Марина Ефремова - В омут с головой
ГЛАВА 4
Вечером за ужином мама сказала:
— Алеша, у тебя завтра как со временем?
— Да вроде ничего, а что?
— Я тебя хотела попросить поехать с нами на похороны. Ольге Степановне очень плохо. Боюсь, мы с Павлом Николаевичем сами не справимся. Машину за нами завтра пришлют, отец с кем-то договорился.
— Хорошо, я поеду с вами.
Алешка обрадовался маминой просьбе. Всю дорогу домой из города он обдумывал, каким образом попасть на похороны Татурина-младшего. С одной стороны, ему было неприятно использовать горе людей в корыстных целях, а с другой — похороны — это как раз событие, на которое собирается масса народу, событие, где можно без проблем увидеть всех, кто окружал покойного, любил его, ненавидел, работал вместе с ним… Алешка надеялся, что его способность чувствовать поможет ему и тут. Что он хотел узнать конкретно, он пока даже не мог разобраться, но знал, что ему там быть необходимо.
Утро будто плакало вместе с людьми. По оконному стеклу стучал мелкий, моросящий дождик. Капли ударялись о стекло и медленно стекали вниз. Алешка проснулся, едва послышались первые звуки в доме. В коридоре он уловил мамины шаги, на кухне гремела посуда. У ворот затарахтел автомобиль. В дверь постучали.
— Алеша, пора вставать, — заглянула Светлана Арнольдовна.
— Да, мама, уже встал.
— Очень хорошо, быстренько поднимайся, будем завтракать.
В столовой она поставила перед ним на стол тарелку с оладьями и стакан кефира.
— Спасибо мама, но не стоило беспокоиться. Я не голоден.
— Поешь, силы, думаю, тебе сегодня понадобятся, — сказала мама и вышла из комнаты.
Алешка быстро проглотил завтрак и пошел одеваться. Из своего гардероба он выбрал самое темное, что там было. Темно-серый костюм, синий в полоску галстук, черную сорочку.
Спустившись вниз, Алешка застал невеселую картину. В столовой, опустив голову на руки, опершись ими на стол, сидела Ольга Степановна. Она за эти часы постарела и осунулась. Из-под черного платка выбивались седые пряди. В руках она держала белый носовой платок, рядом с ней стоял стакан воды. Пахло корвалолом. Мама подошла к ней со шприцем в руках, сама загнула рукав платья, смазала ваткой предплечье, воткнула иглу. Старуха никак не отреагировала. В столовую вошел Павел Николаевич:
— Пора, Оля! Надо ехать. Попрощаться надо.
Ольга Степановна с трудом поднялась, повернулась к Алешке. Тот ожидал увидеть заплаканное лицо, но у Ольги Степановны были совершенно сухие глаза, и в них застыли злость, ненависть и негодование. Алешкой овладело неприятное чувство не то чтобы страха, но необъяснимого стыда. Ему вдруг показалось, что женщина сейчас кинется на него, будет царапаться, кусаться, душить. Но старуха отвернулась и, не произнеся ни слова, вышла на улицу.
Всю дорогу до города в машине стояла мертвая тишина. Алешка сел на переднее сиденье. Мать и Павел Николаевич — сзади, по бокам от Ольги Степановны. Пока женщины усаживались, мужчины успели выкурить по сигарете и перекинуться парой слов.
— Как она? — спросил Алешка, кивая в сторону Ольги Степановны.
— Плохо, умереть хочет. Все ей стало безразлично. — Павел Николаевич тяжело вздохнул.
Алешке показалось совсем другое: если она и в самом деле хочет умереть, то не одна, прихватив с собой еще кого-нибудь.
Они поехали прямо на кладбище — там уже был полный сбор. Водитель высадил их у центрального входа, потом достал из багажника огромный букет темно-бордовых роз, вручил его Алешке, сел в машину и уехал.
Все приезжающие следовали в траурный зал. На большом мраморном столе стояло два роскошных дорогих лакированных гроба. Чуть сдвинутые крышки открывали верхние половины тел. Ксения лежала в белом подвенечном платье, фате. Всю ее покрывали великолепные белые лилии.
Посетители проходили возле гробов, кто-то останавливался, кто-то возлагал цветы на специальный постамент. Было очень много молодежи, вероятно, сверстников Ксении Татуриной. Девочки плакали. Юноши держались, но было заметно, как многие из них отворачивались, кашляли, опускали глаза.
Возле гроба Ильи Сергеевича выстроился почетный караул. На длинных скамьях сидели родственники — старик Татурин, жена Ильи Людмила, десятилетний сын Сережа, еще несколько незнакомых лиц.
Ольга Степановна и Светлана Арнольдовна подошли к семье, сдержанно поздоровались с сидящими ближе к гробам, потом влились в общую процессию, проходившую около почивших. Алеша и Павел Николаевич присоединились к женщинам.
