Артур Конан Дойль - Самые знаменитые расследования Шерлока Холмса
Я понятия не имел, о чем он говорит, но он меня не просветил, а сидел, погруженный в свои мысли, пока поезд не подошел к платформе маленькой гемпширской станции. Мы наняли дряхлую двуколку и через четверть часа оказались возле дома нашего доверенного друга, сержанта.
– Улика, мистер Холмс, какая же?
– Все зависит от поведения револьвера доктора Ватсона, – ответил мой друг. – Вот он. А теперь вы не могли бы снабдить меня десятью ярдами бечевки?
Деревенская лавочка обеспечила его клубком крепкого шпагата.
– Думаю, это все, что нам потребуется, – сказал Холмс. – Теперь, с вашего разрешения, мы отправимся, как я надеюсь, завершить наше путешествие.
Солнце заходило, превращая холмистую гемпширскую пустошь в чудесную осеннюю панораму. Сержант неуклюже шагал рядом с нами и то и дело бросал критические и недоверчивые взгляды на моего друга, явно сомневаясь в здравости его рассудка. При приближении к месту преступления я заметил, что мой друг прячет под своим обычным хладнокровием глубокое волнение.
– Да, – сказал он в ответ на мое замечание о его настроении, – вам и прежде приходилось быть свидетелем моих промахов, Ватсон. У меня есть инстинкт для подобного рода вещей, и все же порой он меня обманывал. Когда это решение впервые осенило меня в камере в Винчестере, оно выглядело неуязвимым. Однако у активного ума есть тот недостаток, что он всегда может предположить альтернативную отгадку и она изобличит след, по которому вы пошли, как ложный. И все-таки… все-таки… Что же, Ватсон, мы можем только проверить.
На ходу Холмс крепко привязал конец шпагата к рукоятке револьвера. Теперь мы добрались до места преступления. С величайшим тщанием он по подсказке сержанта пометил точное место, где было распростерто тело. Затем порыскал среди вереска и папоротников, пока не нашел внушительный камень. Его он обвязал другим концом шпагата и свесил с парапета так, что он закачался над самой водой. Затем он встал на роковое место в некотором отдалении от конца моста с моим револьвером в руке. Шпагат, связывавший револьвер и камень, туго натянулся.
– Начинаем! – воскликнул Холмс.
При этих словах он поднес револьвер к голове, а затем разжал пальцы. В мгновение ока увлекаемый весом камня револьвер громко ударился о парапет и, перелетев через него, скрылся под водой. Плеск только-только раздался, как Холмс уже стоял на коленях возле парапета, и его радостное восклицание показало, что его ожидания сбылись.
– Была ли когда-либо более наглядная демонстрация? – вскричал он. – Смотрите, Ватсон, ваш револьвер решил проблему!
Говоря это, он указал на новую щербину совершенно таких же очертаний и размера, как первая, возникшую под нижним краем перил.
– Мы переночуем в гостинице, – сказал он, вставая на ноги и поворачиваясь к изумленному сержанту. – У вас, конечно, найдется багор, и вы без труда выловите револьвер моего друга. Кроме того, рядом с ним вы найдете револьвер, бечевку и груз, с помощью которых мстительная женщина пыталась замаскировать собственное преступление и навлечь обвинение в убийстве на свою невинную жертву. Можете сообщить мистеру Гибсону, что я увижусь с ним утром, когда можно будет предпринять шаги для полного оправдания мисс Данбар.
Поздно вечером, когда мы сидели, покуривая в номере деревенской гостиницы, Холмс коротко изложил мне, что, собственно, произошло.
– Боюсь, Ватсон, вы не украсите репутацию, которой я, возможно, пользуюсь, добавив к вашим анналам «Дело тайны моста Тора». Я мешкал с дедукцией и долго не обретал того сочетания воображения и реальности, которое составляет основу моего искусства. Должен признаться, щербина в парапете была достаточной уликой, чтобы подсказать верный вывод, и я виню себя, что не сделал его раньше.
Следует учесть, что ход мыслей этой несчастной женщины был сложным и хитрым и разобраться в ее коварном плане было не так уж просто. Не думаю, что в наших приключениях мы сталкивались со столь поразительным примером, до чего способна довести извращенная любовь. Была ли мисс Данбар соперницей ей в физическом или всего лишь в духовном смысле, в ее глазах это оставалось равно непростительным. Без сомнения, она винила эту ни в чем не повинную барышню за суровость ее мужа, за все его злые слова, которыми он пытался обуздать ее слишком демонстративную привязанность к нему. Первым ее решением было покончить с собой. Ее вторым решением было сделать это так, чтобы обречь ненавистную ей девушку на судьбу, худшую любой внезапной смерти.
