Штефан Мариан - Современный румынский детектив [Антология]
— Прости меня, дядя, не наври я тогда, ты бы меня не взял.
— А о том, что я ради тебя подставляюсь, ты не подумал?
— Я…
— Что сам чуть не сорвался, когда ты повис на одной руке, забыл?
— Что ты, дядя, такое не забывается!
— Ради чего я все это делал, Митря? Ради твоих красивых глаз? Чтобы нюхать твои ходули по ночам? Выходит, я держу корову, а ты ее доишь!
— Расплачусь я, господин профессор, сквитаемся! Все, что наворую, — твое. Пашой заживешь, в ус дуть не будешь!
— Митря, Митря!
— Другого выхода у меня не было, пойми ты это. Теперь я пуст, но подфартит же и мне когда-то! Озолочу тебя, дай срок, один бы только взломчик сделать!
— Ты еще и дурак к тому же!
— Почему, дя Силе? Без казны — хана. На что жить? Совать же надо налево и направо…
Беглый задумался. Димок почувствовал слабинку и затараторил:
— Сам ты воровать не умеешь, это трудная профессия. Тебе нужен посредник. Так, что ли?
Силе показал ему спину:
— Заходи, черт с тобой!
— А не вдаришь?
— Ты говорил, что тебе ндравится.
— А вдруг ты переборщишь, да и уложишь! Бей лучше словом…
— Заходи. Разорви кошелку да накинь на плечи. Димок осторожно приблизился.
— Нам нужна казна, паря, большая казна. Хозяина фатеры надо подмазать, чтоб не чирикал, робу надо — по ней же встречают, рисовальщики три шкуры за одну печать сдерут…
— Ты говорил, завяжешь.
— Чего только человек не сболтнет! Я бы завязал, да на что жить? Разве пенсию назначат…
Силе покачал головой.
— Всю жизнь ты, Митря, воровал, а толку?
— Что поделаешь?
— Ничего не прилипло, все равно гол как сокол!
— Вор в бедности подохнет, не знаешь, что ли?
Он примостился в уголке, мокрый и грустный. Беглый потер подбородок:
— Ты знаешь, за что я сел? — Нет.
— Врешь, тебе Трехпалый сказал. Я убийца, Митря.
— Бывает.
— С тех пор как свет стоит… Убил за… Одним словом, судьба. Шесть лет просидел вместе с ворами да бандитами, набрался такого, чего другой за всю жизнь не наберется, но достоинство человеческое сохранил.
— Что такое достоинство? От него не разбогатеешь, помяни мое слово. Говорят, ты человек ученый. А на что она, наука? Грош ей цена в базарный день.
— Найду я себе работу.
— Чего?! Повсюду разослали твое фото. Тут же возьмут.
— Лягу на дно до поры. Есть у меня друзья, коллеги. А там видно будет…
Челнок скептически пожал плечами.
— Бог не выдаст — свинья не съест.
— Так что давай: я — направо, ты — налево!
— То есть распускаем кооператив?
— Каждому свое, Митря.
— Господин профессор!
— Наши пути расходятся.
— Неладно, господин профессор, неладно! Пока к месту не прибились, нельзя расставаться. Вдвоем легче, четыре глаза видят зорче! Не будь меня, продал бы тебя Каиафа-подметальщик, верно? До Бухареста путь далекий, как его пройти в цыганской робе? Сразу мусора рюхнут, и часа не пройдешь! Дома, в Рахове, другое дело! Народу тьма, можно и затеряться.
Беглый смягчился.
— По-своему ты прав.
— Вот именно!
— Дойдем вместе до столицы, а на Северном вокзале — мы друг друга не знаем. Но пока мы вместе, чужого не тронь, Димок! Запустишь руку в карман ближнего — задушу на месте!
— Идет, господин профессор, записываюсь в праведники.
Дождь перестал, но тучи мчались за беглецами, готовые напасть на них в открытом поле. Четыре голые ступни оставляли глубокие следы на склоне оврага. Беглый то и дело поскальзывался, шлепался. Ели протягивали ему руки, и он стряхивал с них воду на голову Челноку.
— Осторожнее, дура, из меня и так воду хоть выжимай! Шоссе петляло по долине. По обеим сторонам заблестела жесть крыш.
Они остановились. Беглый долго изучал горный городок с каменными домами, церковь и вздувшуюся речушку.
— Здесь. Лишь бы застать его дома.
— Кого, дядя?
— Профессора Истрате, моего коллегу. Видишь с краю виллу под красной черепицей? Куда смотришь? Справа от церкви…
— Вижу.
— Это его дом. В студенческие годы мы были неразлучны. Он должен помочь.
Рот вора искривился в улыбке:
— Дай-то бог.
— Неужто Алеку захлопнет передо мною дверь? Мало ты его знаешь!
— Все может быть.
Беглецы жадно глотали кофе из больших пузатых чашек.
