Джеймс Берк - Блюз мертвых птиц
Было 7:46 утра пятницы, я сидел за столом в коттедже Клета и наблюдал, как он готовит завтрак на маленькой плите.
— Ти Джоли сказала тебе, что видит пальмы и океанские волны из окна? — переспросил он.
— Она сказала, что видит штукатуреные стены с торчащими из них шлакоблоками в месте обрушения стены. Я упомянул битое стекло на стене и спросил, не похож ли тот дом, где она находится, на форт. Она сказала, что она именно там.
— Дэйв, похоже, это ты рассказал ей детали, а не наоборот.
— Весьма вероятно. Но Ти Джоли сама сказала мне, что смотрит на пальмы и океанские волны, разбивающиеся о берег.
— Что еще она тебе сообщила?
— Она не знает, где Пьер Дюпре. Похоже, она испугалась, когда я упомянул Алексиса Дюпре.
— Этому старикану давно уже пора на тот свет, — буркнул Клет. Ом лопаткой снял со сковороды свиную отбивную и пару яиц и переместил их на тарелку.
— Точно не будешь?
— Знаешь, сколько жира в этой твоей готовке?
— Именно поэтому у меня никогда не было проблем с артритом. Жир в пище смазывает суставы и хрящи. Ни у кого в моей семье никогда не было артрита.
— Это потому, что они до него попросту не доживали, — ответил я.
Персел сел напротив меня, налил мне чашку кофе и принялся завтракать, макая тост, густо смазанный сливочным маслом, в яичный желток. Он сказал, не поднимая глаз:
— А ты уверен, что тебе это не приснилось?
— Нет, не уверен. Я вообще в последнее время ни в чем не уверен, — ответил я.
— После той перестрелки на канале мне начали сниться всякие сны и мерещиться голоса, — сказал он. — Иногда, когда я не сплю, я вижу вещи, которых не существует.
— Например? — спросил я.
— После того как я отмудохал Ламонта Вулси, я потащил свою задницу вниз по Сент-Чарльз и увидел трамвай, едущий прямо на меня. И форма у парня в кабине не была похожа ни на одну из тех, что им дают в управлении транспорта, по крайней мере, я таких не видывал. Понимаешь, о чем это я?
— Нет, ответил я.
— У парня лицо было как у мертвеца. Я вырос в этих местах. Трамвай стоил десять центов, когда я был ребенком. Я обожал ездить на нем в центр и пересаживаться на Елисейских Полях, а иногда попадал и в тот парк развлечений на озере. Я никогда не боялся трамваев.
— Это ничего не значит, — возразил я. — Ты отдубасил Вулси потому, что он выбрал объектом своих сексуальных прихотей девчонку-вьетнамку. А она, в свою очередь, напомнила тебе о девушке-евразийке во Вьетнаме и о том, что с ней сделали вьетконговцы за то, что она влюбилась в американского пехотинца. Ты опять винишь себя в том, в чем нет твоей вины.
— Почему ты вечно паришь мне мозги насчет моего здоровья?
— Да я вроде не об этом.
— Ты меня убиваешь, дружище.
— Где Гретхен?
— Я не знаю. Но если я увижу Пьера Дюпре рядом с ней, я закатаю его под обои.
— А ты знаешь, что у тебя на ковре лежат женские трусики?
— Да ну? — удивился он. Его рот был наполнен мясом, яйцами и хлебом, и, казалось, вот-вот порвется по швам.
— Хочешь сегодня пойти со мной и Джули Ардуан на ревю 40-х? Вечеринка обещает быть незабываемой.
Глава 29
По расписанию представление должно было начаться в здании Фестиваля сахарного тростника в городском парке в восемь часов вечера в пятницу. В этом же здании в 1956 году я слушал выступление Гарри Джеймса с Бадди Ричем на ударных, Вилли Смитом на саксофоне и аранжировщиком Дюка Эллингтона Хуаном Тизолом на тромбоне. Вся группа была одета в летние фраки, а у Джеймса в петлице торчала красная гвоздика. Для нас, жителей нашего провинциального каджунского мира на берегах Байю-Тек, люди, играющие на горне и духовых инструментах, были волшебными созданиями, спустившимися с небес. Их черные брюки имели острые, как бритва, стрелки, их начищенные парадные туфли блестели, а тромбоны и корнеты светились, словно жидкое золото. Певица исполняла песню Элвиса Пресли Heartbreak hotel, аранжированную в стиле «свинг», затем оркестр без предупреждения перешел на «One o’clock jump». Помню, мы два часа танцевали в «Савойе», «Трианоне» и «Голливуд Палладиуме», волшебные звуки трубы Джеймса поднимались в звездное небо, барабаны Бадди Рича грохотали на заднем плане, а саксофоны словно играли свою, параллельную, мелодию, похожую на океанскую волну, вздымавшуюся на краешке пляжа. И все это нарастало, превращаясь в крещендо звука и ритма, обладающее почти сексуальной энергией, и оставляло нас жаждущими влаги и переполненными желанием, которое мы не могли объяснить.
