Марина Ефремова - В омут с головой
— Как скажешь, родная, — согласился сын. Он взял из рук матери все вещи, забранные из машины. Светлана Арнольдовна оставила себе только свою сумку, зонт и черный платок, который только что сняла с головы.
Они пошли по той же дорожке, по которой несколько минут назад удалились старики Орловы. Здесь, загородом, воздух был свежий, пахло хвоей. После всего происшедшего прогулка подействовала ободряюще.
— Алеша, — прервала его молчание мать. — Я завтра уеду в Москву, хочу встретиться с профессором Зайцевым.
— Из-за Ольги Степановны?
— Да. Попробую договориться, чтобы ее положили в их клинику. Это все же не психушка районного масштаба. И уход, и лечение, и режим не тюремный. Жалко ее, она потеряла последнее, за что держалась в этой жизни.
— Почему последнее? А муж? Сколько лет они вместе?
— Муж? Ах, Павел Николаевич, да, конечно, но для женщины все же главнее ребенок.
Алешка не стал спорить с матерью, но остался при своем мнении.
— Ты, если хочешь, можешь поехать со мной, — сказала Светлана Арнольдовна.
— Нет, я останусь. У меня тут кое-какие дела наметились.
— У тебя дела? Ну, наконец-то, а с кем, если не секрет?
— Нет, не секрет. Помнишь, со мной в классе учился Славка Корольков? Он у нас часто бывал. Физикой увлекался, все подряд чинил. Ну, помнишь, у нас еще видеодвойка полетела, кассету «закусила». А Славка пришел, раз-раз и готово. Все работает. Я думал, он телемастером станет или инженером в крайнем случае. А он учудил, шкрабом стал. Я его на похоронах встретил.
Пока Алешка рассказывал, лицо Светланы Арнольдовны отразило мучительный процесс вспоминания, затем, видимо, «процесс пошел», и она радостно закивала головой.
Они подошли к воротам дачи. И в доме и во дворе стояла тишина. Стариков не было видно, либо они еще гуляют, либо ушли к себе. Орловы занимали в доме две небольшие комнатки с отдельной кухней, санузлом и входом со стороны хозяйственного двора. Их квартира также имела внутренний проход в хозяйскую часть дома.
Орловы жили тихо и замкнуто, без необходимости старались не попадаться на глаза, делали свое дело и старались не загружать никого своими проблемами. Потому, вероятно, Алешка так мало знал о них. Они были привычны и незаметны, поэтому и малоинтересны.
Дома Алешку ждал приятный сюрприз:
«Уважаемый Алексей Леонидович! Если у вас на завтра не намечается каких-либо неотложных дел, я предложила бы вам встретиться со мной. Где-нибудь в районе часов двенадцати пополудни, где-нибудь в районе сквера у моего отделения. Чтобы вы меня ни с кем не перепутали, в руках я буду держать газету «Время местное». Если вы по каким-либо причинам прийти не сможете, прошу сообщить мне по телефону 312–273. С уважением Шевченко Лина Витальевна».
Алешка тут же схватил телефонную трубку и набрал 312–273. После непродолжительных гудков ему ответил мужской голос:
— Капитан Тельных у аппарата.
— Здравствуйте, — растерялся Алешка. Потом понял, что это ее служебный телефон, и добавил: — Извините, мне Шевченко.
— Лина Витальевна на выезде. Сегодня уже наверняка не будет, она где-то в районе. Что передать?
— Будьте любезны, если она с вами свяжется, скажите, что Корнилов завтра явится, как по повестке.
— Хорошо, записал. А вы по какому делу проходите?
— Я?.. По личному.
Смешно! Получается, что у следователя, кроме уголовных дел, никаких других быть не может. Так, вероятно, представлял неведомый Алешке капитан Тельных. А у такой красивой девушки, как Лина, обязательно должны быть другие дела: и личные, и сердечные, и, наконец, семейные… Внезапно Алешка поймал себя на мысли, что он, в сущности, ничего о ней не знает. Вернее, кое-что знает о ее детстве, но ведь она уже давно не ребенок, может, даже замужем. Он так об этом и не спросил. Но с другой стороны, если она любит бабушкины щи, то вряд ли муж существует. Тогда непонятно другое: почему она до сих пор не замужем? Что, нет желающих — в это верится с трудом. Значит — ждет принца… Алешка посмотрел на себя в зеркало и решил, что если его немного почистить, слегка приласкать, то он еще вполне может сойти за принца.
И тут из кухни донеслись голоса. Он встал и пошел туда. Мать налила стакан воды, взяла пузырек с корвалолом, налила в стакан сколько надо и протянула Павлу Николаевичу. Он выпил, вернул стакан, посмотрел на Алешу.
— Оля спит, а у меня что-то сердце прихватило.
