Фридрих Незнанский - ...Имеются человеческие жертвы
— Разбираемся.
— Давай докладывай, только вкратце — что, как и почему... Как полагаешь, нужен мне сейчас весь этот геморрой?
— Ищем зачинщиков, Николай Иванович. Хотя и так известно, кто студентов накрутил.
— Стало быть, опять этот Русаков?
— Смотрите в корень. Хотя разрешение на шествие и митинг мы им выдали.
— Ну так, е-мое, Никола! Неужто нельзя было обойтись без кулачков? Видел я по телевизору, как твои орлы размахались!
— Будем исправлять положение. А так ситуация под контролем.
— Из вас контролеры, как из зайца парашют... В общем, смотри в оба, тезка! Мы молодежь сейчас потерять не должны никак. Какие были лозунги?
— У нас все зафиксировано. Каждый плакатик. Все до одного — только против Москвы. Против Думы, Чубайса, Немцова, против него, ну, и все прочее... Денег требовали, проверок... Ну, как всегда...
— А против меня?..
— Против вас — ни одного.
— Ну работники! Чего тогда было мордовать? Ну дуболомы! Раз так — тем более с «омонами» своими разберись. Всех, кто особо засветился, — из города прочь! Пускай остынут. Строжайший инструктаж! Если команда русаковская снова вылезет на улицы — палками не махать, щитами не дубасить.
Выйти на переговоры, работать с населением мирно, корректно, впечатление загладить, переломить ситуацию психологически. Лаской надо, лаской! Уяснил? Основной мотив — хотите правды — ищите ее в Москве, идите на Москву. От нее все беды. А уж там — как хотят. Акции неповиновения, марш протеста — их дело.
— Мысль понял, Николай Иванович.
— Надеюсь... Чтобы вся эта сволочь, вся эта свора не смела после орать, что коммуняки, мол, такие-растакие. Это — политика! Ну, все, бывай. Завтра в это же время доложишь обстановку...
Платов набрал еще один номер и связался с начальником областного управления ФСБ Чекиным. Это была совсем другая птица, не местный, из московского гнезда. Но и с ним они, как бывшие коллеги, как правило, находили общий язык, хотя полностью полагаться на него, как на Мащенко, конечно, не следовало.
Чекин почти теми же словами пытался уверить, что ведется оперативная работа для выявления конкретных подстрекателей столкновения, и в его докладе тоже не раз прозвучала слишком хорошо известная обоим фамилия доцента Русакова, основателя и лидера «Гражданского действия», депутата областного Законодательного собрания, одного из самых популярных людей в городе. Правда, чувствовалось, что и отношение к Русакову у Чекина не то, что у Мащенко. Недаром, видно, поговаривали, что и с «Гражданским действием» этот чекист Чекин был вовсе не на ножах...
Затем Платов позвонил домой директору «губернаторского» канала местной телерадиокомпании, напрямую подчинявшегося администрации области. Ему было приказано уже в завтрашней утренней программе прокомментировать события в сочувственном духе по отношению к трудному положению и требованиям студенчества, выразить от имени губернатора публичное сожаление о случившемся и принести извинения всем, кто угодил под милицейские дубинки. А также известить население о наложении строгих взысканий на всех сотрудников правоохранительных органов, превысивших полномочия. Точно такая же информация была доведена до сведения и главного редактора областной прогубернаторской газеты «Степной край».
Покончив со звонками, Платов подошел к уже темному окну, за которым широко раскинулась ночная Москва, и глубоко задумался.
14
Вопреки расхожему представлению об интеллигенте как о существе вялом и нерешительном, как бы по определению обреченном выступать в роли вечного аутсайдера, доцент кафедры социологии Степногорского университета Владимир Русаков, хотя и был по рождению представителем этой самой «прослойки», ничуть не походил на рассеянного растяпу-идеалиста. Он с юности занимался не только шахматами, но и боксом, носился на водных лыжах, в двадцать два года руководил секцией практической политологии городского Общества научного творчества молодежи, был зажигательным оратором, находчивым, остроумным полемистом...
Теперь его знали в городе тысячи людей, знали как человека решительного и принципиального, непримиримого противника коррупционеров, отлично разбирающегося во всех хитросплетениях социальной жизни и умеющего вести за собой молодежь, да и не одну только молодежь.
