатали в газетах. А потом бы кто-нибудь взялся устанавливать его подлинность, обнаружил бы то, о чем я вам сейчас сообщил, и заявил бы об этом публично… Боюсь, вам было бы не слишком приятно.
Лэнгли снова вспыхнул и многозначительно переглянулся с женой.
— Черт возьми, вы правы. И я даже знаю, кто рад будет выставить меня дураком. Есть один такой, как же. Да по мне, лучше сто раз без денег остаться, чем до этого дойти. Я вам очень благодарен, мистер Трент, честное слово. Сказать по правде, мы в Америке дорожим своей репутацией и рассчитывали ее упрочить этим треклятым плащиком. Черт! Подумать только — впрочем, думать надо не о том. Сейчас нужно добраться до этого жулика и выпотрошить его хорошенько. Уж деньги-то свои я из него вытрясу…
Трент покачал головой:
— А я настроен не столь оптимистически, мистер Лэнгли. Но как вы смотрите на то, чтобы поехать завтра к этому викарию со мной и одним моим другом? Он интересуется такими делами и поможет, если тут можно помочь.
Лэнгли с энтузиазмом согласился.
В машине, приехавшей за Лэнгли на следующее утро, ничто не выдавало принадлежности к Скотленд-Ярду; то же самое можно было сказать и об элегантном шофере. Вместе с Трентом в машине сидел темноволосый круглолицый человек, которого Трент представил как суперинтенданта Оуэна. Именно по его просьбе Лэнгли и рассказал со всеми подробностями о покупке та-бара (который он, кстати, предусмотрительно захватил с собой в чемодане).
За несколько миль до Абингдона шоферу велели замедлить ход.
— Вы говорите, что повернули неподалеку от Абингдона, мистер Лэнгли, — сказал суперинтендант. — Теперь смотрите внимательно и постарайтесь определить, где именно.
Лэнгли изумленно воззрился на него.
— У вас что, нет карты?
— Есть, но на ней нет «Силькот-Эпископи».
— Как и на любой другой карте, — добавил Трент. — Нет, я не говорю, что вам все приснилось, но места такого нет.
Проворчав, что это уж слишком, Лэнгли напряженно уставился в окно и вскоре попросил остановиться.
— Вот он, поворот, я уверен, — сказал он. — Я узнал его по этим двум стогам на лугу и по тому пруду с ивами. Но здесь точно был указатель, а теперь нет. То ли мне и правда все приснилось, то ли сейчас снится. — Когда машина повернула, он продолжал: — Да, конечно, вон церковь — и ворота и кладбище, — а вон там дом священника, тисы, сад… да, все так. Что ж, джентльмены, ну теперь-то он получит сполна — как бы там ни называлось это чертово место.
— Это чертово место, — заметил Трент, — называется Оукхэнгер.
Они вышли из машины и направились через кладбище к дому священника.
— А где могила? — спросил Трент.
— Там, — указал Лэнгли.
Они подошли к огороженному надгробию, и вдруг американец схватился за голову.
— Да тут рехнуться можно, — простонал он. — Я же знаю, это та самая могила. Но здесь написано, что в ней покоится Джеймс Родерик Стивенс, из прихожан.
— Скончавшийся, судя по всему, лет на тридцать позже сэра Роуленда, — заметил Трент, изучая надпись, в то время как суперинтендант в немом восторге похлопывал себя по ляжкам. — Что ж, быть может, викарий прольет свет на эту проблему?
Они подошли к дому, и Оуэн позвонил. Приветливая темноволосая служанка, открывшая им, узнала Лэнгли и улыбнулась.
— Ну хоть вы-то настоящая! — воскликнул он. — Вас, кажется, зовут Эллен? Вижу, вы меня помните. Ох, так-то лучше. Мы хотели бы видеть викария. Он дома?
— Каноник, сэр, — отвечала девушка, особо подчеркивая сан, — вернулся два дня назад. Он сейчас в деревне, но должен прийти с минуты на минуту. Не хотите ли его подождать?
— Непременно, — заявил Лэнгли, и их провели в большую комнату, где недавно был куплен табар.
— То есть его не было дома? — спросил Трент. — И вы говорите, он каноник?
— Да, сэр, каноник Мейберли, сэр, он на месяц уезжал в Италию. А леди и джентльмен, которые тут жили до прошлой недели, они сняли дом на время его отъезда. Мы с кухаркой остались им прислуживать.
— А этот джентльмен, мистер Вери, заменял каноника в приходе? — с едва заметной усмешкой поинтересовался Трент.
— Нет, сэр, каноник договорился с мистером Джайлсом, это котморский викарий. А потом, он и не знал, что мистер Вери священник. Он его вообще никогда не видел. Это ведь миссис Вери и дом осматривала, и все устраивала, а о том, видно, не говорила. Мы потом рассказали канонику, когда они уехали, — так он был просто потрясен. Ничего, говорит, не понимаю. Зачем, говорит, это скрывать. «Как бы там ни было, сэр, — это я ему, — они очень любезные люди, сэр, и друзья к ним приезжали очень любезные, и шофер у них, говорю, такой достойный человек».
Трент кивнул.
— Вот как? Так к ним и друзья приезжали?
Служанка была счастлива посплетничать.
— Конечно, сэр. Тот джентльмен, что вас тогда привез, сэр, — тут она обернулась к Лэнгли, — он до этого и других привозил. Я думаю, они тоже американцы.
— То есть говорят не по-британски, — сухо предположил Лэнгли.
— Ну да, сэр, и у них были такие хорошие манеры, вот как у вас, — отвечала девушка, не замечая, как смутился Лэнгли и как исподтишка пересмеиваются Трент с суперинтендантом. Последний теперь завладел разговором.