— Алеша, посиди с ним, я сейчас. — Светлана Арнольдовна вышла из кухни.
— Навязались мы на вашу голову, — проговорил Павел Николаевич. — Пойдем на улицу, подымим.
— Нет, вам нельзя, — спокойно ответил Алеша. — Вам лучше прилечь, пойдемте в мою комнату.
— Ты добрый, видно, в мать. Она у вас ангел.
С последним высказыванием Алешка был согласен. Для Светланы Арнольдовны все больные были словно дети. Она после тяжелых операций сутками сидела у постели своих больных, выхаживая их. В Москве у них подолгу жили ее бывшие пациенты из дальних городов, дожидаясь мест в различных московских клиниках или проходя в них амбулаторное лечение. На письменном столе в мамином кабинете стояла бронзовая статуэтка, изображавшая святую Фотинию. На маленьком постаменте было написано: «Светлому ангелу милосердия». Эту богиню матери подарил скульптор, которого она вытащила буквально с того света после тяжелейшей автокатастрофы.
Дядя Паша не послушался Алешу, тяжело поднялся и поплелся на крыльцо. Алешка пошел за ним. Они присели, достали каждый свое курево, задымили от Алешиной зажигалки. Помолчали. Алешка подыскивал слова, но все, что приходило в голову, казалось не совсем подходящим. Он не умел ни утешать, ни успокаивать. Павел Николаевич молча курил, не замечая Алешкиных терзаний.
На крыльцо вышла Светлана Арнольдовна.
— Павел Николаевич, вам надо отдохнуть. Ольга Степановна проспит долго, скорее всего до утра. А может, и дольше. Я сейчас приготовлю что-нибудь поесть. Вы поужинайте с нами.
— Спасибо, Светлана Арнольдовна. Я поем дома, у нас все есть. Да и Олю лучше одну надолго не оставлять. А то не надумала бы чего, если проснется.
Он говорил, тяжело дыша, держась правой рукой за левую половину груди. Светлана Арнольдовна ушла, через некоторое время поднялся к себе и Павел Николаевич. Он обернулся к Алеше и попросил:
— Не надо, не ходи за мной. Все будет в порядке.
Алешка протянул ему руку и попытался выразить сочувствие:
— Я понимаю, это тяжело. Вы потеряли близкого человека и…
— Близкого?! — прервал его Павел Николаевич, неожиданно повысив голос, сердито глянул на Алешку. — Ни дна б ему ни покрышки, гаду проклятому. Его такой конец давно ждал, он на белом свете не по праву зажился. Если бы не Оля, я б его… Ненавижу!
Старик в сердцах топнул ногой и удалился восвояси.
Непонятного для Алешки стало еще больше. Что за тайны мадридского двора? Он вернулся на кухню. Мама, уже переодетая в легкий спортивный костюм, стояла возле раковины и мыла овощи.
— Тебе помочь? — предложил Алешка.
— Обязательно, там вареная картошка, почисти ее.
Она показала на маленькую кастрюльку на газовой плите, в которой еще кипела картошка «в мундире». Алешка взял ее, аккуратно слил воду, окатил картошку холодной водой и, вооружившись ножом, сел за стол. Мама смотрела на него несколько удивленно:
— А я думала, что ты у меня совсем ничего не умеешь.
— Кое-что умею. Ты, пожалуйста, не забывай, что у меня было трудное детство. Рос я, несчастный, без бабушек и без нянь. Родители всегда на работе. Так что моей любимой едой всегда была картошка «в мундире».
— У тебя всегда были деньги на общепит, и к тому же всегда была еда в холодильнике, которую ты успешно уничтожал со своими друзьями.
— Угу. — Алешка отчистил маленькую картошину и тут же, отправив ее в рот, прожевал. — Я же не виноват, что у моих друзей не было обкомовских или совминовских пайков. У них глаза разбегались от того разнообразия, какое было в нашем холодильнике. Они не только сами наедались, но и маме с папой старались унести бутербродик. Но справедливости ради надо отметить, что и меня частенько подкармливали в семьях моих друзей.
— Картошкой «в мундире»?
— Да, а еще домашними соленьями, вареньями и пирожками.
— Хватит прибедняться, несчастный ребенок! И прекрати уничтожать картошку, а то на окрошку ничего не останется.
— Угу, — промычал Алешка, дожевывая очередную картофелину. — А зачем нам окрошка? В шестнадцатом веке на Руси ингредиенты окрошки не смешивались. Ели все по очереди и запивали квасом. Давай вернемся к истокам.
Алешка в очередной раз отправил в рот картофелину. Мама посмотрела на него и улыбнулась.
— В шестнадцатом веке на Руси еще не выращивали картошку. Историк! Тоже мне!
— Да что ты говоришь? А чем же они, бедные, питались?