С тех пор прошло уже более полувека, для нас настало время зимнего солнцестояния и возрождения Сатурналий, и, не став мудрее наших предков, мы все так же боялись своей смертной природы и наступления ночи. Черные дубы в парке были закутаны в паутину мерцающих гирлянд, здание Фестиваля обвешано венками и толстыми красными лентами, завязанными в огромные банты, а семьи, которых не смутил холод, жарили барбекю в местах для пикников, над которыми плотным туманом висел голубой дым жарящегося мяса. Над раскидистыми дубами разверзлось черное небо, покрытое россыпью звезд. Сложно было придумать ночь прекраснее, чем эта.
Мы с Алафер и Молли припарковались у пруда с утками и влились в толпу на входе в здание.
— А вот и Гретхен Хоровитц, — заметила Алафер.
— Притворись, что не видишь ее, — сказал я.
— Так себя ведут только дешевки, — возразила Алафер.
— Оставь ее, — сказал я, беря дочь под руку.
— Дэйв, ты не имеешь права говорить мне, что делать, а чего не делать.
— Да прекратите вы оба! — вмешалась Молли. Она посмотрела сквозь толпу на тюнингованный пикап Гретхен, стоящий на площадке позади здания.
— Чем она, кстати, там занята?
— Разгружает свое кинематографическое оборудование. Она снимает документальный фильм, — ответила Алафер, — я собиралась ей помочь.
— Думаешь, у нее есть талант? — спросила Молли.
— Я думаю, что она человек искусства. Она любит его. Чего у нее нет, так это друзей, готовых помочь, — ответила Алафер.
— Ты меня имеешь в виду? — возмутился я.
— Нет, я говорю о себе. Я дала ей понять, что могу помочь ей с документалкой. Но в итоге сообщила, что слишком занята своим новым романом. Она здорово разозлилась.
— На тебя? — спросил я, наблюдая, как Гретхен достает микрофонную удочку из пикапа.
— Конечно.
— Увидимся внутри, — сказал я.
— Стой, — попросила Алафер. В этот раз она схватила меня за руку.
— Гретхен надо бы подумать о переезде. Я думаю, в это время года в Южной Калифорнии очень хорошо, — сказал я.
— Дэйв, если ты сделаешь это, я съеду из дома, — предупредила меня Алафер.
— Клет — мой лучший друг, — ответил я, — но он должен увезти Гретхен Хоровитц из Новой Иберии. И она должна понять, что члены нашей семьи не имеют ответов на ее проблемы, связанные с убийствами людей.
— Давай-ка потише, — попросила нас Молли.
— А вот и Пьер Дюпре, — заметила Алафер.
Он двигался сквозь толпу в направлении пикапа Гретхен, одетый в полосатый костюм с рубашкой в стиле «вестерн» и ковбойские сапоги с узкими носами. Позади, сквозь деревья, я видел, как Клет Персел паркует свой багровый кабриолет у площадки для пикников. Он вышел из машины в компании Джулии Ардуан, и они направились к зданию.
— Клет знает, что Пьер строит глазки Гретхен? — спросила Алафер.
— Да.
— И что он планирует делать?
— Закатать Пьера Дюпре под обои. Хотя, может, это просто метафора? — ответил я.
— Я пойду туда, — сказала Алафер.
— Зачем?
— Пьер — это зло. Гретхен в своей голове бьется в битве под названием «прощение», а этот лживый кусок дерьма пытается воспользоваться этим.
— Оставайся с Молли, Альф. Я прошу тебя, я не пытаюсь приказывать, — попросил я, — пожалуйста, доверься мне хоть раз.
— Ты говорил, что не будешь больше меня так называть.
— Не слишком-то мне удается сдерживать некоторые обещания.
Дочь изучала мое лицо, и я знал, что она думает вовсе не о глупых прозвищах.
— У меня плохое предчувствие, Дэйв.
— Ты о чем?
— Обо всем этом, — ответила Алафер.
Поначалу Гретхен пыталась игнорировать его, делать вид, что его присутствие или отсутствие совсем ее не касается. Но даже когда она нырнула обратно в кабину пикапа, чтобы достать стабилизатор изображения, тень Пьера словно висела над ней, блокируя блики здания, вторгаясь в ее мысли, уменьшая и уничижая ее, как будто он знал каждую слабую точку ее тела и души.
— Я надеялся встретить тебя здесь, — сказал Пьер Дюпре.
— Разве я не говорила, что приеду? — ответила она.
— Говорила. Это твое оборудование?
— А на что это похоже?
— Не забывай, что кино — не моя страсть. — Пьер улыбался, его воротник был расстегнут, обнажая черную поросль на его груди.
