Войтех Стеклач - Современный чехословацкий детектив (сборник)
— Здесь обычно не заперто. — Он начал разматывать цепь, придерживающую обе створки. Мальчик не выразил ни удивления, ни недовольства, и у меня отлегло от сердца.
Цепь была без замка. Когда Лукаш ее ослабил, створки опустились в заржавевших петлях и царапнули о землю. Мы протиснулись в образовавшуюся щель и вошли во дворик. При ближайшем рассмотрении стало ясно, что хозяева не очень-то заботятся о своем жилище. Окна требовали покраски, от угла дома, обращенного в сад, отвалился кусок штукатурки. Разбитое оконце на входной двери заделано куском фанеры. Я постучал. Лукаш, подбежав к тому самому, облупленному, углу, остановился.
— Привет, Ганка! — закричал он куда-то в глубину сада, в ту сторону, где он полого опускался вниз.
Я пошел за ним и увидел пани Дроздову в застиранных джинсах и клетчатой рубашке, стоящую на коленях посреди грядок с клубникой. Подняв к нам порозовевшее лицо с яркими глазами, она удивленно уставилась на Лукаша.
— Привет! — сказала она ему. — Откуда ты взялся? — Встав с колен, Ганка подошла ко мне.
— Здравствуйте, — поздоровался я. — Вот, привез вам Лукаша. Не могли бы вы оставить его у себя на несколько дней?
— Разумеется, но… — Она оглянулась на мальчика, который уже набивал рот клубникой, и спросила вполголоса: — Что случилось? Что с пани Маласковой?
— Пропала, — тихо ответил я. — Милиция ищет ее с четверга. Л у каш ничего не знает, не говорите ему.
Ганка нахмурила красивые темные брови, не нуждавшиеся в косметических ухищрениях, и снова оглянулась на Лукаша.
— Как странно. Вы думаете, это как-то связано с тем… со смертью дяди?
Я пожал плечами.
— Напрашивается само собой. Поручик Павровский, конечно, собирался ее допросить. Ведь старик у них жил. Вы что, разве не знали?
Ганка посмотрела на меня искоса и еще больше зарделась.
— Вы на меня сердитесь? — пробормотала она.
— За что?
— За то… ну, что я вам не сказала правду, зачем мы туда поехали.
— А зачем мы туда поехали?
— А разве Йозеф вам не сказал? — Она испытующе глядела на меня.
— Я бы хотел услышать это от вас, — безжалостно заявил я.
Ганка опустила глаза на свои руки, выпачканные ягодным соком.
— Мне хотелось спровоцировать дядю дать или одолжить мне денег на эту кооперативную квартиру. Я думала: если он увидит, что я с продажей виллы решила всерьез, то смягчится. Он был против продажи. Испытывал уважение к имуществу, особенно к недвижимому, — с горечью пояснила она. — Дядя ведь был Эзехиаш.
— А вы не собирались продать виллу ему?
Ганкины глаза от удивления округлились.
— Нет. С чего вы взяли?
— Мне сказал Лукаш. Ваш дядя и его бабушка якобы из-за этого спорили.
— Как это — спорили? — выдохнула она. — Что Лукаш слышал?
— Пан Эзехиаш вроде хотел купить, а пани Маласкова его отговаривала. Ганка, прошу вас, — с настойчивостью продолжал я; впервые я назвал ее по имени, но она этого не заметила, — скажите мне наконец всю правду. Возможно, это многое объяснит… и убийство тоже.
Ганка вышла из задумчивости и спрятала руки за спину.
— Но ведь я вам уже все сказала, — уклонилась она от ответа. — Я и не предполагала, что дядя сам хотел купить эту виллу. У него и денег таких не было. Хотя… — Прикрыв глаза, словно пытаясь удержать какую-то промелькнувшую мысль, она замолкла.
— Что «хотя»?
— Может, было вот что, — медленно начала она, — может, он хотел уговорить пани Маласкову продать свой домик и переселиться к нам.
— Зачем это ему? — возразил я. — У пани Маласковой он ведь имел все удобства.
— Не имел. Он целыми днями возился со своими игрушками, а для них там не было места. Ему приходилось по нескольку раз в день ходить лесом туда и обратно. А кроме того, он за свои игрушки боялся, считал их бесценными. Естественно, ему хотелось жить с ними под одной крышей.
— Все это выглядит вполне логично. А вы не выясняли, какова их цена на самом деле? — спросил я, вспомнив страстное желание Лукаша стать хозяином этих моделей.
— Нет. Наверное, никакой, — с улыбкой ответила Ганка. — Кто стал бы на это выбрасывать деньги?
— Лукаш, если б они у него были. Он этими игрушками страшно интересуется. Пан Эзехиаш якобы пообещал, что когда-нибудь он их ему завещает. Вы дадите что-нибудь мальчику?