Задержавшись у гроба Ксении, Ольга Степановна подошла к гробу Ильи, и подошла так близко, как только позволял мраморный стол, положила руку на крышку и стала тихонько, одними губами что-то нашептывать.
— Это она ему колыбельную поет, — объяснил Павел Николаевич на ухо Алешке.
Он подошел к жене, обнял ее и постарался увести. Но несчастная женщина не позволила ему сделать этого: она ухватилась за край гроба со всей силой, на которую только была способна. Павел Николаевич повернулся к Алеше с мольбой в глазах. Тот не заставил себя долго ждать. Подойдя, обнял старуху за плечи, а Павел Николаевич оторвал руки жены от гроба: вдвоем они кое-как оттащили ее.
В зале загудели голоса, среди тихого говора собравшихся можно было разобрать отдельные слова: это… его… няня… Светлана Арнольдовна сказала:
— Алеша, помоги вывести на улицу Ольгу Степановну, машина там, на стоянке. Ей надо укол сделать.
Ольгу Степановну пришлось буквально выносить на руках. К воротам подъехала машина, водитель которой, очевидно, был предупрежден: женщину посадили на заднее сиденье, и она опять впала в небытие — с потухшими глазами, растрепавшимися волосами, свисавшими на лицо. Голова опустилась на грудь, руки безвольно свисали вдоль тела.
Светлана Арнольдовна вынула из сумки металлическую коробочку, достала из нее шприц, повторила все манипуляции, которые Алешка только что видел в столовой. Ольга Степановна закрыла глаза, по-прежнему не подавая признаков жизни.
Мама подошла к Алеше, стоявшему рядом с Павлом Николаевичем.
— Дай мне сигарету, я свои дома забыла.
Он протянул ей пачку. Дрожащими руками она долго не могла достать сигарету, протянула пачку обратно:
— Достань и дай прикурить.
Когда она делала первую затяжку, Алешка заметил, как прыгает сигарета у нее в руках. Мать в целом держалась молодцом, высокую степень нервного возбуждения выдавал только пляшущий огонек сигареты. Она затянулась еще раз, начала успокаиваться.
— На сколько хватит укола? — спросил Павел Николаевич, переведя глаза на жену.
— На час. Потом снова будет приступ. Павел Николаевич, ее надо в больницу. Мы с вами не справимся.
— Даст бог, справимся. Семнадцать лет справлялся, — проговорил Павел Николаевич и вернулся к жене.
— Что с ней? — спросил Алешка, как только они с матерью остались одни.
— Я не могу поставить точный диагноз, я не психиатр. Но это связано с давней психической травмой. У нее был нервный срыв. Это как-то связано с Ильей. Ты не бойся, она не опасна. Просто иногда плачет, иногда поет, да все спасает его. То из воды, то из огня. Семнадцать лет назад при пожаре она сильно обгорела и на всю оставшуюся жизнь получила вот такое. Рецидивы у нее бывали редко, всего два раза. Вчера случился третий.
Траурная процессия вышла из церемониального зала. Впереди на руках несли венки, следом на специальных колясках выкатили два гроба, сначала Ильи Сергеевича, за ним Ксении. Крышки гробов уже закрыли, коляски остановились. Несколько молодых мужчин, явно братковского вида, подхватили на руки гроб Татурина и понесли его к центральной аллее кладбища. Гроб с Ксенией несли на руках ребята, но он им оказался не по силам, однако, то и дело сменяя друг друга, они все же доставили его к месту последнего упокоения одноклассницы.
Павел Николаевич с Ольгой Степановной вышли из машины. Стараясь держаться, они пошли следом за процессией. Светлана Арнольдовна и Алеша — за ними.
У гроба Ксении опять сменился состав несущих. Теперь здесь появились не только ее товарищи, но несколько взрослых мужчин подставили свои плечи. Среди них Алешка заметил знакомое лицо. Повзрослел, конечно, выглядит серьезным, даже немного напыщенным, но все же не узнать в нем школьного товарища Славку Королькова нельзя. Интересно, какое он имеет отношение ко всей этой публике? Славка из простой инженерской семьи, ни к элите, ни к деловому миру никогда не принадлежал.
Процессия тем временем продвинулась к уже вырытым могилам, гробы опустили вниз, мимо опять потянулись люди, чтобы бросить на них последнюю горсть земли и сказать последнее «прощай».
Ольга Степановна тихо и молча плакала. Она прошла около обеих могил, бросила в каждую по горсти земли и, не обращая ни на кого внимания, пошла прочь. За ней тотчас последовал и Павел Николаевич со Светланой Арнольдовной. Алешка шепнул матери: «Ты иди, а я догоню», и направился к стайке школьников, сгрудившихся в стороне. Там он снова заметил школьного товарища.
