Джеймс Берк - Блюз мертвых птиц
— А что эти Дюпре могут знать о похищении?
— Я не уверен. Именно поэтому я и прошу вашего содействия.
— Лучше бы вам об этом поговорить с шерифом.
— А где он?
— Охотится на уток на острове Пекан. Только вот я не могу дать вам его личный номер.
— А ничего, что этого требует служба? — спросил я.
Я не услышал ответа. Клет Персел вырвал телефон у меня из рук.
— Слушай сюда, ты, никчемный кусок дерьма, — прорычал он в трубку, — тащи свою задницу в «Кру ду Суд», стучись им в дверь и заглядывай в окна, заползи под этот чертов дом, если нужно. А потом позвони нам и скажи, что ты там обнаружил. А если нет, я лично засуну твой телефон тебе в задницу.
Клет закрыл телефон и вернул его мне. Он заметил мое выражение лица.
— Что?
— Незачем ссориться с этими парнями. Я думал, у меня уже наметился прогресс, — ответил я.
— С округом Святой Марии? Для этих недоумков прогресс — это принятие Декларации об эмансипации.
— Пригони свою машину. Пневмонию еще тут поймаешь.
— Ты едешь?
— Клет, дай мне минуту.
Он посмотрел на часы.
— Приятель, мы должны действовать вместе. Не полагайся на местных. Мы — парни с личным интересом. Берем Пьера Дюпре и везем его на болото Хендерсона.
Его руки покрылись гусиной кожей, он неуклюже перепрыгивал с ноги на ногу, но это было не от холода. Его глаза расширились, дыхание пахло кислотой, он разминал шею и покачивал туловищем из стороны в сторону, плечи словно стали еще шире. Я ненароком коснулся его спины и почувствовал жар его кожи сквозь пиджак.
Одна из карет «Скорой помощи» остановилась около заднего входа в здание Фестиваля сахарного тростника, из нее вышли два санитара и достали каталку. Три патрульных автомобиля припарковались за «Скорой помощью», свет их мигалок отражался от зданий и дубов. Я поискал глазами Хелен Суле, но не нашел. Спустя мгновение у меня в кармане завибрировал мобильный. К моему удивлению, это был тот самый помощник шерифа, которому только что угрожал Клет.
— Робишо? — сказал он.
— Говори, — ответил я.
— Я послал человека проверить местечко Дюпре. Дом пуст, свет горит только на крыльце. Мой человек обошел дом по кругу, в нем никого нет.
— Ты уверен?
— Ты что, не слышал, что я только что сказал?
— Одна из жертв похищения моя дочь. Если я ее не верну, я найду тебя, — проговорил я и, закрыв телефон, посмотрел на Клета. — Это округ Святой Марии. В доме на «Кру ду Суд» никого нет.
— Не верю, — бросил он.
— Потому что не хочешь, — сказал я.
— Нет, я тщательно изучил дом. Там охранник стоял позади, около беседки. Я оторвал от него взгляд буквально на две секунды, и он исчез, то есть реально растворился в воздухе. Он никак не мог зайти внутрь дома или обойти его, я бы его заметил. Он и на три метра не отходил от этой беседки.
— К чему ты клонишь?
— Где-то рядом с беседкой должен быть какой-то вход в подземные помещения. Никогда не слышал никаких историй о тоннелях или подвалах в этом поместье?
— Нет. Но особняку более ста пятидесяти лет. Кто знает, что там под ним.
— Я еду туда. Ты со мной?
Я знал, что произойдет, если я останусь у здания Фестиваля сахарного тростника. Мне придется взять на себя командование на месте преступления, дождаться коронера, координировать действия с Хелен, следить за тем, чтобы все улики были помечены и изъяты, чтобы никто не проник на место преступления и чтобы тело забрали и перевезли в «Иберия Дженерал». Затем мне придется отправить кого-то, а может, и самого себя, сообщить тяжелые новости семье Джули. В это время кто-нибудь обязательно разболтает, что в здании была убита женщина, и моей следующей проблемой станет контроль толпы. И все это время моя дочь находилась бы в руках людей с милосердием гиены.
Помощник шерифа вышел из патрульного автомобиля, держа в руках видеокамеру и стабилизатор изображения.
— Я нашел их на въезде в парк, Дэйв. Их уже переехали машиной. Это как-нибудь связано с похищением Алафер?
— Отдай их технарям. Нужно проверить на предмет отпечатков пальцев, — сказал я. Клет уже направлялся к своему «кадди». — Подожди меня! — крикнул я.
Мы покинули парк, и у меня было такое ощущение, что вместе с ним я покидал свою карьеру в правоохранительных органах. Но приходит возраст, когда понимаешь и принимаешь, что ничто в этой жизни не навсегда, даже зимняя стужа, хотя сперва казалось, что она определяет всю твою жизнь. Я начал набирать мобильный Молли, чтобы сказать ей, где нахожусь.