— Нужно подумать, — серьезно произнесла Ганка. — Вот если он будет хорошо себя вести… Лукаш! Не объедайся этой клубникой! Она вся в грязи. Возьми миску и иди сюда. Пойдемте в дом, — обратилась она ко мне. — И захватите чемоданчик.
— Какой чемоданчик? — удивился я.
— Лукаша, конечно. Вы что же, привезли его только в том, что на нем надето?
— Да, — со стыдом признался я.
— Ну знаете… — комически вздохнула Ганка. — Так безответственно и безрассудно ведут себя только мужчины. Ну да ничего не поделаешь, что-нибудь придумаем. Лукаш! Марш в ванную!
* * *Загнав Лукаша в ванную комнату, Ганка привела меня в «сарай», как она когда-то метко окрестила первый этаж виллы. «Сарай», занимавший почти весь этаж, похоже, обустраивался по прихотям и вкусу довольно требовательного владельца и нестесненного в финансах архитектора. Сегодня же здесь чувствовалась нехватка денег. На предметах, меньше подвластных времени, этого не замечалось — на сложенном из камней камине, на обшивке из лиственницы, на лестнице, на сказочном виде из окна во всю стену. Но рамы у окна почернели и сгнили, пол под ними был покрыт пятнами и покоробился от натекавшей воды. Приглядевшись, я заметил, что прекрасная терракотовая плитка перед камином местами разбита, местами выщерблена. Стена под сервировочным окном, очевидно соединявшим его с кухней, вся в пятнах, словно о нее разбили бутылку красного вина.
Ганка словно прочла мои мысли.
— У нас нет средств, чтобы содержать такой дом, — помрачнела она. — Вилла требует капитального ремонта: крыша течет, водосточные трубы проржавели. Еще несколько лет, и нам уже не под силу будет сохранять его даже в таком виде.
— Жаль, — заметил я. — И вправду прекрасный дом.
— Поглядели бы вы на него, когда жив был папа, — с горечью сказала Ганка. — Все здесь было иначе. Если бы папа сейчас все это увидел — сошел бы в могилу, — сделала она жалкую попытку пошутить. — Вдобавок ко всему у нас тут свинарник, я уже устала убирать за шлюхами моего братца. Они тут располагаются как у себя дома, а я…
— Привет, золотце, — лениво протянул чей-то голос. Мы обернулись и увидели спускающуюся по лестнице девицу. На ней была та самая пестрая хламида, которая мелькнула в лоджии, и, пока она шла, вернее, еле-еле сползала со ступеньки на ступеньку, глазам открывалось, что, кроме хламиды, на ней ничего нет. Кое-как дотащившись до нас, она приземлилась на нечто среднее между креслом и кушеткой, которыми художники-декораторы неизменно украшают пикантные французские комедии. Казалось, этот предмет был создан специально для нее. Вяло подняв руку, она провела ею по светлым волосам. Пальцы ее в изобилии были унизаны перстнями, четырехсантиметровой длины ногти горели адским пурпуром. На лице наложено столько грима, что его можно соскабливать шпателем, не рискуя оцарапать кожу. И несмотря на все это, она была красивой девушкой лет двадцати, натуральной блондинкой с зелеными глазами и потрясающими, невероятной длины ногами. Девица равнодушно демонстрировала их, обнаженные до крайних пределов, моим жадным взглядам.
Ганка была настроена не столь равнодушно.
— Что тебе тут надо? — враждебно спросила она.
Блондинка вздохнула:
— Сама не знаю. — Черные как смоль ресницы опустились долу. Я уж совсем было решил, что она уснула, и стал озираться, чем бы ее прикрыть, чтоб она, не дай бог, не простыла, как вдруг ресницы затрепетали, и девица умирающим голосом протянула: — Ах да, вспомнила… Золотце, а Ольды здесь нет?
— Как видишь, нет! — отрезала Ганка.
— А не знаешь, где он? — собрав последние силы, спросила утомленная красавица.
— В постели. В той самой, из которой ты только что вылезла, — ядовито заметила Ганка. — Не подмазывайся и катись отсюда, золотце!
Девица чуть-чуть пошевелилась, на это у нее, наверное, ушло столько же усилий, сколько у меня занял бы рекорд по прыжкам в длину. Поймав мой бесстыдный взгляд, блондинка ласково улыбнулась мне. Ганке это не понравилось.
— Вы не позовете Лукаша? — ледяным тоном попросила она. — Что-то он там задержался. Ванная слева, сразу же под лестницей.
Я послушно пошел.
— Убирайся! Или я вышвырну тебя на улицу, в чем ты есть. Мне это ничего не стоит! — прошипела за моей спиной Ганка.
— Ну-ну, золотце, — буркнула блондинка, вставая. — Ладно, я пошла, — сообщила она осе, которая кружилась вокруг ее головы, очевидно приняв ее за золотистый плод. Красавица, даже не сделав попытки отогнать осу, удалилась.