Мы можем со всей точностью проследить ее шаги, и они доказывают исключительное коварство ума. Мисс Данбар ловко принуждается написать записку, которая создаст впечатление, будто место для преступления выбрала она. Беспокоясь, что записку могут не найти, она несколько переборщила, зажимая ее в кулаке до самого конца. Одно это должно было бы пробудить мои подозрения гораздо раньше.
Затем она взяла один из револьверов мужа – как вы видели, в доме есть целый арсенал – и спрятала его для собственного употребления. Похожий револьвер она в то утро спрятала в гардеробе мисс Данбар, предварительно выстрелив из него, что с легкостью могла сделать в лесу, не привлекая ничьего внимания. Затем она отправилась на мост, где с великой изобретательностью подготовила способ избавиться от своего оружия. А когда появилась мисс Данбар, она использовала свое последнее дыхание, чтобы излить на нее всю свою ненависть. Когда же та убежала и уже не могла услышать выстрела, привела в исполнение свой ужасный замысел. Теперь каждое звено на своем месте, и цепочка собрана воедино. Газеты могут задаться вопросом, почему озерко не было сразу же обыскано, однако легко быть умными задним числом, а проверить дно заросшего камышами водоема слишком сложно, если не иметь четкого представления, что искать и где. Ну-с, Ватсон, мы помогли замечательной женщине, а также и крайне внушительному мужчине. Если в будущем они объединят свои силы, что представляется не таким уж невероятным, финансовый мир может обнаружить, что мистер Нийл Гибсон кое-чему научился в классной комнате Страдания, где мы получаем наши земные уроки.
Приключение с Львиной Гривой
Как ни удивительно, но проблема, бесспорно по загадочности и необычности не уступающая самым сложным, с какими мне довелось столкнуться на протяжении моей долгой профессиональной карьеры, не только представилась мне после моего ухода на покой, но и, так сказать, оказалась у самого моего порога. Произошло это после того, как я затворился в моем сассекском домике и всецело отдался той умиротворяющей жизни на лоне природы, о которой я так часто жаждуще думал в долгие годы, проведенные в мрачном сумраке Лондона. В этот период моей жизни добрый Ватсон почти исчез из нее. Изредка он приезжал на субботу-воскресенье, но больше мы не виделись. И потому мне приходилось самому быть своим летописцем. А! Будь он со мной, как он живописал бы столь примечательный случай и мое победное преодоление всех трудностей! Ничего не поделаешь, придется мне самому рассказать эту историю в моей безыскусной манере, собственными словами описывая каждый мой шаг на трудном пути разгадки тайны Львиной Гривы.
Моя вилла расположена на южном склоне Даунсов, откуда открывается великолепный вид на Ла-Манш. Берег в этих местах состоит из меловых обрывов, и спуститься к воде можно по единственной петляющей тропе, крутой и скользкой. Даже в час полного прилива она приводит к сотням ярдов мелких камней и гальки. Там и сям, однако, виднеются озерца и заводи, словно созданные для пловцов, и вода в них меняется с каждым приливом. Этот чудесный пляж простирается на несколько миль и вправо и влево, и лишь в одном месте его разделяет маленькая бухта с деревушкой Фулуорт над ней.
Мой дом стоит в стороне. Я, моя старая экономка и мои пчелы имеем все вокруг в нашем полном распоряжении. Однако в полумиле находится пользующееся широкой известностью училище Гарольда Стэкхерста «Фронтон», внушительное заведение, в котором около двадцати юношей проходят подготовку к занятию разными профессиями под руководством нескольких учителей. Сам Стэкхерст в свои университетские годы отличался в гребле и был разносторонним эрудитом. Мы с ним сошлись, едва я поселился там, и причем так близко, что без приглашения заходили друг к другу скоротать вечерок.
К концу июля 1907 года разразился свирепый шторм. Ветер с Ла-Манша гнал валы к подножью обрывов, и с начала отлива там образовалась большая лагуна. Утром, о котором идет речь, ветер стих, и вся омытая природа дышала свежестью. Работать в такую восхитительную погоду было невозможно, и перед завтраком я вышел подышать пьянящим воздухом. Я направился по тропе к крутому спуску на пляж. Внезапно меня окликнули сзади, и, обернувшись, я увидел Гарольда Стэкхерста, который весело махал мне рукой.
– Какое утро, мистер Холмс! Я так и знал, что вы пойдете погулять.