— Никому не говори, куда мы направляемся, Дэйв, — посоветовал Клет.
— Но в этом нет никакого смысла.
— Если в местечке Дюпре действительно никого нет, если я ошибаюсь, мы сразу же вернемся обратно. Но если к нам в руки попадет Пьер, Алексис или их наемники, мы можем получить нужную нам информацию. Нам нельзя облажаться, партнер. Правила писаны для тех, кто хочет утром с улыбкой смотреть в свое отражение в зеркале. Они не для тех, кто хочет спасти жизнь своих детей.
Клет включил отопление, но все равно его бил озноб. Я снял свой плащ и накинул ему на плечи.
— Что это ты делаешь? — недовольно вскинулся он.
— У меня теплая вельветовая рубашка, — объяснил я, — плащ мне не нужен.
— Мне не холодно. Просто иногда дает о себе знать старая малярия.
— Тебе бы к врачу, дружище.
Клет кашлянул всей грудью и притворился, будто просто поперхнулся.
— Должен тебе кое-что сказать, приятель. Я понимаю, что подвел тебя. Из-за меня ты прикрывал Гретхен и нажил себе кучу неприятностей с Хелен.
— С Хелен у меня всегда одни неприятности.
— Когда все это закончится, отправимся все вместе в Ки-Уэст. Все за мой счет. Будем ловить марлинов в голубой воде, набивать холодильник горбылями и нырять за лобстерами с рифа «Седьмая миля».
— Так и поступим, дружище, — кивнул я.
Он смотрел прямо перед собой, мягкий зеленый свет приборной панели освещал его лицо, и в этом свете его глаза казались пустыми.
— У меня отвратительное чувство, — продолжил он, — нутром чую, что это конец. Как будто всю свою жизнь я занимался никому не нужным дерьмом и не сделал ничего стоящего.
— Не говори так.
— Гретхен же всю жизнь платит за мои ошибки. Если ты крадешь детство у маленькой девочки, ты никогда не сможешь вернуть ей его обратно.
— Ты годами пытался поступить правильно. Не вини себя, Клет.
— У меня «Калашников» в багажнике.
— Да ну?
— Модифицированный, но его не отследить. Что бы там ни произошло, сегодня последний день жизни тех паскуд, что убили Джули.
— Ты знаешь, что я не могу тебе позволить сделать это.
— Но ты знаешь, что я прав. И не притворяйся, что это не так.
Я смотрел прямо перед собой. Мы неслись по двухполоске в сторону Женеаретта, канал цепочкой струился в тумане, словно пытаясь догнать луну, будущие стейки на полях задумчиво жевали траву и сбивались в кучи под дубами. Я ждал, что Клет скажет что-то еще, но он молчал. Вместо этого он настроил радио на станцию одного университета в Лафайетте. Диджей поставил «Потускневшую любовь» Боба Виллса. Я уставился на радио, затем перевел взгляд на Клета.
— Ты сказал, что Гретхен насвистывала «Техасскую розу» той ночью, когда ты видел, как она пришила Бикса Голайтли?
— Ты умеешь подбирать слова.
— Но зачем девчонке из Майами насвистывать вестерн-мелодию, написанную семьдесят лет назад?
— Я ее спрашивал. Она сказала, что слышала ее по радио и она просто прилипла к ней, — ответил он, не отводя глаз от дороги.
— Она слышала ее по радио в машине в Алджирсе?
— Вроде да.
— И не она прикончила Вейлона Граймза?
— Нет.
— А песня в машине играла неподалеку от логова Граймза?
Клет посмотрел на меня.
— Не уверен. Я не спрашивал.
— Варина Лебуф тащится от вестерн-арта, музыки и одежды. Она коллекционирует индейские артефакты с юго-запада.
— Ты думаешь, это она выполнила заказ на Граймза? И, может быть, на Фрэнки Джи на автобусной станции в Бэтон Руж?
— Я не знаю. В этом деле я с самого начала словно слепой котенок.
— В этом ты не одинок, — кивнул Клет.
Дорога дугой ушла влево, в тень деревьев, и он включил дальний свет.
— Да не может быть, — выдохнул он.
— Остановись, — сказал я.
— А ты что думал, что я ее перееду, что ли?
— Неплохая, кстати, мысль, — заметил я.
У припаркованного на обочине кабриолета «Сааб», присевшего рамой на спустившее заднее колесо, стояла Варина Лебуф, освещенная фарами нашего автомобиля. За ней, в окружении зарослей хурмы и черных дубов, просматривалось кладбище, заполненное белыми крестами и постаментами, большая часть их накренилась под неестественным углом, утопая в мягкости мха, лишайника и мокрой почвы, которой редко касались солнечные лучи.