В свои нынешние тридцать четыре года он был подвижен, сухощав, чрезвычайно вынослив физически, и эта врожденная спортивная жилка проявлялась у него во всем — и в спорах с оппонентами, и в его резких задиристых статьях, и даже в том, как он водил машину — удивительно легко и уверенно, с изящной небрежностью и сноровкой, которая выдавала в нем очень точного и уверенного в себе человека.
Вот так же вел он свою белую «пятерку» по улицам Степногорска и в этот вечер, наматывая все новые и новые километры по проспектам, улицам и переулкам, от одного вуза к другому, от общежития к общежитию.
Сверхзадача этих разъездов была предельно проста: остудить разбушевавшиеся страсти. Нужно было мобилизовать студентов и их вожаков не на дурацкие выходки, а на новую серьезную, продуманную и законную акцию протеста — объединенными силами, вместе с рабочими «оборонки» и врачами, с учителями и учеными, с заблаговременно поданными официальными заявками на проведение шествия, с четко определенными политическими и экономическими лозунгами. Требовалось срочно утихомирить юных забияк, дабы предотвратить, возможно, нечто куда более грозное, чем то, что случилось сегодня утром, когда студенты внезапно вступили в потасовку с силами правопорядка.
Владимир Русаков знал, каким авторитетом пользуется. А потому имел основания надеяться, что его вмешательство в готовящееся, как ему сообщили, уже на следующее воскресенье бурное уличное выступление остановит и урезонит разных «пассионарных» личностей, которые всегда откуда-то появляются в молодежной среде.
Из университетского общежития он поехал к студентам-электронщикам. На заднем сиденье в темной машине, быстро бегущей мимо высоких домов-новостроек и приземистых строений конца прошлого и начала этого века, сидели те трое, что вызвались быть его провожатыми в этом путешествии.
— Сейчас заскочим в библиотеку, — сказал Русаков, — прихватим одного человека и рванем напоследок в политехнический. Есть там тоже буйные головушки — хотят то ли завтра, то ли послезавтра опять устроить митинг.
Говоря это, Русаков нет-нет да и бросал взгляд в зеркало заднего вида. Там вновь и вновь показывался один и тот же светлый иностранный автомобиль, то ли французский, то ли японский — в темноте трудно было разобрать. Он пропадал, а после возникал вновь — то ближе, то в отдалении.
Но сколько Русаков ни пытался пропустить его вперед, тот не шел на обгон, отставал, притормаживал, сворачивал на параллельные улицы, а после выныривал из примыкающих переулков и появлялся опять, когда уже, казалось бы, они должны были давным-давно разминуться в большом городе.
Впрочем, если его и в самом деле взялись сопровождать, тут не было ничего удивительного: такое не раз бывало и раньше, особенно во время последней предвыборной кампании, когда не только преследовали его машину, но и по телефону звонили и угрожали, обещая «встретить» и «разобраться». Причем все это очень мало напоминало розыгрыши злых шутников.
Однако никаких дальнейших «решительных мер» они пока что не предпринимали и сейчас, видимо, тоже просто играли на нервах.
Вот эта же светлая машина появилась вновь. То ли «рено», то ли «мазда». Не разобрать в темноте. Вон их теперь сколько развелось... На этот раз она поджидала его на перекрестке, на углу улицы Луначарского, и после того, как он тронулся на зеленый свет и начал взбираться на круто поднимающуюся улицу Володарского, тоже свернула вслед за ним.
Он миновал подъем, и, когда в зеркале вновь появился светлый силуэт, вынырнувший из-за перелома дороги, Русаков вдруг резко затормозил, быстро переключил передачу на задний и, завывая редуктором, погнал машину вспять под уклон, навстречу приближающимся возможным преследователям.
И... невольно рассмеялся. В маленькой серо-серебристой «мазде» сидели молодой парень и девушка, им было, видно, ни до кого и ни до чего, они обнимались, болтали и хохотали над чем-то, и он невольно устыдился своих страхов и подозрений.
Он пропустил их далеко вперед, потом снова набрал скорость, обошел и, уже не думая ни о чем, понесся вниз с высокого холма по Большой Андреевской и вскоре остановился у небольшого старинного дома с витыми решетками на окнах первого этажа, где размещалась городская научная библиотека.
Взглянул на часы, и тотчас из тени арки появилась стройная женская фигура в светлом пальто. Русаков вышел из машины и быстро пошел ей навстречу. Сойдясь, они крепко сжали руки друг другу.
