Александр Горохов - Смертельный азарт
Куприянов тронул кончиком трубки бокал хозяина и спросил, будто они сидели одни:
— И сколько же суток, Петр Николаевич, пиво сохраняется свежим в этих железных бочках? Только не пудри мне мозги, я кое-что в этом понимаю.
— Уж кому-кому, Андрей Андреевич, но тебе я лапшу на уши вешать поостерегусь. Бочки не железные, а дюралевые, а внутри они — дубовые. И безо всякого химического консерванта при низкой подвальной температуре пиво идет свежим до двух месяцев. Свежак, оригинал пьете, Андрей Андреевич, не обижайте.
Спартак обозлился. Ему хотелось ударить по дымящейся трубке в зубах Куприянова так, чтоб она вломилась в глотку наглого деляги, влетела в его пасть полностью, а чтоб из носа у него валил дым, как из паровозной трубы. Эх, были бы силы для такого ковбойского поступка, был бы это стиль его жизни. Но вместо этого лихого поступка он снова просительно сказал:
— Андрей Андреевич, нам надо поговорить. Вы мне должны деньги.
Куприянов и не шелохнулся, а хозяин пивнушки нахмурился и взглянул на Спартака с осуждением.
— Вы становитесь навязчивым. Господин Куприянов в пивном ресторане — пьет пиво. И ведет беседы с друзьями. Извольте выйти вон.
Был ли подан какой-то незамеченный Спартаком сигнал, или подобная ситуация предусматривалась, но Спартак почувствовал, что словно железные клещи сомкнулись вокруг его правого локтя, и сиплый голос сказал на ухо:
— Пройдемте, сударь, в служебное помещение. У нас есть о чем поговорить.
Спартак дернулся, оглянулся, но угрюмое, низколобое лицо его собеседника оказалось совершенно незнакомым. Мужик был приземист, короткорук, глумливо улыбался, а локоть Спартака уже онемел от стальной хватки.
Можно было дико заорать и попытаться отбиваться — хозяин, пуще всего следивший за солидной репутацией заведения, тут же навел бы порядок, плюнув даже на Куприянова, в этом Спартак был уверен, но ведь он сам искал встречи, и пусть она складывалась не по его сценарию, однако вовсе отказываться от нее было нельзя. Он повернулся, подчиняясь железной руке своего пленителя, и, отходя от столика, услышал, как Куприянов спросил:
— А просто большую деревянную бочку вы мне не продадите? Для дачных нужд?
Уже перед самыми дверьми в недра служебного помещения Спартак приметил бледное лицо Сереброва и его испуганные глаза.
По короткому коридорчику они дошли до лесенки, ведущей в самые глубокие закрома подвала, и на верхней ступеньке Спартак получил такой удар по затылку, что, не считая остальных ступенек, кубарем свалился вниз, лягушкой распластавшись на цементном полу.
Его сопровождающий остался наверху и, выждав, пока Спартак придет в себя, сказал насмешливо:
— Сиди, сявка, и жди, пока тебя люди вызовут.
И прихлопнул за собой тяжелую, обитую жестью дверь.
Спартак огляделся. Подвал был освещен тусклой лампочкой, под самый потолок тесными рядами громоздились пивные бочки. Свободного пространства почти не было, да и на что оно было нужно Спартаку? Куда более худшим обстоятельством оказалось то, что нигде не было видно ни единого, даже самого крохотного, оконца, через которое можно было удрать, а бежать надо было, потому что беседовать с Куприяновым при таких обстоятельствах он не желал. Он вдруг понял, что эта беседа вполне могла закончиться тем, что его изуродованный труп законопатят в пустую бочку, погрузят в кузов машины вместе с другой тарой и сбросят на любой свалке. Куприянов явно собирался вести переговоры на своих условиях, и принимать их никак не следовало.
Беглый осмотр подвала подтвердил самые мрачные предположения Спартака — выбраться отсюда невозможно. Хозяин надежно сохранял свое добро за тяжкими стенами фундамента и тяжелой, обитой железом дверью. Которая, само собой разумеется, была заперта.
Следовательно, спокойно принялся анализировать ситуацию Спартак, рано или поздно — придут, изобьют и начнут ставить свои условия. Но какие?! Что с него, Спартака, взять?! Или — что он мог знать?! Что он должен Куприянову? Ведь, наоборот, это Куприянов с ним не расплатился.
И с неожиданной четкостью пришла ясная мысль — черта в стуле! Куприянов жаждет получить со Спартака свои деньги, которые — получалось — присвоили себе Илья, Корвет и эта проститутка с планеты Сириус! Присвоили и даже не сказали об этом ему, Спартаку, даже не предупредили, что продинамили Куприянова с его азиатами, чтобы он был готов к подобному повороту дела. Ну и сволочи!