После ванной и бритья они выглядели другими людьми. Хозяин предоставил им свой гардероб. Силе надел легкий летний костюм, Челноку пришлась впору гимназическая форма, оставшаяся от сына профессора. Подобрали и обувь.
Алеку Истрате был человек грузный и тяжеловесный, с заячьей губой, заметным брюшком и голым черепом. Они сидели в комнате, тесно набитой мебелью, коврами, книгами… Хозяин дождался, когда Силе отставил чашку, и сказал:
— Это в буквальном смысле фантастично!
— Да, дорогой, — ответил Беглый устало, — вот уж шесть лет я живу в кошмаре; вторично научился ходить, ибо дорога, которой иду, заминирована и, что самое печальное, ведет в никуда…
— Тем не менее ты ею следуешь.
— Иллюзия, Алек, иллюзия свободы, быть может, несбыточная надежда на снисходительность судьбы.
— Следовательно, ты продолжаешь надеяться?
Беглый улыбнулся:
— Конечно, все мы надеемся…
— Хм, я содрогаюсь при одной мысли. Из-за женщины… Неужели она того стоит?
— Какой ты наивный! Обычно такие вопросы возникают потом. Я от души желаю тебе не попасть в такое положение. А я вот попал.
— Сам виноват.
— Побойся бога!
— Наверно, ты помнишь французскую пословицу: «Если не можешь закрыть глаза, смотри в другую сторону». Я очень уважаю Нору, свою жену, — ты ее не знаешь, — но тем не менее никогда не возвращаюсь домой неожиданно. Техника предоставила в наше распоряжение замечательное средство предупреждения невыносимых ситуаций — телефон. Ты сообщаешь о своем приходе и появляешься не раньше чем через десять минут, чтобы дать возможность удалиться предполагаемому гостю.
Беглый смотрел на него с удивлением.
— И это говоришь ты?
— Представь себе.
— А помнишь, как на втором курсе, проводив Челу домой, ты часами подкарауливал, не выйдет ли она снова?
— Она никогда и не выходила, по причине того, что ее хахаль обитал этажом выше. Об этом я узнал за неделю до предстоящего бракосочетания. Нина, моя первая жена, казалась святой. Когда бы я ни вернулся, неизменно заставал ее дома. Но это ей не мешало сожительствовать с одним моим студентом последнего курса. Естественно, об этом знала вся группа… Не стану тебе рассказывать, чем кончился мой второй брак. А в третьем я решил застраховаться от сюрпризов, отказавшись в первую очередь от неожиданных возвращений домой.
— И ты… счастлив?
— Как нельзя более, дорогой мой. У меня уютный дом, красивая жена, у которой я не спрашиваю, куда она идет и почему опоздала, на каникулах копаюсь в огороде, сын поступил в институт… Что я себе могу еще пожелать?
Силе опустил глаза.
— В самом деле, что тебе остается себе пожелать?
Димка подмывало плюнуть в харю счастливому мужу, но он сдержался. Он сжался комочком в кресле. Форма делала его похожим на вечного второгодника.
Хозяин почувствовал его взгляд.
— И господин… тоже…
— Тоже. У нее не было телефона.
— Ты хочешь мне что-то сказать, Алек? Хозяин помялся.
— Пойми меня правильно… Не представляю себе, как рассказать об этом жене. Она, конечно, человек порядочный, но эта история может ей показаться странной.
Беглый рассмеялся:
— Успокойся, дружище, не думай, что мы собираемся остаться у тебя в нахлебниках.
— Разумеется, никакой спешки нет. Нора вернется из Бухареста лишь завтра в полдень.
— Понял. Мы уйдем раньше. Вор встал.
— По-моему, лучше нам уйти прямо сейчас.
— Почему?
— А вдруг хозяйка свалится на голову? Или она тоже звонит заранее?
— Она еще ни разу не вернулась раньше времени, — сказал, улыбаясь, профессор Истрате. — Позже — да, бывало… — Он обернулся к Беглому: — Я очень сожалею, Василе, поверь…
— О чем ты говоришь! Ты и так был очень любезен.
— По сравнению с тем, что ты и твои родители сделали для меня… Я в неоплатном долгу перед вами.
Он пояснил вору:
— На последних трех курсах я жил у них на всем готовом и не платил ни копейки.
— Да ладно…
— Тогда мне приходилось очень туго.
— Зато сейчас хорошо!
— Слава богу! Завтра возьму деньги в сберкассе — вам на дорогу. — Он улыбнулся. — Нора о них не знает, мои сбережения…
— Ты очень любезен. Хозяин вздохнул облегченно:
— Тогда отдыхайте. Поговорим еще за утренним кофе. Покойной ночи.
— Покойной ночи, Алек, и большое тебе спасибо!
Челнок провожал его взглядом, пока за ним не затворилась дверь, затем перерезал телефонный провод. Профессор подскочил.