Теперь игра пошла грязная, решил Спартак, в ней нет никаких законов чести и совести, и все способы борьбы сгодятся. Он чувствовал в своей душе боевой, непривычный задор и решил, что пассивно встречать опасность в данном случае не будет.
Он снова оглядел подвал в поисках оружия. Ничего! Ни доски какой-нибудь, ни палки, ни лопаты. Одни бочки. Но даже пустую бочку в качестве ударного предмета Спартаку использовать было не по силам. Мышцы у него дряблые и жалкие, но зато в черепной коробке — ясный, жестокий и холодный мозг.
Он внимательно посмотрел на горевшую под потолком мутную электрическую лампочку, заметил, что висела она на слабо укрепленном шнуре, и тут же сообразил, что оружие, и достаточно эффективное, у него под рукой есть.
Одна из бочек оказалась пустой, и Спартак выкатил ее под лампочку, встал на бочку и сдернул лампочку вместе с патроном с крючка, на котором она висела. Потом, передвигая бочку, содрал весь шнур проводки, так что теперь лампа болталась свободно и ее можно было установить в любом месте — она превратилась в переносную — такой пользуются в гаражах. Только там-то подобные лампочки на двенадцать вольт, а в руках у Спартака было двести двадцать! Двести двадцать вольт — достаточно хорошее оружие, если использовать его с умом.
Он поднялся по ступенькам к окованной двери и прижался к косяку. Прикинул схему своих действий, примерился к пространству площадки перед дверью, а потом осторожно вывернул теплую лампочку из патрона — на четверть оборота, так что включить ее можно было бы сразу. Подвал погрузился в абсолютную темноту. Оставалось только ждать.
Ожидание продлилось около получаса, и за это время Спартак не занервничал, не запаниковал — что отметил с горделивой радостью и гордостью за себя. Все такой же собранный и четкий, стоял он у косяка двери во тьме подвала, когда послышались с внешней стороны тяжелые шаги и кто-то со скрежетом отодвинул тяжелый засов.
Дверь начала открываться. Входивший увидел, что перед ним глухая тьма, и начал было реагировать.
— О, черт побери, что еще за…
Свет мгновенно вспыхнувшей лампочки ударил ему в лицо, ослепил. Спартак увидел, как его низколобый страж закрыл на секунду глаза, и со всего размаха ударил лампочкой ему в переносицу. Осколки стекла впились в лицо низколобого, снова мгновенно обрушилась тьма, и противник невольно присел — от боли и неожиданности нападения. А может быть, его слегка и оглушило электротоком! Но, так или иначе, противник был повержен, и даже более того — схватившись за раненое лицо, он непроизвольно шагнул вперед и покатился в темную глубину подвала.
Спартак тут же сообразил закрыть за ним дверь и задвинуть засов.
Буря восторга переполнила его душу! Впервые в жизни он одержал победу в рукопашной схватке! Впервые он одолел тупую физическую силу!
Он дал себе десять секунд для передышки.
Через несколько секунд из глубины подвала донесся утробный звериный вой и тяжелые кулаки обрушились на массивную дверь.
Уверенным шагом Спартак миновал коридорчик и вышел в пивной зал.
Куприянов все так же сидел за хозяйским столиком, теперь, правда, один, не курил, перед ним уже стояла кружка пива, увенчанная свежей шапкой пены.
Спартак пересек зал и сказал, чуть наклонившись над Куприяновым:
— Я желаю немедленно получить полагающуюся мне долю! Двадцать пять кусков!
Куприянов брезгливо отодвинулся, презрительно взглянул на Спартака, помедлил и процедил сквозь зубы:
— Вас уже уведомили, что в злачных заведениях я не веду бесед о делах. Но вы правы. Пройдемте на деловую территорию.
Он поднялся и, не ожидая согласия Спартака, направился в глубь служебных помещений.
Спартак двинулся за ним, отгоняя назойливую мысль, что он совершает ошибку.
Куприянов повернул по коридорчику направо и толкнул двери хозяйского кабинета, обитые черной лоснящейся кожей.
Спартак ступил за ним.
Хозяин, без пиджака, в жилетке поверх белоснежной сорочки, испуганно поднялся с кресла у стола и застонал:
— Андрюша, я же просил — на моей территории никаких разборок.
— Конечно, Петр Николаевич, извини, — вежливо ответил Куприянов и без паузы, мгновенно и резко развернувшись своим жилистым гибким телом, грохнул кулаком точно в подбородок Спартака. Еще сильнее оказался рикошетный удар, когда Спартак приложился затылком к косяку двери. Свет в его глазах разом померк. Он чувствовал, что пытается судорожно вдохнуть, но вместо воздуха в легкие ворвалась какая-то удушающая, пахнувшая отвратной химией волна, перед глазами тьма сменилась яркими вспышками искр, а потом ничего — ни боли, ни темноты, ни сознания.
